После полудня облачность приподняло, дождь кончился. Начало пригревать солнышко. Мы стали чаще останавливаться на отдых. Стоило мне присесть и привалиться к рюкзаку, как я тут же засыпал и даже похрапывал. Бевза принимался меня фотографировать исподтишка, желая удивить потом неожиданным кадром. А Юрий вслух удивлялся моей способности спать вот так, на ходу.

Давно подмечено: сытый голодного не разумеет. Ведь в те часы, пока, распластавшись, как на русской печке, они отсыпались на прогретой костром земле, разожженным по моей настойчивой инициативе, я и глаз не сомкнул, ведя наблюдения за птицами на скале. В дороге же, В непрерывной ходьбе по горам и болотам, мы были уже вторые сутки. Теперь и сам удивляюсь, как у меня еще хватало сил, встречая на озерках то куликов-плавунчиков, то уток да гагар, доставать из рюкзака тяжеленный фотоаппарат с длиннофокусным объективом и, выбирая кадр поинтереснее, бегать и фотографировать птиц.

На базе мы долго отсыпались, с аппетитом ели, доставляя радость сердобольным рыбакам, заботившимся о нас как о детях. И никто из нас не решался сказать первым: «А не пора ли нам отправиться в горы за белыми кречетами?» Слишком уж нелегкой выдалась прогулка. А время шло, и близились дни, когда по срокам в обычные годы птенцы кречетов начинают покидать гнезда...

Весть об отряде московских ученых, прибывших отлавливать белых ястребов да кречетов, занесенных на страницы «Красной книги», дошла до охотоведа Госохотнадзора по Олюторскому району Рушана Сабировича Абзалтдинова.

Абзалтдинов примчался на моторке, перемахнув в одиночку залив Корфа. Будто проведать рыбаков. С курчавой черной лопатообразной бородищей, орлиным тонким носом, черными пронзительными глазами, выглядел он, высокий, атлетически сложенный, весьма внушительно. И в то же время было что-то в его доверчивых манерах, приветливой улыбке располагающим к общению. Представившись, узнав, кто мы есть, по чьему заданию сюда приехали, он вежливо попросил показать разрешение на отлов птиц. Такое у Носкова было. Правда, выписано оно было на Александра Гражданкина, сотрудника Института охраны природы, который в это время снимал птиц на птичьем базаре, ведя жизнь анахорета. Но Рушан Сабирович буквоедничать не стал, вникнув как в житейские дела, так и в большие заботы науки.

Мы рассказали ему о постигших нас неудачах, о последнем походе, о гнезде, в которое не смогли забраться. И при этом я высказал мысль, что к гнезду надо не подниматься с помощью каната, а спуститься сверху, как делают это сборщики яиц на птичьих базарах и скалолазы.

— А что, можно попробовать,— улыбнулся Рушан. И тут выяснилось, что, до того как стать охотоведом, он занимался альпинизмом, совершив несколько восхождений с вулканологами на самые высокие вулканы Камчатки. Остался у него и необходимый инвентарь, за ним следовало только съездить в Тиличики. Дня через два он пообещал сходить с нами в горы и выяснить, кому принадлежит гнездо. Потому что уж не только я, но и Юрий начинал сомневаться, что оно может принадлежать соколам.

— Не канюки ли там, проклятые, загнездились,— уже не раз высказывал он мысль, вспоминая, что при списке в долину видел в небе лишь парящего канюка. Да и писк птенцов в замешательство вводил. Не пищат так кречеты. Но ведь видел же ранее у этого гнезда Носков кречетиху с опутенками. Не мог он спутать. Я Же видел птицу издали, со спины, и светло-коричневое оперение ее почти совпадало о окраской птицы, которую видел Носков.

Воспрянув духом после встречи с Рушаном, мы деятельно начали готовиться к походу, решив запастись продуктами, палаткой, спальными мешками, чтобы не мучиться в пути, как в прошлый раз. Но неожиданно все наши планы пришлось изменить.

На базу к рыбакам примчалась работница сельского хозяйства Елена Ивановна Солохина. Высокая, плечистая, с грубоватым голосом, она во многом не уступала ни местным рыбакам, ни охотникам. Умела метко стрелять, ставить рыбацкую сеть, разделывать рыбу, любила подолгу пропадать на охоте, ходить в одиночку на собственной моторке, не расставаясь ни с ружьем, ни с охотничьим ножом, за что ее прозвали в Тиличиках камчатской амазонкой.

Едва выпрыгнув из лодки, она первым делом поинтересовалась, у них ли Рушан.

Рушан Сабирович по случаю выдавшегося, не столь уж частого в их местах жаркого солнечного денька, забравшись на крышу сарая, принимал в это время солнечные ванны. Выставив к небу огромную черную бороду, он возлежал там, раздевшись до трусов.

Елена Ивановна подняла с земли стеклянную литровую банку, не поленилась сходить к речке, зачерпнуть водички и, подойдя к сараю, выплеснула ее на крышу, где блаженствовал охотовед Госохотнадзора.

Рыбаки на берегу попадали от смеха, когда бледно-телый охотовед, рыча и извергая проклятия, выбежал с двухстволкой в руках на край крыши сарая, грозя прибить обидчика, и от неожиданности смолкнул, увидев внизу женщину.

— Лежишь! Загораешь! — подбоченясь, буравила его пристальным взглядом Елена Ивановна.— Солнечный ванны принимаешь, а на Умьявке твои треклятые медведи у наших буренок весь запас комбикорма сожрали. Поразвелись, все их охраняют! Теперь, как коровы, стадами ходят. Может, подскажешь, природный охранник, на кого за такую потраву акт составлять?..

Она бы и еще немало наговорила, но пришедший в себя охотовед прикрыл рукой волосатую грудь и, прокашлявшись, заявил, что вот он сейчас оденется и во всем, будьте покойны, разберется.

Пока он укладывал вздыбившиеся волосы на голове, расчесывал бороду, Носков, стараясь использовать любую возможность для заполнения экспериментальных вольер Окского питомника, а также для оправдания понесенных расходов па его командировку, успел узнать у Солохиной, что Умьявка — это местечко в среднем течении реки Вывенки. Туда каждое лето перегоняется на откорм стадо совхозных телят. Собрались их было перегонять и теперь, как приплывшие с Вывенки рыбаки рассказали, что видели у коровника «стадо» из двенадцати медведей. И во главе их был очень большой черный зверь. Дверь коровника сорвана, медведи заходят в него как в свой дом, от мешков с комбикормом только пыль летит.

Но не это Носкова интересовало. Он хотел знать, есть ли там горы, скалы. И Елена Ивановна заверила, что и горы есть, и скалы, и лес. Рядом с рекой огромный птичий базар. Гнездятся там большие чайки. Доводилось ей видеть и всяких хищных птиц, хотя в породах их она толком не разбирается.

Юрий возгорелся: может, в тех местах гнездятся белые кречеты! Он спросил, не может ли Елена Ивановна помочь нам побывать на Умьявке. Отчего же, был ответ. Двое сядут в лодку к Рушану, один — к ней в моторку. До Тиличиков как-нибудь доберемся, а там уж всех в вездеход втолкнем, места хватит. Да недалеко ехать придется, а на Умьявке — хороший дом.

В предутренней тишине мы перемахнули на моторках через залив Корфа. В Тиличиках к нам присоединился рыбинспектор и метеоролог с метеостанции, известные в поселке «Медвежатники». К вечеру был подан вездеход, и в сопровождении Солохиной мы отбыли на Умьявку.

Все оказалось так, как и рассказывали рыбаки. Двери коровника, обнесенного забором из жердей, были распахнуты настежь, мешки с комбикормом порваны, растасканы по двору, комбикорма рассыпаны. Повсюду на земле виднелись следы когтистых медвежьих лап. Приказав ничего не трогать у коровника, Рушан Сабирович предложил побыстрее отъехать к домику, где в летнюю пору жили пастухи. Тут и решено было всем разместиться. В домике имелась сложенная из кирпича печь, стол, лавки и большие, вполдома, нары. Неудобство было лишь одно: тьма-тьмущая комаров. И сколько мы не выкуривали их из дома ядовитым зеленоватым дымом, подкладывая в печь травы, комары лишь звонче пели, но не исчезали.

Оставив охотникам рацию, попросив, чтобы держала в курсе дел, Солохина отправилась в Тиличики, а мы принялись готовиться к предстоящим делам. Успев оглядеть покатые голые лбы далеких гор и лесистые невысокие берега сопок, что стояли у реки, Юрий решил, что гнезд кречетов здесь быть не может. Но считал, что осмотреть окрестности придется. Есть надежда, что здесь могут гнездиться ястребы. А возможно, что и белые. Охотники отправились в коровник готовить засидки, чтобы ночью встретить любителей коровьего корма выстрелами из ружей. Ужинали затем все вместе, а к ночи в избе мы остались втроем.