В этом плане Лобачевский сильно отличается от своих коллег. Пусть Аркадий не способен засечь скалу или планету, зато звёзды и активные реакторы способен видеть даже из подпространства. Невнятно, с искажениями, но все остальные не могут и этого.

По движению реакторов можно понять многое. Вот группа тусклых маленьких огоньков проходит чуть в стороне от крадущегося «Крокодила». Это патруль британских истребителей, значит, дальняя, наиболее опасная сфера обороны уже пройдена, можно немного расслабить булки и слегка откинуться в кресле. Ещё сутки с небольшим, и главным противником станет не королевский флот, а стихия, слепая и необоримая. Хорошо, что бороться с ней нет никакой нужды – представьте себе рыбу, рискнувшую бороться с океаном. Судьба её была бы печальна и незавидна, ибо шансов на победу никаких. Однако рыбы не борются с водой, они в ней живут, и чувствуют себя превосходно.

Хорошо на этот раз рейд проходит, скучно. Впрочем, на Пинь-Ань тоже всё начиналось штатно. Аркадий привстаёт в кресле, протягивает руку и стучит по деревяшке, именно на такой случай привинченной к боковой опоре пульта управления.

– «Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…»

Для порядка командир ещё раз закрывает глаза и особым своим зрением обшаривает окрестности. Ничего угрожающего, все попавшие в поле зрения объекты находятся достаточно далеко и очевидно спешат по своим собственным делам. Аркадий хлопает по панели главного компьютера:

– За старшего остаёшься, бди!

Выйдя из рубки достаточно миновать короткий, всего восемь шагов, коридор, и раздвинувшиеся с лёгким шелестом лепестки дверной диафрагмы откроют вход в кают-компанию, единственное помещение на корабле, которое можно назвать просторным. Дай корабелам волю, они и её ужали бы до размера крысоловки, но на «Крокодиле» специфика не позволила. Пассажиров много. Как лихо извратился пожелавший остаться неизвестным бюрократ: «Предполагаемый перегонный экипаж для корабля, который возможно будет обнаружен, в случае наличия перспектив его вероятного использования».

Найти бы урода и удавить колготами учившей его преподавательницы русского языка и литературы!

– Как дела, капитан? – не вставая из-за стола, интересуется сухощавый мужчина среднего роста.

– Движутся помаленьку, – Аркадий улыбается в ответ и направляется к кухонному автомату. – Прошли внешний рубеж патрулей, скоро доберёмся до места, Николай Рудольфович.

– Скорее бы, – соглашается со своим командиром штурман Басов, коренастый невысокий дядька с лысой, как коленка, головой. – Надоело в этих презервативах париться.

По категорическому требованию Лобачевского все, находящиеся на борту постоянно одеты в предактивированные лёгкие скафандры.

– Ещё несколько суток вам из них выбраться не удастся. Помимо этих неудобств настроение в вашей команде как? Не страшно? – Лобачевский подхватывает выехавший из раздаточного окна лоток с завтраком и присаживается к столу. Разглядывает содержимое, едва заметно морщится и принимается за еду. Избаловался на собственной базе, рацион из стандартных концентратов организм принимает неохотно.

– Вы про лайми спрашиваете или про ныряние в газовый гигант? С лимонниками, как вы знаете, у нас особые отношения. Когда союзнички у чёрта на куличках керриер пролюбили, на флоте был праздник. Неофициально, конечно, но отметили. Так что если здесь и сейчас они ещё чего потеряют, так мы как-то и не возражаем. А в гигант вы, как нам довели, уже ныряли, и даже не один раз.

Лобачевский улыбается:

– Мне бы вашу уверенность. Но буду стараться.

Аркадий бросает освободившийся лоток в утилизатор и поднимается:

– С вашего позволения, господа, минуток триста вздремну. Готовность к активному маневрированию приблизительно через четырнадцать с половиной часов.

Тусклый, еле просвечивающий сквозь окружающую «Крокодила» бесцветную муть, шар планеты и карусель кружащих вокруг него реакторов. В спящем режиме энергоблоки светятся ненамного ярче реакций, идущих в атмосфере Тараниса, Аркадию приходится напрягаться изо всех сил, чтобы не влететь слишком глубоко в бурлящие и агрессивные недра газового гиганта.

По плану решили не брать на абордаж сразу линейный корабль, для начала стоит потренироваться «на кошках». Вот тот одиночный реактор вполне может принадлежать эсминцу или небольшому крейсеру, именно с него и следует начинать. Самое поганое в процессе выхода то, что никакая автоматика пилоту помочь не может в принципе. Бортовой комп может рассчитать маневр с точностью до тысячных долей секунды, граммов тяги и миллиметров расстояния, но как в него данные вводить? На полпальца левее и на три волоса выше осевой линии корабля и хрен знает, сколько километров плюс два лаптя дистанция? Нет приборов для измерения того, что способен видеть Лобачевский. Так что весь расчёт только на его чутьё и в немалой степени – на везение. По большому счёту, Аркадий сейчас в той же ситуации, что и капитан какого-нибудь брига или фрегата, планирующего абордаж аппетитного купеческого корабля. А раз так, то:

– Пятнадцать человек на сундук мертвеца, – руки на клавиатуру. – Экипажу и багажу занять места в противоперегрузочных капсулах!

– Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Глаза командира закрыты, длинные, «музыкальные» пальцы виртуозно танцуют по клавиатуре, исполняя увертюру к маневру:

– Первоначальное наведение корабля.

– Точная корректировка курса.

– Начало разгона.

Лобачевский убирает руки с клавы и бормочет себе под нос:

– Пей, и дьявол тебя доведет до конца. Йо-хо-хо, и бутылка рому!

Шар Тараниса растёт, его громада нависает над Аркадием, «Крокодил» всё быстрее несётся к нему, нацелив уродливый нос чуть ниже края мерцающей атмосферы. Цель намного ниже, до точки пересечения её орбиты и курса подпространственника далеко, но движется она гораздо быстрее, чем у готовящийся к захвату корабль. А ведь этот эсминец или крейсер дрейфует в атмосферном потоке. Значит, для того, чтобы атмосфера планеты не смяла «Крокодил» на выходе в обычное пространство, нужно набирать скорость.

Аркадий движением пальцев отдаёт команду, и запредельная для обычного подпространственника мощь силовой установки толкает «Крокодил» вперёд. Ускорение намного больше трёх «же», Лобачевский почти теряет сознание от боли в ногах. Сцепив зубы, не открывая глаз, он продолжает маневр. Мучительно долго тянутся минуты и часы. Цель выходит из нижней полусферы, её отметка видна почти прямо по курсу. Она продолжает удаляться. Лобачевский ещё увеличивает ускорение… Ещё десять-пятнадцать минут боли, и вот, наконец, расстояние между «Крокодилом» и его целью практически перестало меняться. Можно прекратить мучительный разгон, перевести дух и почти нормальным голосом отдать проинформировать экипаж:

– Приготовится к всплытию! Маневр!

Рывок, сильный, но терпимый. Скрип конструкций – на корабль обрушилось давление атмосферы. Захват цели сенсорами «Крокодила», расчет параметров захода.

– Экипажу занять места по расписанию!

Бритты не должны ничего заметить, но бережёного Вселенная бережёт.

До цели две тысячи семьсот сорок восемь километров. Точнее определить трудно, корабли немного болтает в атмосферных потоках. Оживший обзорный экран выдаёт массу информации, но Лобачевский её игнорирует, реагируя только на сигнал о готовности к маневру сближения. Разрешающая команда, и компьютер начинает сходиться с целью – нежно и бережно. Прекращение пытки и очевидная удача с выходом на перехват из подпространства ударили в голову, как добрый стакан спирта, даже язык заплетается немного:

– Абордажники, залезайте в кирасы, готовьте тесаки и заряжайте мушкеты! Контакт через сорок семь минут. Бэргэн, буди Самоделкина.

– Муравейник к применению готов, командира-сан. Канонир Кояма докрада законсира, однако.

Экипажу в задраенных капсулах опасный маневр врезал по нервам как бы не сильнее, чем командиру. Аркадий сделал вид, что не заметил в докладе Темирдяева ничего странного. Сам первый начал.