Сигнальный огонек стал красным и быстро-быстро замигал, но я не хотел, чтобы нам мешали.

— Эсси, — сказал я, — если мы сумеем заставить работать Пищевую фабрику, мы принесем пищу CHON голодающим, а это значит навсегда избавить землян от голода. И это только начало. Если мы научимся строить корабли хичи, поймем, как их эксплуатировать, — мы сможем колонизировать новые планеты. Много планет, и большие по размерам, чем эта. С технологией хичи мы все астероиды Системы сумеем превратить во Врата. Построим космические поселения. Преобразуем планеты. Сможем создать настоящий рай для населения, в миллионы раз большего, чем Земля, и на многие миллионы лет!

Я остановился, потому что понял, что заговорился. Меня охватила печаль, беспокойство и почему-то еще и похотливость. И по выражению лица Эсси я видел, что она испытывает нечто подобное.

— Это очень хорошие причины, Робин, — начала она и смолкла. Сигнальный огонь стал рубиново-красным, он вибрировал, как пульсар, потом погас, и на экране появилось встревоженное лицо Альберта. Я не знал, что он вообще может образоваться без вызова.

— Робин! — встревожено воскликнул он. — Новое лихорадочное излучение!

Я резко поднялся и понял, что у меня дрожат колени.

— Но сейчас ведь не время! — глупо возразил я.

— Это уже произошло, Робин, и как-то странно произошло. Оно достигло максимума, сейчас посмотрим, да, около ста секунд назад. Мне кажется... да, — он кивнул, как бы прислушиваясь к далекому голосу, — оно снижается.

И действительно, я чувствовал себя менее странно. Никогда раньше приступ не был таким коротким и непонятным. Очевидно, кто-то другой экспериментировал с кушеткой.

— Альберт, — сказал я, — пошлите срочное сообщение на Пищевую фабрику. «Прекратите немедленно, повторяю, немедленно использование кушетки с любой целью. Размонтируйте ее, если это можно сделать без невосполнимого ущерба для здоровья землян. Если это распоряжение будет нарушено, вы лишаетесь всех выплат и премий». Записал?

— Сообщение уже отправлено, Робин, — ответил он и исчез.

Мы с Эсси посмотрели друг на друга.

— Но ты не приказал им свернуть экспедицию и возвращаться, — сказала она наконец.

— Это ничего не изменит, — пожав плечами, ответил я.

— Да, — охотно согласилась она. — Главное, что ты мне рассказал, для чего все это делается, Робин. А нет ли других причин?

Я не ответил. Я понимал, что Эсси думает о том, почему я так стремлюсь исследовать пространство хичи, невзирая на лихорадку и другие опасности. Она знала, что у моей причины есть имя, и это имя — Джель-Клара Мойнлин. И я иногда думал, что она не ошибается.

Где бы ни оказалась на корабле Ларви, она всегда наблюдала на экране лишь грязную серую пелену. Ничего интересного или хотя бы знакомого не было видно, но так с ней случалось и раньше, во время прошлых полетов.

Они в одиночестве летели к Небу хичи. Вселенная вокруг опустела, осталась только серая пелена. Они как будто сами стали частью Вселенной. Даже во время долгого полета к Пищевой фабрике участники экспедиции никогда не чувствовали себя такими покинутыми.

Тогда на экране виднелись звезды и даже планеты. Здесь же, в тау-пространстве, в котором корабли хичи просверливают свои туннели, нет ничего. Ларви видела эту мглистость во время своих полетов с Врат, и воспоминания о них совсем не были приятны.

Этот корабль был гораздо вместительнее тех, что ей знакомы. Самое большое судно на Вратах могло вместить не больше пяти человек, этот — не меньше двадцати. В нем оказалось восемь отдельных помещений. Три грузовые, которые, как пояснил Вэн, автоматически заполняются продукцией Пищевой фабрики, пока корабль находится на погрузке в доке. Два кажутся жилыми каютами, но не для людей. Если «койки», которые откатываются от стен, действительно койки, то для людей они слишком малы. Одну из этих кают занимал Вэн, он предложил разделить ее с Джанин. Ларви запретила, и он недовольно сдался. После этого они разместились по половому признаку: мальчики в одной каюте, девочки в другой.

Самое большое помещение в математическом центре корабля представляет собой усеченный с двух сторон эллипсовидный цилиндр с заостренными концами. У него нет ни пола, ни потолка, и только перед контрольной панелью закреплены три сиденья. Поскольку стена закругляется, сиденья, словно влюбленная парочка, наклонены друг к другу. Очень простые сиденья, такого же устройства, к которому привыкла Ларви, — две металлические плиты, закрепленные, как буква «V».

— На Вратах мы их покрывали металлической сеткой, — вспомнила Ларви.

— А что такое сетка? — поинтересовался Вэн, и когда ему объяснили, с одобрением проговорил: — Хорошая мысль. В следующий полет я себе сделаю такую же. Материал украду у Древних.

Как и во всех кораблях хичи, приборы действовали автоматически. На пульте управления в ряд располагалось больше десяти небольших колес с утолщениями посредине — каждому такому колесу соответствовали разноцветные огоньки. Правда, в полете до них никто не дотрагивался, знали, что это равносильно самоубийству.

Когда колеса поворачивались, огоньки меняли цвет и интенсивность свечения, и рядом появлялись светлые и темные полосы, похожие на спектральные. Они соответствовали установке курса; Даже Вэн не мог их прочесть, тем более Ларви и остальные участники экспедиции. Но со времени пребывания Ларви на Вратах ценой жизни многих старателей умные головы накопили много данных о системе управлениями кораблями. Одни цвета означали хороший шанс на нахождение чего-нибудь ценного. Другие соответствовали длительности пути. Некоторые, на самом деле многие, были помечены как недозволенные, потому что все корабли с такой расцветкой курсоуказателя, отправившись в пространство-быстрее-света, там и остались. Где это «там», никому не известно. Во всяком случае, никто из них не вернулся на Врата.

По привычке и по приказу, Ларви фотографировала все изменения цвета огоньков и экрана, даже если тот показывал нечто такое, что она не могла идентифицировать.

Через час после того, как группа покинула Пищевую фабрику, звезды начали сбегаться, превращаясь в одну мигающую яркую точку. Это означало, что корабль достиг скорости света. А потом исчезла и эта точка. Экран стал похож на серую грязь, испещренную каплями дождя.

Для Вэна, конечно, корабль хичи представлял всего лишь привычный школьный автобус: он пользовался им с тех самых пор, как подрос и оказался в состоянии сжать сосок двигателя. Пол никогда не был раньше в настоящем корабле хичи и несколько дней испытывал подавленность. Джанин тоже было не по себе, но в ее четырнадцатилетней жизни просто появилась новая игрушка. А вот Ларви — тут другое дело. С некоторыми разновидностями подобной чудо-техники ей приходилось сталкиваться на Вратах, где она и добыла свои браслеты. И этот корабль пугал ее.

Ларви ничего не могла с собой поделать. Она не в состоянии, была убедить себя, что это всего-навсего обычный челночный рейс. Слишком привыкла бояться неизвестного, еще будучи пилотом Врат.

Ларви пробиралась по обширным, относительно обширным — почти сто пятьдесят кубических метров — помещениям корабля и беспокоилась. Ее внимание привлекал не только словно покрытый грязью экран. Тут был и сверкающий золотой ромб, высотой значительно больше человека, который, как считалось на Вратах, содержит в себе механизм полета быстрее звука и взрывается, когда его пытаются открыть. Была здесь и стеклоподобная прозрачная спираль, которая время от времени сильно разогревалась. Никто не знал, почему она раскаляется и покрывается маленькими огоньками в начале и конце каждого рейса.

Но был и еще один очень важный момент. Именно этого момента Ларви и ждала. И когда ровно через двадцать четыре дня пять часов и пятьдесят шесть минут после того, как они покинули Пищевую фабрику, спираль засветилась, Ларви не смогла сдержать вздоха облегчения.