Иофор остановился, сорвал листок с куста, потер в пальцах. Пряный аромат защекотал ноздри. Моисей вдохнул полной грудью, почувствовал, как утихает волнение внутри. Тем временем мадиамский первосвященник отбросил зеленый комок и сказал:

— Чему ты удивляешься? Память людская коротка: быстро забываются былые заботы, люди видят только сиюминутные лишения! Всегда кажется, что раньше и травы выше были, и коровы жирнее.

— Что же мне делать с ними?

— Здесь, Моисей, лучше всего к богам всемогущим обратиться. К их высшей силе.

Молодой вождь аж споткнулся на полушаге:

— Что ты такое говоришь, Иофор? Не ты ли учил, что боги внутри нас живут? И все, что в их власти, можем и мы совершить?

Иофор усмехнулся:

— Для тебя это так, Моисей, для меня, для еще двух-трех вождей. А для остальных? Они же долгие годы привыкли подчиняться хозяевам, а, освободившись, сами себе хозяевами не стали. Вот и дай им нового господина — Господа Бога. Они до сих пор верят, что все вокруг высшими силами определяется. Используй эту точку опоры в простых израильтянах. Да ты и сам уже так поступал, когда божий суд над Целофхадом и Наасоном вершил.

Иофор говорил вкрадчиво, как всегда, когда хотел убедить собеседника:

— Скажи, Моисей, чье повеление люди скорее исполнят: твое или Бога Беспощадного?

— Понятно, что Бога. Разумные вещи ты сказываешь, Иофор, но тревожно на сердце моем. Дать Богов — возродить касту жрецов, которые рано или поздно начнут козни плести. Будто мало мне одного Аарона.

— А здесь уже все от тебя зависит. Создашь десятки богов, как в Египте, без жрецов не обойтись. И тогда, ты прав, каждый начнет свои интересы двигать, внимание простых людей на свою сторону перетягивать. Зато, если будет у тебя бог один — тогда и со жрецами проще окажется. Назначишь одного священника, с которым всегда договориться сможешь.

Моисей вдруг все понял. Глаза широко распахнулись, взгляд посветлел. Разгладились морщинки у висков, казалось, израильский вождь помолодел лет на десять. Он больше не слушал Иофора, уносимый потоком новых мыслей:

— Тяжело простым людям поверить, что и Сила, и Слабость внутри нас живут. Что только Внутренний Бог определяет, насколько мы счастливы и успешны. Не ведомо людям, что достаточно себя познать, чтобы все тайны мира открылись. Может, и существовал когда Творец, что из мрака поднял землю и небо, разделил сушу и воду, вдохнул жизнь во всех тварей на земле, в море и в воздухе. Может, он до сих пор за нами и миром наблюдает. Но верю я, что человек был Творцом по своему по образу и подобию создан. А значит, в каждом из нас частичка его всемогущества есть. Что нас равными по силе с Творцом делает.

Плечи вождя расправились, глаза засверкали огнем:

— Но пока вокруг богов и духов много, трудно человеку понять, как он внутреннего бога искать должен. Зато если всемогущественный Господь всего один, куда проще внимание человека вовнутрь направить. Достаточно сказать: «Возлюби Господа Бога всем сердцем твоим, и всею душою твоею, как самого себя»! Имеющие уши — услышат! Пусть их вначале немного наберется, но верю, что с каждым днем все больше и больше людей будет разуметь настоящий смысл этих слов священных!

Моисей весело улыбался: похоже, он нашел то, что искал долгие месяцы. Израильский вождь замолчал, сорвал, как Иофор до того, лист сикомора, закусил черенок. Глаза на миг зажмурились от удовольствия. Рот наполнился зеленой горечью, а Моисей, не обращая внимания, воодушевлено продолжил:

— Но, чтобы люди простые в бога единого поверили, одних моих слов недостаточно будет. Надобно найти несколько точек опоры. Во-первых, кого-то из предков, патриарха или вождя, который всеми коленами чтим и уважаем. Потом неплохо бы зрелище красочное устроить, чтобы каждый мог собственными глазами присутствие бога почувствовать и в его величии убедиться. Плюс чудес бы парочку, чтобы и самые неверующие сомнения отбросили.

Иофор кивнул:

— С чудесами подсоблю. Знаю места в краях здешних, где можно могущество бога воочию лицезреть.

Моисей лукаво подмигнул:

— Вроде куста, пылающего холодным пламенем?

— Да, но не только, — улыбка мелькнула в густой бороде Иофора.

Моисей просиял всем лицом:

— Спасибо, отче, за помощь. А главное — за совет дельный. Ведь тем самым смогу я и главную проблему решить. Достаточно будет внушить израильтянам, что сам Господь Бог приготовил землю ханаанейскую для них!

К концу первой недели день Аарона делился на две части: очень длинную и совсем короткую. До прихода Елисаветы и после. Сестра Наасона навещала опального сотника ближе к вечеру, перед самым закатом. После Аарон долго лежал, уставившись на звезды, и мурлыкал под нос простые мелодии. Мириады ярких точек пылали на темном небе, и мысли Аарона уносились высоко-высоко. Молодой сотник так и засыпал с улыбкой на устах. Наутро он ничего не помнил из ночных размышлений, но ниоткуда приходило отменное настроение и появлялось чувство, что все будет хорошо.

Чтобы хоть немного заполнить целый день, Аарон разыскал ту самую кобру, на которую чуть было не наступил, когда в отчаянии бежал сам от себя. Змея по-прежнему охраняла кладку яиц с солнечной стороны камней, и каждый раз принималась громко шипеть на приближающегося человека. Огромный клобук раздувался вокруг шеи, раздвоенный язык грозно летал туда-сюда, а два черных глаза, казалось, выносили смертный приговор чужаку.

Аарон усаживался в двух локтях от змеи и начинал шипеть в ответ, мерно раскачиваясь вперед-назад. Он глядел прямо в немигающие глаза и чувствовал, как становится сам похож на кобру. Такую же непредсказуемую в своей смертельной красоте. Готовую защитить детенышей любой ценой. И в любой момент броситься на каждого, кто посягнет на ее свободу.

Постепенно в голове складывался план. Аарон понимал, что однажды вернется в лагерь. Наверняка у Моисея были на то свои виды, иначе бы не оставил мятежного сотника в живых, а потом не посылал бы каждый день еду и воду с Елисаветой. Но Аарон не собирался приходить назад покоренным и покорным. Да, возможно, ему придется сыграть смиренное спокойствие, но это будет спокойствие змеи, готовой ужалить в каждую минуту.

А главное — Аарон не собирался возвращаться один. Верной кобре еще предстояло сослужить службу в израильском стане. Настанет час, и она заставит Моисея заплатить самую высокую цену за ложь и предательство.

Пока, чтобы не терять времени, Аарон дрессировал гада. Рубаха, пятью слоями обмотанная вокруг руки, служила отличной приманкой. Змея послушно кидалась на нее, вонзая острые зубы каждый раз, когда незнакомый предмет приближался ближе, чем на локоть. Вскоре вся ткань была усеяна дырочками, с растекшимися вокруг капельками яда. Аарон веселел день ото дня: реакции змеи становились все быстрее. Она уже не раскачивалась подолгу с распахнутым воротником, а только раз шипела и бросалась на врага. Аарон собирался потренировать змею еще дней семь-восемь, а потом оставить в покое, чтобы та поднакопила смертельного яда для решающего броска.

Однажды, кажется, это было, когда Елисавета в четвертый или в пятый раз принесла хлеб и воду, Аарон собрался с духом и спросил:

— Скажи, Елисавета, а разве ты не испугалась проказы? Знаешь ведь, что зараза смертельная с человеком сделать может.

Зубы впились в край лепешки, глаза уставились в песок, в ушах застучала кровь. Аарон напрягся: а ну как Елисавета от упоминания страшной болезни испугается и больше не вернется? И вдруг услышал звонкий девичий смех.

— Неужто ты на самом деле полагаешь, что я словам Моисея поверила? — Елисавета внезапно посерьезнела, небесноглубокие глаза сделались грустными. — У меня от проказы тетка в Уасете умерла. Так что прыщи юношеские от смертельного гниения я без труда отличить могу.

— Почему тогда другим ничего не сказала?

— А что, мне бы поверил кто? Я на второй же день серьезно с Моисеем поговорила. Он не стал спорить, согласился, что мог и ошибиться, но все равно тебе лучше пару недель вне лагеря пожить. Чтобы наверняка быть уверенным.