Прочитав это, Павел Потапович Верещинский решил: уж если духи подобных людей откликались на метод шотландского отшельника, то князь Борский тем более отзовется. Словом, почтенный академик решил поставить смелый эксперимент. И, как истинный ученый, заручился свидетелем, который в случае удачи должен был подтвердить, что опыт прошел успешно. Таким свидетелем после некоторых уговоров согласился стать Степаныч.

Павел Потапович досконально выполнил все рекомендации Аполлона Парнасского. Во-первых, начисто отказался от ужина, чем поверг в немалое беспокойство Евгению Францевну. Правда, он тут же заверил жену, что просто решил устроить себе «разгрузочный вечер». Та, несколько успокоившись, легла спать. Дождавшись ночи, Павел Потапович похитил из комода новенькую голландскую простыню и наволочку. В центре простыни он прорезал дыру для головы. Затем, поколдовав английскими булавками, соорудил себе нечто вроде длинного балахона до пят. Облачившись в него и посмотрев на себя в зеркало, академик остался очень доволен. Белоснежная наволочка из тончайшего голландского полотна была тоже безжалостно продырявлена. Из нее получился великолепный колпак с прорезями для глаз, наподобие куклуксклановского.

Захватив с собой эти белые одежды, а также, как требовал Аполлон Парнасский, серебряную чашу, фляжку с родниковой водой, кусок черствого хлеба, кольцо с рубином, позаимствованное у Евгении Францевны, и свою собственную трость, Павел Потапович направился под покровом ночи к воротам, где, согласно предварительной договоренности, его поджидал доблестный Степаныч с неизменной двустволкой.

На подходе к развалинам Павел Потапович и Степаныч остановились. Руководитель эксперимента, облачившись в белое одеяние, уже нагнулся за сумкой, где лежали все необходимые атрибуты для вызова князя, когда вдруг издали раздались истошные крики и шумный топот. Академик прислушался. Топот стал громче. Павел Потапович выглянул из-за кустов, чтобы понять, в чем дело. Прямо на него несся черный призрак с мертвенно-бледным лицом и дырой посредине лба.

Павел Потапович от изумления замер. По словам Парнасского, привидение должно было возникнуть не раньше, чем медиум опустит в серебряную чашу с водой перстень, положит перед ней кусок черствого хлеба, а затем, произнеся специальное заклинание, трижды ударит по земле тростью.

Тем не менее призрак остановился как вкопанный прямо перед Павлом Потаповичем. Мало того, позади стояли еще какие-то потусторонние личности с черными лицами.

На этом месте своего рассказа академик Верещинский всплеснул руками и с пафосом произнес:

– Анна Константиновна, мивая! Вы уж повегьте! Это быви демоны! Самые настоящие демоны!

– Эти демоны стоили мне чаши из фамильного сервиза. Павел Потапович раздавил ее ногой, – со скорбным видом объявила Евгения Францевна.

– Ах, Женечка! – воскликнул муж. – Пги чем тут какая-то вшивая чаша, когда я спасався от демонов!

– Она не вшивая, а моей прабабушки, – обиделась Евгения Францевна.

– И вообще, Павел Потапович, если вы будете спать по ночам дома, думаю, вам перестанут являться демоны и прочая нечисть, – усмехнулась Анна Константиновна.

– Ах, вы по-пгежнему мне не вегите! – воскликнул академик Верещинский. – И очень згя. Один из этих демонов как заогет! И говос, знаете, такой жуткий. Пгямо как из пгеисподней. Ну, тут я, честно сказать, не выдегжав и побежав.

– А Иван Степанович что делал? – с большим интересом спросила Маша.

Тут выяснилось, что Степаныч сначала стоял с двустволкой наизготове. Так продолжалось, пока на него не налетел Павел Потапович. Бывший заслуженный работник органов правопорядка рухнул на землю и в падении нажал на курок. После чего оба смелых экспериментатора почему-то опрометью кинулись в сторону небезызвестного поселка архитекторов.

Пришли в себя оба достойных мужа лишь возле въезда в поселок. Там они отдышались. Затем кружным путем, чтобы и близко не подходить к развалинам усадьбы, вернулись в Красные Горы.

На этом месте рассказа почтенного академика Дима и Маша, которых давно уже душил смех, не удержались и фыркнули.

– Я, кажется, не сказав ничего смешного, – обиделся Павел Потапович.

– Да мы по другому поводу, – спешно начал оправдываться Дима.

Анна Константиновна окинула внука и внучку ласковым взглядом. «Все-таки я дала им совершенно правильное воспитание, – с удовольствием отметила она про себя. – И они, слава богу, не принимают всерьез всей этой модной мистической чуши».

В это время Павел Потапович и Евгения Францевна стали прощаться.

– Ничего, – подмигнул академик бабушке Димы и Маши. – Вот отдохну денек, а потом поставвю повтогный экспегимент. Тогда даже вам пгидется повегить.

И он, увлекая за собой чопорную Евгению Францевну, резво сбежал с крыльца.

– Стареет наше поколение, – проводила его грустным взглядом Анна Константиновна. – Какой был светлый ум! Какой крупный ученый!

– Был да сплыл! – бестактно расхохотался Димка.

– Между прочим, мой муж, а твой дедушка, относился с очень большим уважением к Павлу Потаповичу, – мигом нахмурилась Анна Константиновна. – Конечно, за последние годы он здорово сдал, постарел и у него появились чудачества…

– Зато бегает, как молодой, – снова не удержался Димка.

– Слушай, мой милый, не раздражай меня, – готова была впасть в праведный гнев бабушка.

– А мы вообще сейчас к Петьке уходим, – выкрикнул Димка, и они с сестрой выбежали из дома.

Зайдя, как обычно, за Настей, близнецы с удивлением узнали, что ей уже звонил Петька.

– А вам не звонил? – полюбопытствовала рыжая девочка.

– Наверное, мы к этому времени уже ушли, – ответила Маша. – Между прочим, у нас есть новости.

– Интересные? – спросила Настя.

– Весьма, – с важностью откликнулся Дима, но, не сдержавшись, захохотал. – Ладно, понеслись к Петьке. Там все и расскажем.

Командора они нашли в шалаше. Он сидел в обществе Вовы и Саши. Вид у всех троих был крайне измученный.

– Что это с вами? – удивилась Настя.

– Некоторые из нас, может быть, сегодня хоть несколько часов спали, – с укором посмотрел на нее Петька. – Но я не из их числа.

– Кто же тебе мешал? – поинтересовался Дима.

– Череп, – был краток Командор. – Мне его сперва клеить пришлось. Потом шлифовать. А потом еще и тонировать, потому что он после шлифовки посветлел, и Филимоновна это обязательно бы заметила. Ну а как только я с черепом справился, Вовка и Сашка пожаловали.

Тут Сашка, нервно потерев бок, почти с ненавистью поглядел на Машу:

– Спасибо тебе за идею с веревочкой!

– А что такое? – не поняла девочка. – Неужели не помогло?

– С какой стороны посмотреть, – столь же неласково продолжал Саша. – Я, значит, сплю, а этому, – повернулся он к Вовке, – вдруг приспичило. Он и встал, а я кубарем с раскладушки. А она меня сверху накрыла. Как жив остался, не знаю. Ну, Вовка сбегал себе, куда надо. Потом возвращается и говорит: «Надо, Сашок, снова связаться, как ребята учили». Я, дурак, послушался. А поутру Вовкина мать является. Сперва удивилась, что я вместе с койкой к ним в сад перебрался. А потом говорит: «Вставайте завтракать!» Ну мы спросонья и встали…

– Вовкина мама-то, как? Жива? – встревожилась Настя.

– Если в целом, то да. А в частностях, не совсем, – сказал обстоятельный Саша. – Короче, Вовке по балде врезали. А заодно и мне досталось.

– Ну извини, – развела руками Маша.

– Думать в другой раз надо, – все еще кипел от обиды Сашка.

– А мы зато Веру-утопленницу только что видели, – похвасталась Маша.

– Ой! Вам опять явилась? – затараторил Вовка. – Где? Когда? Говорите!

– Да прямо у нас на даче, – неторопливо начал Дима. – Мы, знаете, вместе завтракали.

– Разве призраки едят? – поразился Саша.

– Едят, – кивнул Дима. – И овсянку. И кофе. И бутерброды.

– Иди врать, – разинул рот Вова. – Они же это… как… бестелесные, – наконец вспомнил он нужное слово.

– Видно, не все, – усмехнулась Маша.