Но там были внешнее спокойствие, внутренняя готовность отвечать за свою выходку и… жалость. Она меня жалеет? Да, низко я пал!

— Жена, чего ты от меня хочешь? — не выдержал я, надеясь одним махом найти обоюдовыгодное решение проблем.

В ответ получил честное:

— От тебя? Ничего.

В голове помутилось. Все! Больше мне не выдержать! Если не хочу окончательно потерять лицо, ударив ее кулаком… или примитивно изнасиловать прямо на полу, я должен был уйти немедля.

И Повелитель ушел, напоследок выместив злость на ни в чем не повинной двери.

Последующие дни я метался, не находя выхода, передумав о чем только можно и усиленно избегая встреч с женщиной, похитившей мой блаженный покой. Так долго не могло продолжаться, и, решившись, я вызвал к себе Манвэлиэль. Уже не приказывал — просил:

— Помоги мне! Поговори с Эрикой, я должен знать, как мне поступить.

Я не стал ждать ответа из третьих рук, не мог! Как зеленый юнец, тайком пришел под окно. Позор. Я слушал рассказ Эрики о прежнем мире. Неужели сообщество мужчин и женщин может пребывать в описанной гармонии? Как такое возможно?

А уж с какой неподражаемой теплотой и нежностью моя Эрика заговорила о любви… Из глубины души поднялась волна гнева и жгучего протеста. Она не может никого любить, кроме меня. Я не позволю! Она моя! Пробудилась ревность, опутывая ядовитыми щупальцами разум и лишая последних крох рассудка. Она лютым страхом терзала сердце, душила во мне пробудившееся светлое чувство. Кто посмел? Кто он, мой удачливый соперник? Убью! Р-растерзаю обоих!

И, как отражение моих мыслей, вопрос Манвэлиэль…

Затаив дыхание, выслушал рассказ жены о случившемся. Бедная, вот почему тебе было так больно! Разрыв связей с миром — чрезвычайно мучительная процедура, а если там остался тот, кто тебе дорог, — это вообще непереносимое страдание. Кто так поиграл с тобой? Боги? За что они столь страшно мстят тебе?

Я смотрел на ее силуэт в окне. О чем ты думаешь, девочка?

После подслушанного разговора пролетали дни, наполненные внутренней борьбой. Я не находил себе места, срываясь на всех подряд. Все валилось из рук. И постоянные, непрерывные мысли о ней, не дающие покоя. Почти лишаясь рассудка, приходил ночами в ее комнату — смотрел, как она спит, стискивал кулаки до боли, заставляя себя оставаться на месте, стараясь не думать о ее теле, таком близком и одновременно недоступном. Я слышал ее плач во сне и был не в силах облегчить ее страдания, потому что не мог, не желал потерять такой драгоценный подарок богов. На меня снизошло понимание — я люблю. Мне нужна она, только она. Хотелось мне того или нет, я попал в ловушку своей любви и гордости.

За все это время Эрика ни разу не спросила обо мне. Она меня вычеркнула, я исчез из ее жизни. Это причиняло боль, мучило, выворачивало наизнанку. Я не могу дать тебе свободу, родная. Что будет со мной, если ты оставишь меня? Как мне дать свободу от себя?

Не в силах больше выносить череду бессонных ночей, я загнал в угол проклятую гордость и пошел… за цветами. Да, Повелитель дроу сам рвал цветы… для любимой.

Достигнув заветной двери, я отпустил стражей и долго стоял, не решаясь зайти и раздираемый сомнениями. В конце концов я постучал. Дверь открылась, и мы оказались лицом к лицу. Она рада? Мне? Эрика держала в руках цветы и выжидающе смотрела на меня.

Тяжело давались непривычные слова, но они того стоили. На лице эльфийки сменилась целая гамма чувств: недоверие, изумление, радость… И я услышал слова, которых устал ждать и уже перестал надеяться:

— Я прощаю тебя.

Меня затопили облегчение и радость. Рванулся к ней, желая обнять, прижать и впредь никогда не отпускать от себя, но она остановила меня. Не волнуйся, любимая, — я подожду. Поверь, я умею ждать… Главное, что ты здесь, рядом, и у меня появилась надежда.

Вечером, как обычно стоя под окном, я слушал ее рвущее душу пение. Она пела впервые после бала. Позднее раздался голос, зовущий меня:

— Дар! Не прячься, я точно знаю, что ты здесь.

От стыда кровь бросилась мне в лицо.

— Как ты узнала?

Лукавая усмешка:

— Догадалась…

Куда бедному дроу деться? Ныне и во веки веков не укрыться мне от ее неженской проницательности. Я покорно сознался в преступлении, расписываясь в своей беспомощности перед чарами жены.

Ее рука осторожно коснулась моей щеки, потрясая тончайшие нервные окончания. Накрывая узкую ладонь своей, я надеялся продлить это мгновение счастья. Потом отпрянул. Если не уйду сейчас — сорвусь, и отряд демонов меня из ее постели не выставит. Я рванул прочь, поспешно убегая от невыносимого соблазна.

— До завтра.

Я обернулся к ней и улыбнулся. Теперь я знаю, что такое любовь… счастье быть рядом с тобой, возлюбленная.

Эрика

— Гафф! Гав-гав, — заливалась за изгородью громадная собака.

Слушая ее низкий пугающий лай с подвываниями, я мечтала о двустволке, разлегшись на постели и раздумывая, с чего начать свой первый день свободы.

О! Припоминаю, совсем недавно меня грызло неуемное любопытство: как выглядит резиденция правителей, виденная мной лишь маленьким кусочком и то с черного хода? Взыграло желание подивиться красотой расписанного Марией волшебного сада. В общем, хотелось всего и сразу.

— Ваше величество, какие у вас планы на сегодня? — шурша юбками, вошла в спальню Маша, прерывая размышления. Глаза слегка подведены черным, на голове традиционная дулька с гребнем, серое платье сидит как влитое… Молодец! Не то что вялая с недосыпу госпожа.

Я поморщилась. Опять она «великает»! Ничего, мое состояние поправимо. Хлебну кофе, оприходую парочку бутербродов, залакирую сигаретой и оживу.

Поставив поднос с завтраком на столик возле окна, камеристка уселась на кровать и преданно поедала глазами мое… хм… заспанное величество, ожидая оглашения расписания.

— Хочу выйти в белый свет! — постановила я. Откинув легкое одеяло, выбралась из кровати, не обращая внимания на внезапно расширившиеся глаза компаньонки.

А та отреагировала странно:

— Ик! — Началась тихая паника. Дроу взволнованно переспросила: — Куда?!

— В свет, — повторила, медленно одеваясь.

Решила — наверное, помощница с первого раза не расслышала. Вспомнив просьбу-предупреждение благоверного о недопустимости разгуливать в джинсах, я, так и быть, остановила свой выбор на летнем простеньком платьице прямого силуэта, цвета слоновой кости.

— Ты уверена?.. — тихо прошептала Мария. Камеристка всхлипнула и вдруг сорвалась с места, крепко притиснув к себе за талию и оглашая окрестности криками: — Нет! Не пущу! Только со мной вместе! Или лучше — после меня!

— Маш, ты сбрендила? — прохрипела я, мучительно выкручиваясь из силового захвата. — Натощак с утреца с недовольным Повелителем переобщалась? Квасу старого хлебнула? Или белены объелась?

— Нет! — продолжала твердить как заведенная слетевшая с нарезки без очевидных причин молодая дроу.

— Слушай, — я вспомнила правила обращения с буйными сумасшедшими и постаралась как можно меньше нервировать выпучившую глаза Машеньку, — ничего страшного, понимаю… — Ласковым голосом попыталась утихомирить слегка чокнутую наперсницу: — Сколько той жизни! Если тебе влом, так и скажи. Не проблема, я сама туда пойду…

— Не-э-эт! — снова завопила эта скорбная рассудком и попыталась придушить законную правительницу.

Лишить меня жизни в одиночку ей показалось мало; она зазвала на голубой огонек свидетелей… или сообщников, это с какой стороны посмотреть. В смысле если смотреть — то свидетелей, а если участвовать — то уже сообщников. Сейчас проверим.

— Помогите же хоть кто-нибудь! — задыхающимся от слез голосом аварийной сиреной надрывалась компаньонка, видимо параллельно решив подработать соковыжималкой.