Ривс медлил. Кристиан нетерпеливо крикнул:

– Да, черт возьми! Я сказал – три.

– На одну чашечку?

– Или вы кладете сахар мне в чай, или я не стану его пить, – с недовольной миной Ривс насыпал сахар.

– Вы положили две. Добавьте еще одну.

Ривс грустно вздохнул, подчиняясь.

– Предаетесь излишествам?

– Именно, когда могу себе позволить, Ривс. – Кристиан сделал осторожный глоток. На сей раз вкус напитка показался намного лучше – насыщенным и сладким. Такой чай можно пить.

Послышался легкий стук в дверь, и лакей возвестил о приходе Уилли. На пороге возникла высокая фигура, облаченная в длинный черный плащ и черные сапоги из грубой кожи. Рыжие волосы шотландца были зачесаны назад и заплетены в косицу, лицо покрывала многодневная щетина. Выглядел он усталым, но довольным.

В сердце Кристиана забилась новая надежда.

Уилли занес ногу над ковром.

– Стой, – приказал Ривс.

Уильям опустил ногу в заляпанном грязью сапоге назад на порог библиотеки и уставился на дворецкого:

– Чего тебе, старый брюзга?

Ривс взял салфетку с подноса и расстелил ее на ковре, в шаге от порога.

– Становитесь сюда, мастер Уилли, но, умоляю, ни шагу в сторону.

– Мне что, стоять на салфетке? Еще чего.

– Тогда вам самому придется сообщить экономке, что все ковры нужно чистить снова. Ее хватит удар.

Шотландец скорчил гримасу, не решаясь протестовать. Сапоги-то были в грязи! С видимым неудовольствием он сделал шаг вперед. Огромные ножищи наступили на крошечный кусочек льна, и на мгновение показалось, что шотландец вот-вот упадет, не сумев удержать огромное тело в равновесии на столь малом пятачке. Но он скрестил руки на широкой груди, качнулся на каблуках и чудесным образом обрел устойчивость, не сойдя с салфетки ни на дюйм.

– Все равно, что в гостях у моей бабки, – проворчал шотландец. – Вечно она развешивает одеяла на креслах, чтобы никто их не замарал. В конце концов начинаешь думать, что живешь в доме с привидениями.

Кристиан вопросительно вскинул бровь:

– Что ты узнал? Разыскал священника?

Лицо Уилли прояснилось, голубые глаза засияли.

– У меня письмо от него.

Кристиан подался вперед.

– Да. Я не смог побеседовать с ним сам – оказалось, он болен, совсем плох. Похоже, ему не протянуть и недели. Пришлось вызвать его дочь и задать ей ваши вопросы. Она сказала, что отец ответил на них в этом вот письме. – Уилли расстегнул кожаный жилет и вытащил маленький запечатанный листок из внутреннего кармана. Ривс взял у него письмо, чтобы вручить хозяину.

Кристиан смотрел на аккуратно сложенный листок бумаги, хрусткий по краям. Сейчас он узнает ответы на все вопросы. Его руки слегка дрожали, когда он открывал письмо.

Мой дорогой лорд Уэстервилл!

Не могу выразить, как я счастлив получить запрос относительно Вашей матушки, Мэри Маргарет. Я знал ее, когда она еще была юной девушкой. Ее семья посещала церковь, где я совершал свой духовный труд, готовясь принять сан прелата. Редко доводилось мне встречать людей, столь щедрых и отзывчивых, какой она была. Вот почему много лет спустя, узнав, что она в заточении, я навестил ее. Я знал, что ее заключили в тюрьму напрасно. Убежден в этом и поныне.

Я успел посетить ее несколько раз, прежде чем она умерла. Вы спрашиваете, не заметил пи я каких-либо странностей, поразивших меня. Должен ответить утвердительно. Кое-что приходит на ум, когда я размышляю об этом. В последний визит к Вашей матушке я заметил возле тюрьмы карету с пурпурно-золотым плюмажем…

Кристиан взглянул на Ривса:

– Какие цвета у дома Мессингейлов?

Ривс задумался.

– Кажется, пурпурный и кремовый, хотя… – Он сдвинул брови, – Может быть, не кремовый, а золотой.

– Точно, – согласился Уилли. – Я частенько следил за их каретами, так что знаю.

Кристиан кивнул, вновь принимаясь за чтение.

Но я не могу утверждать что-то с уверенностью. Сожалею, т мне не довелось увидеть того, кто приезжал в этой карете, так как мне надлежало посетить еще нескольких узников, прежде чем пойти к Вашей матушке. К тому времени как я наконец добрался до ее камеры, не было ни кареты, ни посетителя. Ваша мать была тогда больна и, по-видимому, расстроена, что меня весьма опечалило.

Я спросил у нее, что произошло, но она страдала горячкой, ее речь временами становилась бессвязной, и она не отвечала напрямую. Я сделал все, что мог, чтобы ей было удобнее, укрыл привезенным с собой одеялом. Она сбрасывала его, заявляя, что должна встать. Сказала, что уплатила своему врагу, отдав ему последнее, что было у нее ценного, – ее знаменитое сапфировое ожерелье. Ваша матушка надеялась, что этот человек – кем бы он ни был – отзовет свое обвинение против нее.

Однако что-то пошло вразрез с ее планом. Ожерелье было отдано, а обвинение осталось в силе. Ваша мать попросила доставить еще одно, последнее письмо. Она вручила мне послание, я сунул его в карман и посидел с ней еще несколько минут. Когда я уходил, оно схватила меня за руку, умоляя разыскать Вас и Вашего брата. Она часто вспоминала Вас обоих, Вы были ее главной заботой.

Кристиан заметил, что тискает письмо так, словно готов его разорвать. Он слегка расслабился и разгладил смятую бумагу. Внутри у него все кипело: мать спрашивала о них с Тристаном! Хотела их разыскать.

Разумеется, к тому времени их с братом вынудили покинуть дом из-за долгов. Мать не узнала бы этого. Кристиан продолжал читать.

Позже, по дороге домой из тюрьмы, я взглянул на записку. К моему удивлению, она оказалась адресованной в резиденцию герцога Мессингейла. Получателем значился некий Синклер. Я доставил письмо по адресу, как и просила Ваша матушка. Мне показалось странным, что дворецкий не удивился странному адресу. Он взял письмо, поблагодарил меня и проводил к выходу. Днем позже Ваша матушка скончалась.

Жаль, что я не располагаю больше никакими сведениями. Вы просите доказательств; все, что я могу посоветовать, – найдите ожерелье, и Вы поймете, кто виновник ее несчастий. Она была доброй и набожной женщиной, и я уверен, в конце концов ей открылся путь истины, как, несомненно, откроется и Вам.

Благослови Вас Бог, сын мой. Отец Джошуа Дарем.

Кристиан сложил письмо. Синклер! Опять это имя. Может быть, псевдоним герцога? Кристиан глубоко вздохнул. Голос Ривса прорезал мертвую тишину:

– Милорд?

Кристиан тщетно пытался вернуться к действительности. Значит, мать не была совсем одна в последние дни жизни. Ее разыскал отец Дарем и, как мог, облегчил ей страдания. Кристиан и не подозревал, какую ношу с его души снимет эта новость.

Голос Ривса достиг его сознания, пробившись сквозь плотную завесу воспоминаний.

– Его сиятельству нужно выпить еще чаю.

Уилли хмыкнул:

– От бренди толку было бы больше.

Кристиан сложил письмо и бросил его на стол.

– Никакого чаю. И бренди тоже.

Ривс поклонился:

– Простите мое любопытство, но… вы узнали что хотели?

– Да. – Кристиан задумчиво смотрел на сложенный листок бумаги на столе. – Где-то в доме герцога Мессингейла спрятано ожерелье, принадлежащее моей матери. Если мне удастся найти его, я получу доказательство причастности герцога к лживому доносу.

Уилли почесал ухо.

– Что за ожерелье?

Кристиан опять посмотрел на письмо, и его сердце сжалось от тоски.

– Не знаю. Священник пишет – довольно известное ожерелье.

Ривс кивнул:

– А, сапфировое!

Кристиан воззрился на дворецкого.

– Так вы его знаете?

– Ваш батюшка подарил сапфировое ожерелье вашей матушке в тот самый день, когда вы с братом появились на свет. Оно поражало глаз – камни были вставлены в серебряную оправу исключительно тонкой работы. Изысканная вещь, ничего подобного мне больше видеть не доводилось.

– А не могли бы вы изобразить его на листе бумаги? Мне нужно знать, как оно выглядело.

– У меня есть предложение получше. Вы можете увидеть ожерелье на портрете вашей матери, что висит в загородном доме покойного герцога, всего в двух часах езды верхом от Лондона.