Долина носила следы вчерашнего разгрома: тысячелетние валуны разбросаны по дну, словно папирусные свитки в мастерской нерадивого писца, повсюду потеки красноватой грязи, на каменных стенах ущелья — темные полосы, показывающие, куда доставала бушующая стремнина.

Понятно, что и те скрижали, которые Моисей успел схоронить на валуне, яростный поток утащил за собой.

Пришлось медленно спускаться по ущелью, оглядывая каждый плоский камень.

В полусотне шагов нашлась первая скрижаль, точнее ее половинка. Вторая валялась чуть ниже. Моисей сложил их вместе, подумал минуту над тем, можно ли как-то исправить. Ничего путного в голову не приходило, и вождь израильтян, махнув рукой, отправился дальше.

Вторая каменная плита нашлась через полчаса. Она лежала на дне ущелья, придавленная несколькими валунами поменьше. Сердце в груди гулко заухало, когда Моисей заметил торчащий светлый край. Один за другим камни отлетели в сторону, израильский вождь смел песок со скрижали. Вроде цела! Дрожащие руки подняли плиту вверх, поднесли к глазам. Радость наполнила Моисея — все же не зря искал. Улыбка появилась на лице, захотелось по-детски петь и орать. Израильский вождь счастливо припал носом к плите, как вдруг почувствовал, что скрижаль распадается прямо у него в руках. Он еще попробовал удержать, но незаметная трещина становилась все больше, и две половинки плиты с глухим шумом полетели вниз. Моисей дернулся, подставил ногу, одна из каменных плит больно шлепнула по ступне, но замедлилась и мягко опустилась на землю. Шипя от боли, Моисей наблюдал, как вторая половинка с гулким стуком ударяется о камень и разлетается на тысячи осколков.

Только с последней скрижалью повезло. Правда, Моисею пришлось три раза пройти вверх и вниз, прежде чем он обнаружил каменную плиту на одном из склонов ущелья. Ее заклинило меж двух валунов, и, наверное, поэтому грозный поток не сумел расколоть на части. Зато полная песка и глины вода начисто стерла надписи на плите. Все равно настроение чуть улучшилось. С одной скрижалью можно было хоть что-то придумать, в то время как потеря всех означала полный провал.

Одна каменная плита вместо трех. Десять лет назад неудача повергла бы в долгое отчаяние, три года тому — вызвала бы серьезное раздражение. Сегодня разум оставался спокоен. Вождь волновался перед тем, когда не знал чего ожидать. Теперь же, когда известно, что законы не уцелели, зачем терять время на глупые переживания?

Моисей выбрал место в тени, чтобы солнце глаза не слепило да голову не нагревало, и погрузился в себя…

Внутренний мир встретил сильным порывом ветра. На глазах тотчас выступили слезы, пришлось Моисею долго тереть, от рези избавляясь. А когда очи разлепил, едва не свалился от удивления.

Вокруг, насколько хватало глаз, росли деревья. Да не какие-то кривобокие акации или пустотелые пальмы, а самые настоящие ливанские кедры из тех, что даже египетскому фараону не зазорно в подарок поднести. Крутые стволы пронзали небо, кроны раскидывались тенистым шатром. Глаза радовались обилию зелени, ноздри вдыхали густой и терпкий аромат, тело тешилось свежестью и прохладой. Хотелось обнять шершавые стволы, припасть к коре щекой, втянуть хвойный запах. Ковер из опавших иголок пружинил под ногами, и Моисей пожалел, что не может, как малый ребенок, всласть попрыгать по упругой подстилке.

Негромкое покашливание вывело израильского вождя из восхищенного созерцания.

Моисей радостно помахал рукой Мудрецу, и снова уставился на диковинный лес. Здесь было больше деревьев, чем во всех оазисах Мадиамского края, да что там — целого Египта.

Седовласый старец улыбнулся в бороду, но тотчас вернул строгий вид.

— Зачем звал, Моисей?

Вождь вздохнул, кинул прощальный взгляд на зеленое великолепие и повернулся к Мудрецу.

— Совет твой нужен, — голос звучал ровно и спокойно. Далеко в прошлом остались времена, когда Моисей заискивающе в глаза Мудрецу с Воином заглядывал. — Знаешь, небось, что я решил все законы израильские на скрижалях каменных вытесать. Чтобы даровать еврейскому люду, как откровение Господне.

Черные глаза Мудреца ничего не выражали. Постороннему было не понять: то ли слушает, то ли просто так смотрит. Но Моисей знал — Мудрец каждому слову пристально внимает.

— Вчера, во время паводка, поток бурный две плиты на части раскрошил. Да и третью так исцарапал, что ничего прочесть нельзя. Не знаю, как быть. Можно, конечно, плиты новые вырезать, но это недели три займет, не меньше. А мне сейчас каждый день дорог. Люди забыли о Господе, Авиуд израильтян подбивает тельцу кланяться. Остается на третьей плите снова законы начертать, но там от силы дюжина поместится. А у меня — четыре десятка заготовлено. Помоги советом, отче.

Мудрец покивал, словно проговаривая про себя слова Моисея. Израильский вождь украдкой оглянулся на зелень за спиной и глубоко вздохнул. Сейчас Мудрец начнет вопросы задавать. Не бывало еще, чтобы старец совет напрямую давал. Каждый раз хотел, чтобы Моисей сам догадался.

Мудрец и на этот раз не обманул ожиданий:

— Объясни, зачем тебе так много заповедей?

— Чтобы порядок соблюдался, чтобы каждый знал, как поступать следует.

— Хорошо, тогда скажи мне, Моисей, три года назад приняли вы свод законов Израиля. Так?

Вождь кивнул:

— Так.

— А сколько из них простые евреи помнят?

Моисей на миг задумался:

— Только «око за око, зуб за зуб».

— Вот и я о том же. Зачем столько законов, если простые люди лишь малую их часть воспринимают? Не лучше ли написать всего несколько заповедей, но таких, чтобы каждого еврея от одного упоминания в дрожь бросало, а сердце быстрее в груди стучало? Подготовь только пять заповедей. Каждый их запомнит, и священникам будет легче в молитвах повторять.

Моисей надолго задумался. Больше для вида, понимал внутри, что Мудрец правильно говорит. Но не гоже вождю со всем соглашаться, иногда показать надобно, кто здесь главный.

— Думаешь, пяти хватит? Может, конечно, и так, но я для верности еще столько бы добавил. Первые пять заповедей для Господа, остальные — для людей. Что думаешь?

— Многовато, на мой взгляд. Но ты — вождь, тебе виднее.

Моисей больше не слушал. Как всегда в моменты, когда мысли неслись вперед под порывами попутного ветра, израильский вождь не слышал и не замечал ничего вокруг. Даже зеленые деревья перестали волновать. Только список из десяти заповедей, что проступал из темноты:

— Перво-наперво о боге. Есть один Господь — Сущее мира всего.

Мудрец вскинул бровь:

— Ты уверен, что объяснить сможешь на счет сущего?

Моисей только отмахнулся:

— Какая разница. Что ты вопросы глупые задаешь, будто не знаешь, что простым людям мудрость не нужна? Им и простого понимания хватит. Я объясню просто: Господь — он везде вокруг, в каждой пылинке и в каждой капельке. А еще в горах, светилах, и в нас людях. Во всем, что в этом мире существует.

Моисей вдруг посерьезнел:

— Верю я, кому надо, тот поймет, что Господа внутри себя искать следует. Для таких и подсказку дам: возлюби Господа Бога всем сердцем, всей душей и всем разумением твоим.

Израильский вождь быстро взглянул на Мудреца, но тот молчал и Моисей продолжил:

— Дальше, чтобы истории с медным змеем и тельцом не повторялись, второй заповедью поставлю — не сотвори кумира. Здесь опять многими смыслами наполню: ни изображений, ни изваяний, ни описаний — ничего делать нельзя. Пусть каждый как хочет, так Господа и представляет. Непознанное — страшнее всего.

Моисей на миг умолк, потом тряхнул головой:

— Раз нельзя изображать, пусть и не болтают о Господе, где попало. Так и напишу — не произноси имя Бога всуе. Пусть ценят каждый момент, когда с Господом общаются.

Тут вмешался Мудрец:

— Моисей, сделай одну особую заповедь. Чтобы люди хоть иногда отдохнуть могли. А то многие себя непосильным трудом изнуряют, изо дня в день работают не разгибаясь. Сам ведь знаешь, еще по армии египетской, что солдат без отдыха — не боец бесстрашный, а мишень бессильная. Прикажи, чтобы народ израильский раз в неделю все дела в сторону откладывал и целый день только…