Конечно же, это важно. Иногда мне даже кажется, что я не случайно появился на свет — само провидение уготовило мне эту высокую миссию — спасти голодающих соотечественников. Но именно человечество затолкало нас в эту консервную банку и на всякий пожарный навсегда попрощалось с нами. От таких мыслей у меня нередко портится настроение, и тогда я начинаю думать: может, лучше пусть оно, к чертовой матери, умирает с голоду.

День тысяча двести восемьдесят третий. Я только проснулся и сразу услышал деловитое гудение и потрескивание Веры: так она ведет себя, когда принимает сообщение с Земли. Я быстро отстегнул удерживавшую меня простыню и пулей выскочил из нашей спальни. Но старый Пейтер уже завис над принтером.

— Gott sei dammt! Перемена курса, — хрипло выругался он.

Я ухватился за поручень и подтянулся поближе, чтобы взглянуть на текст, но Джанин меня опередила. Деловито рассматривая в зеркало щеки в поисках угрей, она просунула голову между Пейтером и мной, прочла послание и с выражением брезгливости отлетела.

Пейтер с минуту жевал губами и потом свирепо проговорил: — Это тебя не интересует?

Не глядя на него, Джанин слегка пожала плечами.

Вслед за мной из нашей спальни выбралась Ларви, застегивая молнию на брюках.

— Оставь ее в покое, папа, — сказала она. — Пол, оденься. Я решил, что разумнее послушаться ее, к тому же она была права. Лучший способ избавиться от сексуальных домоганий Джанин — это вести себя по-пуритански.

К тому времени, как я выудил шорты из клубка простыней, Ларви уже прочла сообщение. Разумно, ведь она наш пилот.

Ларви с улыбкой взглянула на меня.

— Пол! Нам предстоит коррекция в течение одиннадцати часов. Может быть, последняя! Отойди, — сурово приказала она Пейтеру, который все еще болтался у терминала, и начала работать с расчетными ключами Веры. Моя жена проверила, какие образуются траектории, ткнула пальцем в кнопку принятия решения и наконец сообщила: — До нашего прибытия осталось семьдесят три часа восемь минут!

— Я бы и сам мог это сделать, — проворчал ее отец.

— Не нуди, папа! Еще три дня, и мы на месте. Может, увидим ее в телескопы, когда будем поворачивать!

Джанин, вернувшаяся к созерцанию своих щек, бросила через плечо:

— Мы бы могли наблюдать ее уже несколько месяцев, если бы кое-кто не вывел из строя большой телескоп.

— Джанин! — Когда хочет, Ларви великолепно владеет собой, и на этот раз ей удалось сохранить олимпийское спокойствие. — Я думаю, что это повод для праздника, а не для ссоры, — предельно доброжелательно произнесла она. — Ты ведь тоже так считаешь, Джанин? Я предлагаю всем выпить.

Застегивая на лету шорты, я направился к выходу. Продолжение этого сценария я прекрасно знал.

— Ты собираешься использовать химические ракеты, Ларви? — как можно любезнее поинтересовался я. — Ладно, тогда нам с Джанин нужно выйти и проверить боковые грузы. Может, выпьем все вместе, когда мы вернемся?

Ларви солнечно улыбнулась.

— Хорошая мысль, дорогой. Только мы с папой можем и сейчас немного выпить, а потом присоединимся к вам.

— Одевайся, — приказал я Джанин, чтобы предотвратить язвительное замечание, готовое сорваться с ее языка. Но она, очевидно, решила быть послушной, потому что без лишних слов подчинилась. Мы проверили герметичность костюмов друг у друга, потом позволили Ларви и Пейтеру удостовериться в их надежности, затем пролезли в шлюз и на привязных ремнях выбрались в космос.

Первое, что мы сделали, — это посмотрели в сторону нашего бывшего дома. Надо сказать, не очень ободряющее зрелище: Солнце превратилось в обычную яркую звезду, а Землю я вообще разглядеть не смог, хотя Джанин обычно утверждает, что видит ее.

Второй взгляд по традиции — в сторону Пищевой фабрики, но и тут я оказался не на высоте. Одна звезда в этом беспорядочном скоплении ничем не отличается от другой, особенно на нижних пределах яркости, а их на небе пятьдесят или шестьдесят тысяч.

Джанин работала быстро и на редкость эффективно. Она простукивала болты, крепившие к боку корабля большие ионные двигатели. Я делал то же самое со стальными креплениями. Джанин, в целом, хороший ребенок. Ей четырнадцать лет, и она сексуально озабочена, но она не виновата, что у нее нет подходящего объекта, с которым можно было бы пройти этот нелегкий путь превращения в женщину. Кроме меня, конечно, и еще менее удовлетворительно — ее отца.

Все оказалось в полном порядке, как мы и предполагали. Джанин дожидалась меня у стойки большого телескопа, и показателем ее хорошего настроения было то, что она даже не упомянула, кто свернул эту чертову трубу.

Я позволил ей первой вернуться на корабль, а сам еще несколько минут поплавал в пустоте. Не потому, что мне очень нравился вид давно осточертевшей Галактики. Только здесь, в безвоздушном пространстве, я мог себе позволить побыть в относительном одиночестве.

Мы по-прежнему делали больше трех километров в секунду, но судить о скорости было невозможно — не с чем сравнивать. Казалось, мы вообще не движемся. И так было почти все эти три с половиной года.

Старый Питер — он произносит свое имя как Пейтер — все время рассказывает самые фантастические истории. Одна из них — о его отце, который якобы служил в отряде «оборотней» СС. Легендарному «оборотню» в конце войны не могло быть больше шестнадцати. По словам Пейтера, он должен был перевозить реактивные двигатели для истребителей МЕ-210, которыми только что вооружили Люфтваффе. Героический мальчонка до самой смерти не мог себе простить, что не доставил двигатели вовремя, поэтому летчики Люфтваффе не смогли справиться с «Ланками» и В-17, что, по его мнению, изменило бы ход войны. Всем рассказ показался ужасно интересным, особенно когда мы услышали его в первый раз. Но суть истории заключалась не в этом. Самое забавное, как юный наци перевозил последнее слово техники — в упряжке. Но не лошадей, а быков. И даже не на крестьянской телеге, а на санях. Новейшие турбины — и крепколобый паренек по щиколотки в навозе и с ивовым прутиком в руке.

Болтаясь в безвоздушном пространстве на огромном расстоянии от Земли, которое корабль хичи одолел бы за один день (если бы у нас был такой корабль и мы могли бы заставить его лететь, куда нам нужно!), я ощутил что-то вроде сочувствия к отцу Пейтера. Мы сейчас находились в аналогичном положении. Единственное, чего нам не хватало, так это навоза.

* * *

День тысяча двести восемьдесят четвертый. Изменение курса прошло гладко. Мы забрались в свои системы жизнеобеспечения и привязались к амортизационным сиденьям. Все наше оборудование и баллоны с воздухом аккуратно вписались в предназначенные для них места. Учитывая, что предстоящее дельта-V было ничтожным, мы не очень волновались. К тому же в случае аварии в пяти тысячах астрономических единиц от дома наши системы лишь продлили бы мучения. Но мы аккуратно выполнили все, что положено, как делали это все три с половиной года.

После поворота, когда химические ракеты вывели нас на финишную прямую и снова уступили место ионным двигателям, мы увидели ЕЁ. Вера долго жужжала и потрескивала, а потом нерешительно объявила, что все в порядке, хотя окончательное подтверждение должно было прийти с Земли несколько недель спустя.

Ларви первой выбралась из своего сиденья и оказалась у приборов. За несколько секунд она вывела ЕЕ в фокус. А мы завороженно смотрели на конечную цель нашего затянувшегося путешествия — Пищевую фабрику!

Она раздражающе дергалась в рефлекторе-отражателе, удерживать ее в фокусе было чрезвычайно трудно. Этому способствовали и ионные двигатели, которые вызывают некоторую вибрацию корабля. К тому же мы были еще очень далеко от фабрики. Но уже видели ее. Она имела цвет железной окалины и тускло синела на фоне черного космоса.

Продолговатая форма у Пищевой фабрики была несколько странной, размеры — гигантского небоскреба. Один конец сооружения был мягко закруглен, другой как будто срезан.