– Господи! Моя родная мать! – бушевал он, бегая взад и вперед по офису Брайена. – Вся эта чепуха насчет того, что она занята, была придумана лишь для того, чтобы я испортил все свои рубашки. Ну, если она так хочет выдворить меня из дома, я доставлю ей такое удовольствие! Но уж конечно, я не собираюсь жениться на Эйлин, пока не буду полностью готов к этому, несмотря ни на какой бойкот. Подумать только, они воображают, что им это сойдет с рук! Им и их проклятому «Полуночному суду»!

Брайен позволил ему побушевать еще немного, и наконец Томми начал остывать.

– Поставь следующую пленку и садись, – сказал Брайен. – У меня такое чувство, что наши дела еще хуже, чем мы думаем.

И правда. К концу дня они добрались до репортажа о том, как Эйлин прогоняет Томми, части самой скучной в мире экскурсии по заводу («Ну и скучищу вы там развели!» – прокомментировал Томми) и интервью с несколькими десятками незнакомых людей, высказавших различные мнения по поводу способности Брайена внести свой вклад в экономическое процветание их района.

Они смотрели кассеты допоздна, быстро проскакивая те части, которые Брайен уже знал, и в перерывах совершали набеги на богато оснащенную кухню, когда то, что они смотрели, слишком сильно действовало им на нервы. Они с Томми прошли через все состояния – от раздражения, гнева и депрессии до радости и снова к раздражению.

На пленках последних нескольких дней Тара появлялась часто; она стояла перед камерой и объясняла или комментировала историю освоения деревень компанией Ханраханов. Постепенно вырисовывалась картина того, как она намеревалась подать эту историю, и она оказалась лестной для Брайена. Как ни странно, чем более хвалебными становились ее комментарии, тем более неловко чувствовал себя Брайен. В конце концов он нажал кнопку «стоп» на пульте. Лицо Тары застыло на экране, ее глаза ярко блестели, рот был слегка приоткрыт, будто она только что произнесла его имя.

– Вы все это делаете для других деревень? – спросил Томми.

Именно этого вопроса Брайен пытался избежать так долго.

– Я стараюсь.

– Почему не для нас?

– Мы поддерживаем Килбули тем, что торгуем в этом районе.

– Это не то же самое, и вы это знаете. Почему вы так старались для других деревень и ничего не делали для собственной?

– Ты видел эти другие деревни. Ты действительно хочешь, чтобы Килбули стала похожа на них?

– Нет, – смутился Томми. – Но я бы не возражал против некоторых рабочих мест.

– Когда я придумаю, как добиться одного без другого, то обязательно что-нибудь у нас построю. Вот для чего это все делается. – Он рассказал Томми о планах его отца и как ни один из них не оправдал того, что они хотели получить. И все это время огромное лицо Тары сияло над ними.

– Значит, – сделал вывод Томми, когда Брайен закончил, – вы заботитесь о нас. По-своему.

– Да. – Томми посмотрел ему прямо в глаза.

– Заботливый негодяй – вот вы кто! – У Брайена отвисла челюсть.

– Вы не имеете права решать все в одиночку, – сердито проговорил Томми. – Вы не лорд поместья, черт побери, который заботится о своих крестьянах! Мы можем сами о себе позаботиться, и неплохо к тому же. Постройте завод, или склад, или что-нибудь в этом роде – и вы получите хороших, прилежных рабочих, и тогда мы вместе решим, во что должна будет превратиться наша деревня. Все вместе. И если у нас получится большой и уродливый магазин «Сделай сам», мы либо полюбим его, либо будем делать покупки в скобяных лавках и выживем его из деревни. Это называется «свободный рынок»!

Брайен моргнул, сжал и разжал ладони и постучал костяшками пальцев друг о друга. Он посмотрел на Томми, красного от собственной речи, посмотрел на Тару, губы которой продолжали произносить его имя.

– Ты прав, – признал он. – Вы оба правы. – Томми усмехнулся.

– Мисс О’Коннел говорила то же самое, да?

– Не так прямо. Она сказала, что мне следует рассказать людям, что я задумал, чтобы заручиться их поддержкой. Я не хотел, потому что… ну, я не хотел вести ту же битву, которую только что проиграл тебе. Ты когда-нибудь думал о том, чтобы выдвинуть свою кандидатуру на какой-нибудь пост? Из тебя бы вышел хороший мэр или член совета.

– Господи, нет! Мне хочется делать скрипки и играть на них, больше ничего. Поскольку ваша приятельница и я правы, что вы собираетесь делать теперь?

– Включить Килбули в список сразу же после Данлоу, и да поможет вам всем Бог. – Брайен нажал кнопку, убрал изображение Тары, встал и потянулся. – В коробке еще осталась одна кассета. Хочешь ее посмотреть?

– Почему бы и нет? Все равно уже почти утро. Можем закончить ею ночь. Что на ней?

Брайен посмотрел на бирку.

– Написано «Эйлин». – Томми нахмурился.

– Я все гадал, когда же она появится. Поставьте. Посмотрим, что она скажет, зачем она так со мной поступает.

Они смотрели молча, а когда пленка кончилась, Томми встал и, не говоря ни слова, начал натягивать куртку. Брайен перемотал пленку и опять включил последние слова Эйлин.

… Пусть этот парень доставляет мне неприятности, но я его люблю, Я хочу выйти за него замуж, хочу рожать от него детей и состариться вместе с ним. Я сделала все, что могла, чтобы это произошло. Этот бойкот – моя последняя надежда. Остается только продолжать его, пока он не поймет, что ему лучше согласиться, – или мне придется сдаться и бросить его.

Я не хочу его бросать! Я хочу быть женой Томми и посвятить жизнь тому, чтобы сделать его счастливым. Надеюсь, когда-нибудь он поймет, что я сделала это не для того, чтобы причинить ему боль или поставить в неловкое положение. Я просто больше ничего не могу придумать.

Экран засветился голубым светом. Томми взял пустую бутылку из-под шипучки и бросил ее в мусорное ведро с громким стуком.

– Пусть я заботливый негодяй, – сказал Брайен. – Зато ты, Томас Ахерн, дурак!

– Она меня не заставит, – упрямо проворчал Томми.

– Тебя еще и заставлять надо! – возмутился Брайен. – Красивая, умная женщина влюблена в тебя так, что просила тебя на ней жениться. И хотя ты ее отверг – Бог знает почему, если ты любишь ее так сильно, как утверждаешь, – она все равно настолько тебя любит, что устроила этот нелепый бойкот ради того, чтобы стать твоей женой и не отказаться от тебя совсем. Господи, я поверить не могу, что моя холостая жизнь – единственная причина того, что ты не хочешь жениться на Эйлин!

– Не льстите себе, – ответил Томми. – Это всего лишь предлог.

– Как и моя защита Килбули – всего лишь предлог. Как предлог и то, что Тара – репортер. Мы ослы, и этому нет оправданий. – Он прошелся по комнате, собрал кассеты в коробку, вернулся к столу и взял свою куртку. Достал из кармана ключи от машины и бросил их Томми. – Вот, возьми. Отдохни где-нибудь – прямо здесь, если хочешь, – а потом езжай домой и скажи всем остальным парням, которые берут с меня дурацкий пример, что у них больше нет этого проклятого предлога.

Томми открыл рот.

– Вы мне доверяете управлять «мерседесом»? Одному?

– Доверяю. И если тебе так уж хочется строить жизнь по моему образцу, тогда поезжай прямо к Эйлин, привези ей обручальное кольцо и умоляй простить тебя, потому что именно это я собираюсь проделать с Тарой. – Он взял коробку и зашагал к двери.

Тара с особым старанием наводила красоту в понедельник утром: надела костюм с юбкой, наложила основу под макияж, потом румяна и темно-розовую губную помаду красивого оттенка. Все эти усилия частично предпринимались для того, чтобы скрыть разрушительные последствия уикэнда, проведенного в слезах, и бессонных ночей, а частично в надежде, что Оливер пожалеет бедную, беспомощную женщину.

Впрочем, это маловероятно.

Когда она вошла, он уже ждал ее и скомандовал:

– Ко мне в кабинет, О’Коннел!

Сотрудники с сочувствием покачали головами, когда она повесила плащ на вешалку и пошла за ним через комнату редакции. Она явственно слышала поскрипывание виселицы.

Финн был уже там и выглядел таким же настороженным, как и она. Тара села рядом с ним. Оливер встал у своего кресла за столом и навис над ними, даже не пытаясь сесть, Это было плохим признаком.