Этот Брут когда-то служил в римской колонии в Иудее и хорошо знал еврейские обычаи. Ему уже приходилось видеть восстания зелотов, и он вынужден был подавлять их, однако, уважая добродетели предков этих бунтовщиков, он отличался большой терпимостью.

— Ну, — начал он, когда к нему доставили Басофона, — мне донесли, что ты большой драчун. Этому тебя научили? Каким же секретом желаешь ты меня облагодетельствовать?

— Для начала знайте, — решительно заявил юноша, — что я родился в Фессалии и по отцу являюсь римским гражданином.

— Кто был твой отец?

— Губернатор Марсион.

— Не он ли погиб из-за своей жены, принявшей христианство?

— Мой отец ненавидел приверженцев Мессии. Он заставил пытать мою мать до смерти. Небо покарало его за это ударом молнии. Все это чистая правда.

Центурион задумался. Слышал он об этом неприятном деле. Выходило, что секта мессионистов разделяла семьи, порождая подобные трагедии. Было от чего вздрогнуть.

— Неужели этот Мессия, о котором ты говоришь, настолько убедителен, что его приверженцы повсюду сеют раздор? Неужели жизнь настолько длинна, что пройти по ней надо в непонимании и враждебности? Рим приносит благосостояние и порядок в свои колонии. Почему твой Мессия захотел свергнуть императоров и выставить себя царем вроде Ирода? Почему он заставляет бунтовать еврейский народ? А ты, молодой римский гражданин, почему ты следуешь его примеру, тогда как сам знаешь, чем расплатилась твоя семья?

— Выслушайте меня: еще ребенком я был вознесен на Небо. То, что я там видел, не подлежит обсуждению.

А секрет я вам открою: существует только один Бог — Бог Авраама и Иакова. Его Божественный Сын родился на Земле. Он-то и есть тот Мессия, о котором я говорю. Зовут его Иисус из Назарета.

— Знаю я эту историю. Но иудеи не признают этого Иисуса. Многие думают, что их бог не может быть человеком и что в любом случае у него нет сына.

— Иудеи тупы и упрямы! — воскликнул Басофон.

— Твой Иисус тоже иудей.

— Но он хочет, чтобы все народы поверили в Благую Весть, которую он принес. Если иудеи отказываются последовать за ним, тем хуже для них. Я знаком с патриархами. Они хотели передать мне свои знания. Но разве я философ? Уроки Самсона показались мне более полезными…

— Хватит об этом, — прервал его Брут. — Всем философам известна частица истины. Император поручил губернаторам следить за верующими твоей секты, дабы они не организовывали мятежей, которые мы вынуждены подавлять. Ты ударил одного из наших солдат. Допускаю, что он не сумел защититься. Но я должен быть уверен, что ты не взбунтовался против Рима.

— Он оскорбил меня.

— В доказательство своего чистосердечия тебе необходимо поклясться в верности императору и возжечь благовония перед его изображением. После этого ты сможешь продолжить свой путь.

— Где изображение? — спросил Басофон.

— В полевом храме, который мы соорудили посреди лагеря. А ты что, торопишься?

— Я бы сперва съел что-нибудь, — признался юноша. Центуриона это позабавило, и он велел отвести Басофона к повару, который выставил вкусную еду. И пока юноша насыщался, Брут продолжал расспрашивать его.

— Я много размышлял об адептах Кристуса. Как случилось, что, не будучи иудеями, они проявляют интерес к традициям этого древнего кочевого племени, погрязшего в предрассудках?

— По правде говоря, я и сам не знаю, — ответил Басофон. — Мессия учит, что только последовавшие за ним спасутся, когда настанет конец света. Следует очистить себя водой, дабы не погибнуть в огне. Такое очищение мы называем крещением, потому что оно заключается в погружении с головой в живительную воду.

— Иудеи так не поступают. У них существует обряд обрезания крайней плоти. Обрезан ли ты?

— Конечно же, нет! Повторяю: я не иудей, а последователь Мессии.

Центурион налил себе вина. Ему трудно было понять, что же это за христианская религия.

— Ведь этот Мессия, призванный спасти Израиль, умер в страшных мучениях? Его распяли, не так ли?

— Да, а потом положили в гроб, но он воскрес из мертвых.

— Ты считаешь, такое возможно?

— Ничего я об этом не знаю, знаю лишь, что он живет на Небе — как вы и я на Земле. Однако прошу прощения, мне надо идти. Я обещал своему товарищу встретить его в порту.

— А ты не забыл, что тебе следует сперва окурить благовониями изображение императора?

— А это обязательно?

— Обязательно. Потом ты сможешь уйти. Я не нахожу ничего вредного в твоих разглагольствованиях и досужих вымыслах.

— Вымыслах, говорите? Да это самая святая истина.

— Не вижу тут истины.

Беседуя так, они вошли в небольшой храм, возведенный в центре лагеря. В глубине его находился жертвенник, освещенный факелами. На нем стояло нарисованное изображение императора.

— Так это и есть образ кесаря? Это точно он?

— А ты сомневаешься? Он увенчан золотыми лаврами.

— Вижу, что это император, но Траян ли? Не похоже.

— Да будет тебе известно, что изображение это символическое, а не определенного человека.

Басофон покачал головой:

— Зачем мне окуривать символ?

— Так положено. Представь, что это Траян.

— Слишком это сложно для меня.

Центурион Брут понял, что юноша ни за что не исполнит положенный обряд. Он повысил голос:

— Не отнесся ли я к тебе по-братски? Не пытался ли я заставить тебя понять?

— Но это идол.

— Отнюдь! Это — изображение. Разве я прошу тебя почитать его? Достаточно засвидетельствовать свое уважение.

— Как нарисованная картинка может видеть знак уважения?

Брут кликнул стражу, и она тотчас появилась. Это были четыре здоровенных солдата. Двое держали мечи, двое — копья.

— Очень жаль, но я вынужден тебя арестовать за неподчинение.

При этих словах Басофон попятился к жертвеннику. Солдаты надвигались на него, потрясая оружием. Он еще попятился и взмахнул посохом, опрокинув один из факелов, который упал, смахнув с жертвенника изображение.

— Кощунство! — закричали солдаты.

— Не будем преувеличивать, — спокойно возразил сын Сабинеллы. — Это всего лишь деревянная доска с намалеванной картинкой.

Услышав это, солдаты бросились на него. И, как можно догадаться, их жестко встретил посох. Отлупленные солдаты упали на пол, а напуганный центурион Брут держался в сторонке, наблюдая за побоищем.

— Ну и ловок же ты, такого боя мне не доводилось видеть. Быстрота, с которой ты орудуешь своей палкой, поразительна. А ведь моя личная охрана состоит из отборных, самых умелых солдат. И вот она нелепо валяется на земле. Где ты научился таким штучкам?

— Это не штучки, — сказал Басофон. — Просто я хорошо усвоил уроки Самсона, вот и все.

— Нет, нет. Твоя ловкость сродни чародейству. Я видел, как летала палка. Это убедило меня больше, чем утверждение, что ты являешься учеником Христа или не важно какого пророка. Подними изображение и иди за мной. Я представлю тебя главнокомандующему.

— Если изображение божественно, оно само поднимется. А к чему мне ваш главный?

Центурион Брут вышел из храма, оставив четырех охранников лежащими на полу. Басофон последовал за ним. Решительно этот парнишка нравился центуриону. Ко всему прочему, он подумал, что главнокомандующий будет признателен ему, если он приведет такого замечательного бойца, хоть и молоденького.

И в самом деле, командующий так давно служил в Афинах, что, когда ему представили Басофона, воскликнул:

— Губернатор Марсион? Я очень хорошо знал его и с большой печалью узнал о постигшем его несчастье. Его жену сперва совратили сектанты, а затем они же украли его ребенка. И этим ребенком был ты?

— Прошу прощения, но то не была секта. Люди исповедаовали самую чистую религию. Что касается меня, то я был вознесен на Небо ангелами, не сделавшими мне ничего худого…

Быстро вмешался центурион:

— Генерал, сын губернатора к тому же отличный воин. Он обучился обращению с палкой у большого мастера своего дела. Наши лучшие солдаты попробовали было драться с ним, но ни один не выстоял.