Таниэлло, наконец, открыл глаза. Женщины, а затем Дженарино с Тотоно радостно вскрикнули.

Через несколько минут, закутанный в одеяло и платки, Таниэлло сидел между двумя женщинами, и они попеременно его целовали. Тотоно и Дженарино болтали без умолку. Нисколько не смущаясь тем, что их не понимают, они рассказывали всю свою историю со всеми подробностями. Швейцарки их о чем-то расспрашивали, они им что-то отвечали и болтали, болтали без конца, радуясь, что, наконец-то, могут опять работать языками.

Вдруг поезд остановился. Швейцарки быстро вскочили со своих мест, наскоро расцеловали мальчиков и, захватив свои вещи, со всех ног бросились из вагона.

Уже просвистел локомотив, когда в открытое окно шлепнулось что-то мягкое и тяжелое. Мальчики нагнулись и подняли с пола огромное толстое деревенское одеяло. Тотоно и Дженарино сейчас же сообразили, что это бросили им крестьянки. Они живо закутали в одеяло Таниэлло.

— Женева! Женева! Через несколько станций Женева! — кричал кондуктор.

— Женева! — с восторгом повторили мальчики. — Наконец-то!

Около десяти часов вечера мальчики вышли с вокзала. Они были в упоении: наконец-то они достигли цели своего долгого и трудного путешествия.

— В Женеве! Мы в Женеве! — ликовали они.

Тотоно обратился к товарищам с речью:

— Итак, друзья, мы добрались, наконец, до этого знаменитого города и, как вы уже можете судить, он больше, гораздо больше того, что мы думали. Вот теперь-то нам предстоит самое трудное из всего нашего путешествия: найти синьора Калондроне. Но как отыскать его, как разобрать, в котором из этих бесчисленных дворцов он живет. А денег у нас всего семнадцать лир. Прежде всего сообразим, на сколько дней нам этого может хватить. Давать концерты и представления здесь невозможно. Никто нас не поймет. Подумаем-ка прежде всего, как бы нам умудриться прожить подольше на наши деньги.

— Довольно, замолчи, Тотоно! Я больше не могу тебя слушать! Я умираю от голода, — прервал его Дженарино. — Прежде всего мы досыта поужинаем!

— Обжора! — выбранился Тотоно.

— А ты скряга, — налетел на него Дженарино.

— Как, уже с кулаками! — разозлился Тотоно.

— Пожалуйста, не надо, — умоляющим голосом проговорил Таниэлло.

Тотоно и Дженарино посмотрели на перепуганного и замученного малыша и сразу успокоились.

Через несколько минут они втроем, взявшись под руки и накрывшись одним одеялом, уже шагали по одной из самых людных женевских улиц, мимо ярко освещенных магазинов и ресторанов.

Странное шестиногое существо под одной покрышкой привлекало общее внимание. Многие останавливались, смотрели вслед. Некоторые со смехом шли за мальчиками.

Конечно, если бы это случилось в Неаполе, мальчиков давно бы уж остановили, давно бы вокруг них уже собралась любопытная, шумная толпа, и они охотно бы рассказывали всем кто они и откуда взялись и почему очутились в чужом городе.

Но в Женеве не было до них дела, и они все шли да шли, а холодный ветер становился все резче.

Наконец, Таниэлло не выдержал, остановил трех рабочих, которые медленно проходили мимо них с трубками в зубах. Вероятно, чтобы защитить от ветра глаза, они низко надвинули на лицо свои береты и это придавало им хмурый и недовольный вид.

— Не знаете ли вы, где здесь живет синьор Калондроне? — обратился к ним по-итальянски Таниэлло.

— Что тебе? — буркнул один из трех рабочих.

— Что он там болтает? — проворчал другой.

— Прочь с дороги! — закричал третий и так толкнул Таниэлло, что тот упал на покрытую снегом землю. Не успели рабочие отойти, как в них полетели камни. Они обернулись, но увидели только три убегавших фигуры.

— В самый глаз угодил.

— А у меня трубку разбил.

— Негодяи мне губу раскроили.

Остановились мальчики только на большой площади.

— Недурное начало.

— А и противная же эта Женева! — сказал Таниэлло.

— Говорил я, что никого не надо спрашивать. Все равно нас не поймут. Не послушались, вот и вышло.

— Пожалуйста, войдем в этот ресторан! — попросил Таниэлло.

И они вошли.

Посреди небольшой комнаты стояло два длинных стола. Возле них сидело несколько рабочих. Было видно, что они уже навеселе. С большим трудом мальчики знаками объяснили хозяйке, что хотят поужинать. Она подала им мяса и вина. Они ели молча. Настроение у них было самое мрачное.

Они уже не ждали ничего хорошего.

Когда рабочие вышли, хозяйка подошла к мальчикам и присела к их столу. Они заинтересовали ее, и ей захотелось расспросить, кто они такие и откуда взялись.

Тотоно постарался объяснить, что они итальянцы. Почему-то ее это очень обрадовало. Она быстро поднялась со своего места и ушла в другую комнату. Через несколько минут она вышла, но уже не одна, а в сопровождении старика с большой белой бородой. Поддерживая его под руку, она подвела его к столу, за которым сидели мальчики.

— Вот, присядь здесь, отец! — и она усадила старика за стол с маленькими итальянцами.

— Вы из Неаполя? — спросил их старик. Голос у него был глухой, и говорил он на ломанном итальянском языке. — Когда я был солдатом, судьба меня забросила в Италию. Ровно тридцать пять лет тому назад мне случилось быть в Неаполе.

— Наконец-то нашелся человек, который здесь с нами заговорил по-человечески! — радостно закричал Дженарино.

— Может быть, вы знаете и синьора Калондроне? Скажите, где он живет? — умоляюще попросил Таниэлло.

Но никакого Калондроне старик не знал.

— Может быть, вы нам скажите, господин солдат, где бы нам переночевать, — обратился к старику Тотоно.

— Только дорого заплатить мы не можем.

Но старик уже плохо понимал мальчиков. Знал по-итальянски немного, да за тридцать пять лет успел уже перезабыть то немногое, что когда-то знал.

— Спать. Вам нужно поспать. Понял! Понял! — сообразил он, наконец. — Вам нужна комната. — У нас есть. Комнату? — переспросил он уже по-итальянски, наконец, вспомнив нужное слово. Спросил по-итальянски и вдруг сразу забыл про комнату. Увлекся воспоминаниями и стал рассказывать про свою жизнь в Италии… Теперь он заболтал уже на своем странном языке. Язык его имел мало общего с итальянским и с французским. И вдруг ему бросился в глаза тамбурин Таниэлло, а потом он разглядел и треугольник. Такие же точно инструменты он видел в Неаполе у бродячих музыкантов.

— Спойте! Спойте, пожалуйста! Умоляю.

— Петь? Сейчас? Нет, нет! Ни за что. Завтра будем петь. Сегодня мы устали. Понимаете, устали.

Старик замолчал. Он понял их. Встал и повел их куда-то по лестнице. Потом открыл дверь в комнату, где ярко топилась печка.

— Спите здесь. Завтра разбужу.

И, попрощавшись с мальчиками, оставил их одних. Они разделись в один миг и бросились в кровать. Уже двое суток им не приходилось ночевать в постели.

Когда они, наконец, открыли глаза, то увидели бесконечно серое небо.

— Вставайте! Скорей поднимайтесь! — кричал старый солдат, колотя в дверь палкой.

— Рано еще, только светает, — ответил зевая и потягиваясь Таниэлло.

— Светает! Полдень уже! — захохотал в ответ старик.

— Разве уже палили из пушки? — спросил Дженарино.

— Придумал! Ведь мы в Женеве! Ты, видно, все думаешь про Неаполь.

— Совершенно верно. Да здравствует Женева! — и Дженарино в одной рубашке закружился и запрыгал по комнате.

Старик стоял в раскрытых дверях и хохотал, держась руками за бока. Но когда Дженарино подошел к окну и взглянул на свинцовое небо, увидал белые от снега крыши домов, все веселье его сразу, как рукой, сняло.

— Пренеприятная эта Женева, — прошептал он, поплелся к кровати и тихонько залез опять под одеяло.

Мальчики примолкли.

Старик же подошел к инструментам, попробовал стукнуть в тамбурин, потом позвонил в треугольник.