На следующий день прилетел из Лондона Сирил Бетхем, большой специалист по Восточной Европе. Сальва встретил его в аэропорту. Их связывала старая дружба, завязавшаяся в эпоху дела Стьювезанта. С тех пор им часто доводилось работать вместе, и всегда они доверяли друг другу — редчайший случай в кругах, где опасаются даже собственной тени.

Не из-за частого ли общения с миром международного шпионажа профессор привык рассматривать события и людей то ироничным, то недоумевающим взглядом? Сколько раз благодаря работе мысли он избегал тайных ловушек, постоянно возникающих на этом пути? К тому же плодотворная дружба с британцем была для Сальва важной точкой опоры в его рискованных исследованиях.

Появившийся в холле Сирил Бетхем, одетый в черный блейзер с серебряными пуговицами и серые брюки, производил впечатление человека, только что окончившего Кембридж; кстати, на левом лацкане его пиджака гордо красовался знак принадлежности к этому учебному заведению. Спортивного вида, несмотря на свои шестьдесят лет, он сохранил несколько развинченную походку молодого человека. Лишь легкое прихрамывание позволяло предположить у него наличие небольшого ревматизма.

В такси Сальва в нескольких словах поделился с ним своими опасениями: последняя часть «Жизнеописания», похоже, подверглась ловкой шифровке.

— Американцы уже занимаются этим? — поинтересовался Бетхем.

— Да еще как! Майор Трудмен и лейтенант Элиас Блюменталь… Я застал их в своем гостиничном номере.

— Это их стиль. Но раз уж они тут, здесь пахнет жареным, как они говорят. Вы поступили разумно, нацелив их на покушение на папу. Мы же займемся текстом.

Они приехали прямо в Ватикан. Весь багаж Бетхема состоял из небольшого чемоданчика. Поселиться он решил в гостинице курии. Нунций Караколли принял их в своем кабинете со слащавостью, плохо скрывавшей неодобрение. Эта авантюра казалась ему слишком преувеличенной. Сейчас он сильно сомневался, что Иоанн Павел II станет объектом покушения. И еще более невероятным ему казалось, что за текстом «Жизнеописания» таились совсем другие слова, наполненные абсолютно другим смыслом, нежели в первом чтении.

Но зато после последнего сеанса прелата откровенно шокировал памфлетический оборот повествования. Неужели позволительно было предположить, что церковь отступилась от начальной простоты под влиянием нечистых сил и поэтому предпочла любви власть? Идея эта ужасала. Караколли никак не мог согласиться с ней. Если уж Ватикан и точно познал роскошь и полезность, то в целом духовенство жило бедно и, случалось, подвергалось опасности.

— Монсеньор, — начал Бетхем, — почту для себя за честь присутствовать на сеансах перевода. Более того, хотелось бы попросить у вас позволения навести кое-какие справки о манускрипте и подвергнуть его предусмотренным для таких случаев тестам.

— Если так надо… — выдохнул нунций. — Мы будем следовать вашим директивам, но я почему-то уверен, что мы зря потеряем время.

— Монсеньор, армия тьмы борется против демократии, гарантируемых ею свобод, а также против религиозного духа, не забывайте этого. Нам надлежит расстроить их замыслы, дабы внести разброд в ее стратегию.

Караколли воздел руки к небу, потом молитвенно сложил их.

— Увы, — воскликнул он, — силы зла бродят по миру! Они приспосабливаются к каждой эпохе — это нам прекрасно известно. И только молитвой мы можем положить конец их зловещим усилиям.

— Без всякого сомнения, — сказал Сальва, — но не сказано ли: «Помоги себе, и Небо тебе поможет»? Мой превосходный друг Бетхем — отменный специалист. Он уже одержал несколько выдающихся побед против наших самых боеспособных противников. Вы можете без опаски доверить ему изучение манускрипта.

— Хорошо, хорошо, — усталым тоном произнес нунций. — Профессор Сальва, я вам верю, но скажите вашему другу, что Ватикан и в особенности верховный понтифик ни в коем случае не должны пострадать от этого дела. Скажите также, что наше исключительное положение и суверенитет никому не позволяют вмешивать сюда зарубежные власти без нашего согласия.

— Мне все понятно, — откликнулся Бетхем, которого очень позабавили эти устно высказанные предосторожности.

Итак, они, как всегда, пошли в зал Пия V, тогда как магистр Караколли ушел за манускриптом, хранившемся в сейфе отца Грюнвальда. Отец Мореше был на месте, когда прибыли Сальва и Бетхем. Состоялось знакомство. Агент «Интеллидженс сервис» и иезуит уже были заочно знакомы благодаря их общему другу, так что им обоим доставили удовольствие эта встреча и возможность получше узнать друг друга. Адриен Сальва завязывал по всему миру дружеские узы с самыми разными людьми, обладающими какой-либо особенностью. По правде говоря, жить для него значило чувствовать взгляд друга.

Когда вернулся нунций, сопровождаемый швейцарцем, с несколько смешной торжественностью несшим документ, Сирил Бетхем объяснил, что собирался делать.

— Если текст, который мы будем изучать, содержит в себе шифровку, как думает Адриен, то очень важно знать, на каком языке ее следует читать. Принимая в виду обстоятельства, он может быть польским, русским или же английским. И хотя я склоняюсь к двум первым, не исключена вероятность использования третьего.

— Верно, — коротко отозвался Сальва.

— Вы пришли к выводу, что шифровка могла быть оставлена копиистом или кем-то, кто попросил фальсификатора ее транскрибировать. Отныне мы должны искать в тексте деталь, которая, не вписываясь в ансамбль, позволит нам проникнуть в систему. Вообще-то, не было примера, чтобы в копии, сделанной от руки, не содержалось какой-либо ошибки или пропуска. В тексте, зашифрованном с помощью компьютера, который не ошибается, подобная погрешность может оказаться решающей.

— Превосходно, — вновь бросил Сальва.

— Таким образом, монсеньер, когда вы будете переводить, у меня большая просьба: обращайте внимание на любую мелочь, которая покажется вам необычной, даже нелепой.

— Знаете ли, — заметил прелат, — в таком тексте все кажется невероятным. Я лично не вижу, что бы особенно могло привлечь мое внимание.

— Я имею в виду деталь в тексте, а не собственно содержание повествования, — уточнил британец.

— Ну что ж, попробую, — вздохнул Караколли.

И он начал переводить, но, судя по всему, занятие это совсем ему не нравилось.

Адриен подумал: «Размышлять лучше всего в уединении».

«Попрощавшись с новокрещеными, которых набралось тысячи три, Сильвестр, Теофил и попугай Гермоген покинули Афины и вышли на дорогу, ведущую в Фессалию. Старик Мелинос, получивший имя Юстин, был назначен старейшиной новой общины.

А добрая Сабинелла наконец-то обрела покой на Небе. Неделями дрожала она за своего сына, боясь, что он погибнет в многочисленных ловушках, подстраиваемых ему Лукавым, но особенно она опасалась за его душу. Она приходила поплакаться к Деве Марии, но мать Спасителя успокоила ее, напомнив, что Иисус избрал ее сына светочем Фессалии, а с избранником не может случиться ничего непоправимого.

И в самом деле, Сильвестр без труда добрался до города Фарсал. Этот богатый город принадлежал римской колонии, выращивавшей в окрестностях виноград и зерновые. Жили там и иудеи, поселившиеся в этих краях более ста лет тому назад; занимались они в основном торговлей через крупный порт Фессалоники в Македонии. Именно к ним и пришел в первую очередь Сильвестр.

Синагога возвышалась в квартале золотых дел мастеров. По ее обветшалому виду можно было судить, сколько приверженцев Торы отказались от отправления своего культа. Представ перед раввином, Сильвестр сказал ему:

— Неужели Писание настолько бессмысленно, что вы довели святой дом до такого состояния?

Раввин был набожным, очень старым человеком. Все тело его тряслось, но глаза сохранили остроту, освещенную верой. Он ответил: