— Увы, это правда, — проговорил попугай. — И все из-за тебя. Тебе очень нужна была эта Елена?»

Римский комиссар, которому было поручено расследование дела об исчезновении профессора Стэндапа, в свое время был капитаном карабинеров. С той поры он сохранил очень элегантную военную выправку и несколько вычурную речь, что выглядело странновато при его небольшом росте и лице дамского парикмахера. Нунций Караколли пригласил его в клуб «Agnus Dei», где уже находились Адриен Сальва и отец Мореше.

— Ваше преосвященство и вы, преподобный отец, а также вы, многоуважаемый профессор, примите выражения моего глубочайшего почтения. Не в первый раз — и это льстит мне — я предоставляю папскому престолу мои скромные услуги, оцененные по достоинству и принесшие мне звание коммендаторе. Соблюдение тайны, чувство меры и эффективность — таков мой девиз. Мало кому известно, что он являлся также и девизом кондотьера Коллеоне, которому я стремлюсь подражать, хотя он и был падуанцем, а я родился под сенью Везувия. Одним словом, у меня есть опыт.

— Коммендаторе, — начал нунций, — мы знакомы с вашим начальником, министром Бертолуччи, святейшим человеком, с которым нас многое связывает. Мы пожелали, чтобы следствие прошло как подобает. Поэтому выбор нашего друга Бертолуччи пал на вас. Ибо мы до сих пор не знаем, что произошло с профессором Стэндапом, и, быть может, беспокоимся из-за пустяка. А пресса весьма падка до сенсаций, не правда ли?

Комиссар Папини отпил из своей рюмки «Ферне Бранка» с содовой и с подобающей миной воскликнул:

— Вино святого отца! Какой возвышенный человек, не так ли? А правда ли, что он вкушает его слегка подогретым?

— Государственная тайна, — ответил Караколли с едва заметным раздражением. — Но вернемся к профессору Стэндапу… Мы исходим из того, что такой педантичный человек не мог пропасть подобным бесцеремонным образом… Дорогой профессор Сальва, объясните, пожалуйста, комиссару суть дела… Слова застревают у меня в горле… Трудно дышать…

Адриен Сальва начал говорить не без доли иронии с примесью интеллектуального превосходства.

— Фикция! Вот в чем вопрос. Вообразите, коммендаторе, что история, происшедшая, как считали, в начале нашей эры и написанная в III или IV веке, оказалась на самом деле венецианским документом XVI века. Вообразите вдобавок, что переводчик этого удивительного документа исчез после чтения первых глав, в момент, когда мы узнали, что текст является апокрифом, предназначенным заменить оригинал, который должен был быть сожжен инквизицией. Какой вывод вы сделаете?

— Ну, профессор… Я бы сказал, что это весьма запутанная интрига, — неуверенно предположил полицейский, которого так называемое объяснение Сальва сильно озадачило.

— И это действительно фикция, — настойчиво продолжил Сальва. — Но такая, которая не может сбить с толку специалистов вроде нас. Следовательно, ни профессор Стэндап, ни нунций, ни я не могли поддаться на обман. Иначе говоря, автор написал этот текст в расчете на неразбирающегося читателя, не особенно заботясь о подлинности документа.

Нунций встал со своего стула.

— Профессор Сальва, вы правы! Вот только обман был умышленным, поскольку манускрипт написан почерком, стилизованным под старину, но на бумаге, изготовленной в XVI веке.

— Из чего можно было бы заключить, что фальсификатор переписал обычный литературный текст. Придерживаясь этой первой гипотезы, постараемся воспроизвести факты. Некто — назовем его «Икс» — узнает, что в библиотеке Ватикана, в папке под номером B 83276, где хранится «Небесная лестница» Жана Гоби, спрятан вредный манускрипт. Он решает изъять его и подменить другим. Для этого он берет неизвестный текст некоего автора — назовем его «Игрек» — и отдает переписать фальсификатору, которого мы обозначим «Зет». Этот последний — большой дока по части подделок, и у него есть пачка венецианской бумаги. Он разжижает латынь оригинала и вставляет в нее словечки другой эпохи, делая из текста неудобоваримую кашу, которую мы расхлебываем. Затем он все переписывает заново каролингским минускулом. Огромный труд и тонкая работа, вы не находите? Мыслимо ли это?

— Адриен, — сказал Мореше, — в это трудно верится. Ведь нужны были годы, чтобы перевести, и столько же, чтобы переписать манускрипт.

— А вот согласно второй гипотезе, — продолжил Сальва, — не исключено, что «Игрек» и «Зет» — один и тот же человек, живший в XVI веке в Венеции, возможно, он был писателем-фантастом и пользовался вульгарной латынью. Экспертиза отца Грюнвальда нам это подтвердит. Ну а что касается «Икса», произведшего подмену, то в какое время жил он? Тоже в XV—XVI веках? Или же он наш современник? А может, он жил в любом веке между XV и нашим?

— Думаю, — предположил Мореше, — что манускрипт XVI века уже находился в библиотеке Ватикана и что «Икс» лишь переложил его в другую папку.

Но ведь надо было еще знать о существовании этого документа. Полагаю, здесь не обошлось без завсегдатая, специалиста…

— Похоже, — согласился Сальва. — И специалист этот затем сделал все, чтобы запутать следы, так что наши ученые потратили многие годы, прежде чем уцепиться за ниточку клубка.

— И только благодаря вам, — заметил нунций.

— Позвольте, ваше преосвященство, скромному полицейскому вмешаться в ваш слишком ученый разговор, — подал голос комиссар. — Мне непонятно, чем все это может помочь в расследовании исчезновения того англичанина… профессора…

— Стэндап! Ах да, Стэндап… — спохватился Караколли, которого захватили рассуждения Сальва. — Смею полагать, что и профессор Стэндап не был введен в заблуждение фальсификатором. Может быть, он почувствовал себя крайне уязвленным… И в настоящее время пребывает в Лондоне… «Уйти по-английски» — так это, кажется, называется?

— Монсеньор, — заметил Сальва, — вы забываете, что комната профессора была переворошена. Его личные вещи тоже там были, но в каком состоянии!

— А, — удивился комиссар Папини, — об этой важной детали я и не знал. Значит, его комнату обыскивали?

Пришлось припомнить все мелочи. Комиссар почувствовал себя увереннее:

— Ваше преосвященство, я оставляю за вами всю научную сторону, но, прошу вас, позвольте полиции вплотную заняться этим английским профессором, чье поведение мне кажется подозрительным. У нас свои методы. И люди наши — лучшие ищейки в мире. Мимоходом скажу, что репутация Скотленд-Ярда значительно преувеличена. Впрочем, Шерлок Холмс…

— Папини, — прервал его нунций, — только, ради Бога, постарайтесь, чтобы не пронюхала пресса. Пропажа в Ватикане! Невообразимо! Как это по-французски: «Уписаться можно»?

На этом утреннее совещание закончилось. А Адриен Сальва и отец Мореше решили вернуться в библиотеку Ватикана, чтобы узнать о результатах экспертизы от доминиканца. Они нашли его в крайнем возбуждении, мало соответствующем сану, которым обычно гордился тевтонец.

— Господа! Невероятно! Колоссальная ошибка и неминуемый скандал!

Ему дали время успокоиться, после чего он объяснил причину своего состояния.

— За все время работы библиотекарем меня еще никогда так не унижали. Мой моральный дух подорван. Я уже начинаю сомневаться в себе. Вообразите, что кто-то не только обманным путем покусился на оригинал манускрипта, находившегося в папке с «Небесной лестницей», но к вымарал его. Именно так: вымарал! — Слезы выступили на глазах у отца Грюнвальда. Стыд захлестнул его. — То, что досье вернули, — ладно! Но вынести его из библиотеки без моего ведома, нагло распоряжаться им и, опять же без моего ведома, положить на место — это уже переходит все границы! Сегодня же вечером я подам в отставку. Задета моя честь.

Адриен Сальва попросил объяснить поподробнее. Вместо ответа отец Грюнвальд протянул ему пачку страниц с заключением экспертов. Оказалось, что первые главы манускрипта датировались XIII веком, тогда как последние неоспоримо принадлежали к XVI и были переписаны совсем недавно. Сам манускрипт переплели за несколько месяцев до его обнаружения. Анализ показал, что страницы, относящиеся к Средним векам, были обрезаны по краям, чтобы их нельзя было отличить от формата страниц XVI века и нынешней эпохи. Кроме страниц XIII века, все остальные изготовили из венецианской бумаги с водяным знаком в виде якоря в кружочке с виньеткой поверху.