В XVIII веке ярмарка, место периодического обмена товарами, по объемам и значению уступила бирже, месту регулирования постоянного потока товаров. Деньги твердо приобрели «процентную составляющую», в силу чего началось всеобщее европейское экономическое ускорение. Амстердам специализировался на международных займах, к этим же играм подключились Женева, Генуя и Париж; деньги и кредиты все более свободно перемещались по Европе. Ярмарки стали убыточными: будучи созданы с целью активизации традиционных форм обмена товарами путем предоставления, кроме всего прочего, налоговых преимуществ, они утратили смысл своего существования в период свободных обменов и кредитов. Бродель показывает, что ярмарки продолжали удерживать позиции и даже переживали период расцвета лишь в отсталых областях с традиционной экономикой, в наибольшей степени на Балканах, в Польше, России, Новом Свете.
Между 1780 и 1815 годами центр переместился в Лондон.
Амстердам был последним городом-государством, центром мира-экономики. Новый центр, Лондон, – уже не город-государство, это столица большой страны. И вот вам значение географии! На сравнительно небольшой территории возникла развитая транспортная система: морские каботажные пути, что было и в Амстердаме, дополнились плотной сетью рек и каналов, а также был здесь многочисленный гужевой транспорт. Следствием этого стало быстрое формирование национального рынка, то есть товары внутри страны распространялись без таможен и пошлин. Наконец, Англия в 1707 году объединилась с Шотландией, а в 1801 году – с Ирландией, и емкость национального рынка подкрепилась мощью национального государства.
Островное положение помогло Англии отделиться от внешнего мира и не допустить вторжения в страну иностранного капитала. В 1558 году благодаря созданию прообраза Лондонской биржи Англия обезопасила экономическое давление Амстердама, а в 1597-м закрытие Стального двора и отмена привилегий его постояльцев положили конец влиянию ганзейцев. Против Амстердама был направлен первый Навигационный акт, изданный в Великобритании в 1651 году.
Начались англо-голландские войны.
В то время Амстердам все еще контролировал основную часть европейской торговли, однако теперь уже Англия имела средство давления на него: дело в том, что голландские парусные суда в силу господствующего направления ветров постоянно нуждались в заходах в английские порты. Именно этим объясняется та терпимость, с которой Голландия отнеслась к протекционистским мерам Англии; подобных мер она не потерпела бы со стороны никакой другой державы. И вот Англия сумела защитить свой национальный рынок и нарождающуюся промышленность лучше, чем любая другая страна Европы.
Экономическое господство Англии распространялось также на сферу политики и дипломатии. У нее хватало сил столетиями удерживать под своим влиянием весь остальной мир!
В 1929 году центром стал Нью-Йорк.
Как же, согласно Ф. Броделю, богател Запад? Главная причина – в рынке, но вовсе не в том, про который нам все время говорят наши плохо образованные реформаторы. Бродель очень убедительно показал, что есть два рынка.
Первый – это место обычного повседневного рыночного обмена, поставок хлеба или леса в ближайший город. Это торговля, которая носит регулярный, предсказуемый, рутинный характер и открыта как для крупных, так и для мелких торговцев. Здесь всякому заранее известна подноготная любой сделки и можно всегда прикинуть будущую прибыль.
Но представьте, например, что караван судов, груженных зерном, идет по стандартному маршруту из Данцига в Амстердам и хозяин груза вдруг узнает, что Средиземноморье поразил голод. Естественно, этот международный торговец тотчас заставит корабли свернуть с привычного курса, и зерно попадет в Ливорно и Геную, в три-четыре раза поднявшись в цене. Вот здесь и происходит переход первой формы экономики во вторую. Здесь и вылезает мурло «второго рынка» – по словам Ф. Броделя, «противорынка».
Основное его свойство – разрыв цепочки между производителем и потребителем. Здесь ПОСРЕДНИК держит монопольную цену. Он ведет неэквивалентные обмены, в которых конкуренция, наличие которой есть основной закон так называемой рыночной экономики, практически отсутствует. А вести эту посредническую торговлю могли только те, кто имел свободные наличные деньги, и это был их главный аргумент.
Торговля на дальние расстояния просто требует противорынка как необходимой гарантии от провала. Если вдруг размер прибыли от торговли с Антильскими островами уменьшится до скромных пределов, ничего страшного – в тот же момент торговля с Индией или Китаем обеспечит двойные барыши. И именно эта торговля была главным источником значительного накопления капиталов, тем более что громадные доходы от нее делили между собой всего несколько партнеров. Местная же торговля из-за большого количества участников не позволяла провести хоть какую концентрацию капиталов.
Надо отметить, что крупные торговцы очень рано перешагнули национальные границы, действуя заодно с чужестранными купцами. В их распоряжении была тысяча способов обратить игру в свою пользу: манипуляции с кредитом (то есть использование для своего обогащения чужих денег), ставка на хорошую монету против плохой и т. д. Они присваивали все, что в радиусе досягаемости оказывается достойным внимания – землю, недвижимость, ренту. Если они обладали монополией или просто достаточной властью, чтобы устранить конкурента, они это делали.
Наконец, эти люди перемещали капиталы. Уже в конце XIV века шло движении векселей между итальянскими городами и «горячими точками» европейского капитализма – Барселоной, Монпелье, Авиньоном, Парижем, Лондоном, Брюгге, – но все это были дела, чуждые для простых смертных и обычной человеческой экономики.
Проанализировав огромное количество документов, Фернан Бродель установил, что разделение труда, быстро возрастающее по мере развития рыночной экономики, затронуло все торговое сообщество – за исключением его верхушки, негоциантов. Вершина пирамиды не затронута, поскольку вплоть до XIX века эта купеческая элита не ограничивалась каким-либо одним родом деятельности, никогда не связывала себя одним направлением! В зависимости от обстоятельств владельцы крупнейших капиталов – то судовладельцы, то хозяева страховой конторы; заимодавцы и получатели ссуд; они – финансисты, банкиры или даже промышленники или аграрии.
И дело не в том, что так они стремились уменьшить риски. Нет, просто ни одна из доступных им отраслей не была достаточно емкой, чтобы дать желаемый доход. В погоне за бóльшей прибылью их капитал постоянно перемещался из одного сектора в другой.
И что же получается? Получается, что экономика Запада состоит из двух частей! Одна всем видна, а вторая скрыта от взгляда большинства, но как раз она и есть главный двигатель. Обычно так поступают фокусники или жулики: крутят перед носом простофили пустой рукой, а все манипуляции делают второй. Нам показывают приземленный, подчиненный конкурентной борьбе рынок, такой же, как и во всех других странах. А за кулисами остается мир высшего порядка, крайне сложный, стремящийся к господству, характерный именно для Западной Европы.
Этого не понял даже В. И. Ленин. В брошюре «Империализм, как высшая стадия капитализма» он отмечал, что: «Капитализм есть товарное производство на высшей ступени его развития; несколько десятков тысяч крупных предприятий являются всем, в то время как миллионы мелких – ничем». А оказывается, это качество было свойственно крупному капиталу изначально! И не несколько десятков тысяч, а считаное количество самых богатых определяют лицо мира.
Капитализм всегда был монополистическим, а товары и капиталы всегда перемещались одновременно, поскольку капиталы и кредиты всегда были самым надежным средством выхода на внешний рынок для его завоевания. Задолго до XX века вывоз капитала был повседневной реальностью!
Либералы полагают, что капитализм гибнет от государственной опеки, а на самом деле он торжествует лишь тогда, когда идентифицирует себя с государством, когда сам становится государством. Во время первой большой фазы его развития в городах-государствах Италии – Венеции, Генуе, Флоренции – власть принадлежала денежной элите. В Голландии XVII века регенты-аристократы управляли страной в интересах и даже по прямым указаниям дельцов, негоциантов и крупных финансистов. В Англии после революции 1688 года власть оказалась в ситуации, подобной голландской. Франция запаздывала более чем на век: только после июльской революции 1830 года буржуазия наконец надежно взяла власть в свои руки.
