Некоторый блеск в глазах говорившего насторожил Бренну, но Моргана думала о другом: в молчании менестреля необходимо быть уверенной. Если ему довольно будет места королевского менестреля при дворе Гэлуиддела — что ж, очень хорошо. Если же нет… В том, что касалось интересов ее королевства и всех бриттов, Моргана мало стеснялась в средствах. В Гэлуидделе достаточно крутых скал, с которых можно спустить предателя.

— Ты предлагаешь себя в качестве посредника?

Мужчина поклонился:

— Разумеется. Кто другой может отправиться в Далриаду, не вызвав никаких подозрений? Менестрель вхож в любую дверь и волен уйти, не обращая на себя особого внимания.

— Как твое имя, менестрель?

— Лайлокен, королева Моргана.

— Твоей памяти предстоит нелегкое испытание, ибо я ничего не доверю бумаге.

Он снова поклонился.

— Мудрость ваша известна всем, госпожа.

— Раз так, поговорим после приезда Куты. Я буду ждать тебя на дороге в Кэр-Грету в получасе езды верхом от стен Кэрлойла — тотчас же, как мы разберемся с Кутой и созовем королей бриттов на совет. Я не хочу, чтобы об этом разговоре знал кто-то еще.

Взгляд Лайлокена вспыхнул.

— Ваше желание — приказ для меня. — Менестрель повернулся и исчез за поворотом коридора.

Ты сильно рискуешь, доверившись ему,беззвучно предостерегла Бренна.

Я рисковала бы еще сильнее, не воспользовавшись им,возразила Моргана. И потом, кто говорит о доверии? Ладно, не беспокойся.

Королева Гэлуиддела снова отправилась искать своего племянника. На этот раз он обнаружился у себя в комнате, уже одетый в лучшее свое платье и шнуровавший башмаки. Покраснев как рак, он принялся было оправдываться, явно ожидая дальнейших укоров. Моргана напомнила себе, что он совсем еще молод и неопытен, а Ганхумара — подколодная змея, что прячется под ангельской внешностью. Она закрыла дверь, чтобы им не мешали.

— В том, что касается твоих отношений с Ганхумарой, — негромко начала она, — позволь предостеречь тебя кое от чего. Она мечтает о наследнике, но только не от Арториуса с его происхождением. Она до сих пор не простила своего отца за то, что тот отдал ее за незаконнорожденного сына сарматского военачальника. И она не успокоится, пока не найдет какого-нибудь дурака, которому хватит глупости зачать ей ребенка с королевской кровью в жилах. А ты, Медройт, как-никак королевский внук. И если ты выкажешь хоть немного здравого смысла, которого я от тебя ожидаю, то вполне сможешь стать королем — и гораздо скорее, чем ты полагаешь.

Глаза его изумленно расширились.

— О чем это ты?

— Связь с Ганхумарой не принесет тебе ничего, кроме позора и судьбы изгоя, в случае, если твоя неразборчивость или ее измена сделаются достоянием гласности. Я задумала куда более многообещающий союз, который принесет тебе немедленную выгоду, а Британии — со временем, зато надолго.

— Какой такой союз? — недоверчиво переспросил он, от удивления забыв даже о недавнем позоре. — Во всей Британии не найдется принцессы королевской крови, которая согласилась бы выйти за сына казненной преступницы, да еще без клочка земли за душой. — В голосе его звучала вполне понятная горечь.

— В Британии, возможно, и не найдется, но есть ведь и другие края, Медройт, и другие союзы.

— Бретонь? — нахмурился он. — Да тамошние, галльские кельты своим дочерям щеки каленым железом прижгут, прежде чем отдавать их за ублюдка вроде меня.

— Нет, Медройт, я говорю не о Бретони.

Он нахмурился еще сильнее, теперь уже от замешательства.

— Тогда где еще?

— Кто, если не считать саксов, конечно, представляет собой наибольшую угрозу для нас?

— Пикты.

— Ну, ты видишь непосредственную угрозу, но не корни ее. Пикты начали угрожать нам единственно потому, что их вытесняют на юг с принадлежавших им земель.

Глаза его удивленно округлились.

— Ирландцы? Из Далриады?

— Вот именно. А враг моего врага — вероятный друг. Особенно если это сильный друг. Нам нужно изыскать способ убедить врага, что саксы угрожают Эйре и Далриаде ничуть не меньше, чем Британии. Те, кто рассчитывает расширить свои границы, как правило, предпочитают получить чужой трон в результате брака, а не войны, угрожающей жизни их сыновей. А если и нет, их часто можно все-таки заставить поверить в преимущества такого брака, особенно если обе стороны могут содействовать безопасности друг друга.

— Неужели ты и правда надеешься убедить ирландцев помогать Британии, не опасаясь подвоха, как со стороны саксов?

— Я ведь не наемников себе в войско вербую, Медройт. Я говорю о союзе с помощью брачного ложа.

— Но…

— Ты сможешь предложить далриаданской принцессе куда больше, чем тебе кажется.

Глаза его сделались еще шире.

— Ты дашь мне часть своей земли во владение?

— И не простую часть — если этот союз состоится. Один мой сын наследует Гододдин, другой — Айнис-Меноу. Что я сделаю с Гэлуидделом — мое личное дело.

Медройт поперхнулся.

—  Гэлуиддел?Весь?

— Ну, большую часть.

Он плюхнулся на край кровати так, словно ноги отказались его держать.

— Ох, тетя, я… я даже не знаю, что и сказать!

Она прижала палец к его губам.

— Вот ничего и не говори, племянник. Я думаю, в таком щекотливом деле нет нужды напоминать тебе о скрытности.

Он мотнул головой, потом оживленно закивал.

— Ну да, конечно.

— Вот и хорошо. — Она чмокнула его в лоб. — Боюсь, Медройт, я уделяла тебе меньше времени, чем стоило бы. В преступлениях Маргуазы нет твоей вины, но ты наверняка страдал от них, а я порой забывала напоминать тебе, что тебя все равно любят и почитают.

Глаза его наполнились слезами, и он поспешно отвернулся, только крепко сжал ее руку, не найдя слов для ответа.

— Тогда увидимся в королевском доме во время встречи с Кутой.

Ковианна Ним едва успела приоткрыть дверь своей темной комнаты, когда по коридору вихрем пронесся раскрасневшийся Медройт. Громко хлопнула дверь его комнаты. Вид у него был, насколько она успела разглядеть, до крайности возбужденный и столь же несчастный. Снедаемая любопытством Ковианна шагнула было в коридор, но услышала шаги и едва успела юркнуть обратно в тень, когда появилась прямо-таки излучавшая ледяной гнев Моргана. Королева Гэлуиддела и Айнис-Меноу, сводная сестра куда более достойной женщины, смерть которой не обошлась без участия Морганы, отворила дверь комнаты Медройта и закрыла ее за собой. Поначалу до Ковианны доносился еще голос Морганы; правда, слов разобрать она не могла. Потом голоса в комнате Медройта сделались еще тише. Заинтригованная теперь уже донельзя Ковианна терпеливо ждала, боясь поверить в то, что ей представился наконец случай отомстить Моргане и ее сводному брату — убийцам матери Медройта, чернокнижницы, которая обучала Ковианну во времена пребывания в Глестеннинг-Торе. Ковианна не сомневалась, что о связи этой не известно ни Моргане, ни Арториусу, и сама она тоже держала это в строжайшем секрете.

Долгие годы Ковианна ждала подходящей минуты. Это она выковала Арториусу «волшебный» меч дамасской стали, тайну которой узнала от бывавшего в Константинополе Эмриса Мёрддина. Губы ее скривились в довольной улыбке при воспоминании о его рассказах: как правило, воспоминаниями он делился с ней после занятий любовью, самых, можно сказать, приятных из всех, что она испытывала.

— Они свивают вместе мягкое и твердое железо, — шептал он ей на ухо, лаская ее грудь длинными пальцами. — Выковывают полосу, снова складывают, снова выковывают — и так шестнадцать раз. Но самые лучшие кузнецы клянутся, что единственный способ изготовить по-настоящему удачный меч, это раскалить его потом добела и пронзить им, еще дымящимся, живот пьяного раба.

— Какое варварство, — мурлыкнула она, твердо решив про себя испробовать этот способ при первой же возможности. И испробовала — сначала на привязанной к наковальне телке, потом на овце, на козе — на всех доступных животных. Результат оказался неплох, но далек от ожидаемого. Исполненная решимости освоить секрет дамасских мастеров на благо своего кузнечного клана, она с большим трудом заполучила в свое распоряжение осужденного преступника и проткнула очередным клинком уже его живот — предварительно заткнув ему рот кляпом, чтобы не будоражить окружающих его воплями. Вышло лучше, и все же не настолько.