Он улыбнулся Гарри, холодно, оскорбительно: «Утер я тебе нос, правда? Нужно было мчаться к герцогу ночью, как это сделал я…»

Гарри сжал кулаки и двинулся к Уэстервиллу. Герцог выставил трость, зацепив Гарри за ногу.

– Пустите, милорд!

– Нет, черт возьми! – отрезал герцог. – Пока я здесь, я не допущу побоища.

Гарри попытался взять себя в руки.

– Милорд, вы не знаете, что за человек перед вами.

– Я достаточно хорошо его знаю. – Герцог осмотрел Уэстервилла с ног до головы. – Не скажу, что он мне нравится. Скорее наоборот. Но мужества и стойкости ему не занимать, как и красноречия. Силы в нем побольше, чем у большинства надутых болванов, что носят громкие титулы.

– Милорд! – воскликнул Гарри, покраснев. – Ходят слухи… Я должен вас предупредить, что… Говорят, когда-то этот человек был простым разбойником, грабителем с большой дороги!

– Вот это, – подал голос Уэстервилл, – ложь. Может, я и был грабителем, но не простым.

Герцог хрипло засмеялся:

– Вот как! Понимаете, что за зятя я получаю? Вчера ночью этот человек рассказал мне свою историю без утайки. Поведал о всех неприглядных деяниях, что совершал. Утомил меня до смерти, но, думаю, он поступил правильно.

Беатрис схватилась за сердце, глядя на Уэстервилла широко раскрытыми глазами.

– Вы хотите сказать, это правда? Вы были… невероятно! Он поклонился, ядовито усмехнувшись:

– Джентльмен Джеймс к вашим услугам, миледи. Гарри поджал губы:

– Чертов хвастун.

– Да, самонадеянный хвастун, уж будьте уверены, – согласился герцог. Он снова посмотрел на Бет. И она вдруг ясно поняла: дедушка принял решение. – А также жених моей внучки.

Жених? Бет растерянно захлопала ресницами. Беатрис тихо вскрикнула. Гарри смотрел во все глаза. И только Уэстервилл сохранял ледяное спокойствие, холодно улыбаясь всем присутствующим.

Тремя днями позже Джеймсон задержат в дверях лакея, чтобы придирчиво осмотреть чайный поднос. Дымился серебряный чайничек, распространяя чудесный аромат. В центре подноса красовались молочник и сахарница. Рядом лежала единственная серебряная ложечка с гравировкой в виде двух переплетенных роз.

Чашечка тончайшего китайского фарфора, расписанная желтыми и голубыми цветами, казалось, только и ждет, чтобы ее наполнили чаем. На противоположном краю подноса размещалось фарфоровое блюдо с бисквитами.

Обозрев поднос, дворецкий добавил к композиции белоснежную льняную салфетку. Затем удовлетворенно кивнул:

– Следуйте за мной.

Он направился в сад. Лучи солнца весело пробивались сквозь густую листву. Дул легчайший ветерок, принося прохладу, именно столько, сколько нужно. Дворецкий шел по главной аллее, миновал небольшую калитку, затем цветочную арку. Там, в конце дорожки, на низкой мраморной скамье сидела леди Элизабет.

Завидев хозяйку, Джеймсон замедлил шаг, чтобы полюбоваться чудесной картиной. Развевающийся подол белой юбки, золотые волосы на темно-зеленом фоне живой изгороди. Сердце старого слуги защемило. Вместо привычной улыбки рот девушки скривился в невеселую гримаску.

Вот уже три дня, как в доме воцарилось уныние. Сегодня утром горничная с верхнего этажа расплакалась без видимых причин, а один из конюхов – крепкий парень, находившийся у них в услужении многие годы, ни разу мухи не обидевший, – подрался с конюшим. Дело кончилось сломанным носом.

– Такая красивая девушка, наша хозяйка, – тихо сказал лакей. – Жаль, что… – Джеймсон послал ему предостерегающий взгляд, и лакей замолчал, покраснев.

– Вот так, мастер Чарлз. Разумеется, если вы любитель сплетен…

Пристыженный лакей кивнул с самым несчастным видом. Джеймсон повернулся и продолжил путь, дойдя наконец до скамьи.

– Миледи?

Она подняла голову и удивленно посмотрела на чайный поднос.

– О, благодарю, но… Я не просила чаю.

– Нет, миледи. Я взял на себя смелость. Подумал, так вы сможете подольше насладиться чудесным солнечным днем.

Не лицо смягчилось.

– Вы очень добры.

– Миледи, мы все так рады видеть вас дома. – Джеймсон сделал знак лакею поставить поднос на скамью, а затем отослал его прочь. Поправил поднос. – Чай совсем горячий, миледи.

Она улыбнулась, но глаза по-прежнему смотрели невесело.

– В отличие от дедушки я не стану вас бранить, если чай окажется слишком горячим или чересчур холодным.

– Благодарю, миледи. Уж очень вы снисходительны.

Обычно подобные пикировки со слугой вызывали у Бет улыбку. Сейчас же она едва кивнула ему, снова погрузившись в раздумья.

Джеймсон подавил вздох. Леди Элизабет сама не своя с момента возвращения из Лондона. Помолвлена, но обесчещена. Ужасно, что город сделал с такой уравновешенной молодой леди! Говорили, что ее светлость подверглась домогательствам какого-то нахала. Джеймсон лично встречал прибывшего поздно вечером молодого человека, а затем слушал, как герцог осыпает того бранью.

Джеймсон поежился, вспоминая бурную сцену. Молодой человек, надо отдать ему должное, вел себя безупречно. Он вышел из библиотеки бледный, с пылающим взглядом, но не сломленный и по-прежнему гордый.

Жаль, что все так вышло. Леди Элизабет могла бы встретить милого, спокойного джентльмена, полюбилабы его. Джеймсон уже начинал тревожиться, глядя на выражение лица ее светлости. Уж не замешаны ли здесь более сильные чувства?

Разумеется, не его дело – угадывать по лицам. Поэтому он продолжал наливать чай. Ее светлость предпочитала чай со сливками и сахаром.

Джеймсон был встревожен, не отдавая себе в этом отчета. С некоторых пор все переменилось в Мессингейл-Хаусе! Его светлость был необычно тих и спокоен. Теперь он все больше сидел у окна в библиотеке, глядя в сад. Леди Шарлотта почти не выходила из своей комнаты и казалась еще более расстроенной и обеспокоенной, чем обычно. Но хуже всего обстояло дело с леди Элизабет. Она больше не улыбалась – Джеймсон и припомнить не мог, чтобы такое случалось раньше!

Дворецкий помедлил еще минуту, вытирая носовым платком пыль со скамьи. Он хотел бы сказать леди Элизабет, что все слуги сочувствуют ей. Но дух красноречия не снизошел на него, и старый слуга удалился с вежливой улыбкой и тяжелым сердцем. Может, хоть чай поднимет ей настроение.

Погруженная в раздумья, Бет и не заметила его отсутствия. Как ей противостоять последствиям того, что она именовала величайшей глупостью своей жизни?

Объявив о своем намерении выдать ее замуж за виконта, дедушка решил, что теперь самое время ей возвратиться домой, в Мессингейл-Хаус. Бет была рада вернуться, хотя ее неприятно кольнуло, что Уэстервилл не выказал ни малейших возражений по этому поводу. Он просто склонился к ее руке и обещал навестить в самое ближайшее время.

С тех пор прошло три дня. Все, чем удостоил ее негодяй, – это коротенькая записка. Дожидался приглашения, пропади он пропадом. Бет надеялась, что увидит Уэстервилла у своих дверей на следующее же утро.

Но день сменялся днем, и Бет забеспокоилась. Что происходит?

Она протянула руку к розе, которая колыхалась от легкого ветерка. Бархатистые лепестки согревали пальцы. Густой аромат цветов, подхваченный ветром, разносился по саду. Бет откинулась на спинку скамьи, пытаясь привести мысли в порядок. Все решилось так быстро! Она была точно во сне. Дедушка настроен непоколебимо. Значит, быть ей замужем. Сегодня за завтраком он ошеломил их с Шарлоттой сообщением, что приезжает портниха, чтобы начать работу над свадебным платьем Бет.

Конечно, Бет пыталась возражать. Ей иногда казалось, что она, словно мячик, несется с горы навстречу судьбе, не в силах направлять собственное движение.

Она вздохнула. Чего бы ни наговорил Уэстервилл дедушке, старик, похоже, стал относиться к нему с некоторым уважением. Разумеется, не более того, ведь он не член семьи. Взять хотя бы Шарлотту… Но если хорошо подумать, даже эта малая толика ворчливого уважения для дедушки вещь небывалая.