Были мысли проработать этот факт, что, мол, Сперанский готовит военный переворот. Но тут сильно портит героический опыт военных действий этого выскочки. Суворов благоволит Сперанскому, император, так и вовсе…

— Мы будем вынуждены либо подставить Сперанского, но за ним стоит канцлер Безбородко и хорошие отношения со стороны императора, либо дождаться его отбытия из Петербурга, — размышлял вслух Пален.

— Его жена? — спросил англичанин. — Она самое слабое место?

Оба заговорщика посмотрели на английского шпиона с недоверием и со скепсисом. Они всерьез считали себя людьми дворянской чести и демонстрировали нежелание воевать с женщиной. Между тем, Петр Алексеевич уточнил:

— Она охраняется лучше, чем сам Сперанский и почти не выходит из дома.

Наступила пауза, в ходе которой англичанин обдумывал, что можно сделать в такой ситуации.

— А, если, к примеру, поджечь како-нибудь важное его производство, он сорвется в поездку? — задумчиво спрашивал Спенсер.

— Если только погибнет кто-то из его сподвижников. И партнеров, — ответил Пален.

— Кулибин, — чуть ли ни выкрикнул вице-канцлер Панин.

— Кубилина тоже охраняют. Я этого точно не знаю, но, наверняка, охрана есть, — качая головой в отрицании сказал генерал-губернатор.

— Господа, а разве обязательно нам убивать Кулибина? — усмехаясь, сказал англичанин. — Достаточно вестового, чтобы донесли «печальные» новости из Нижнего Новгорода. Я же правильно понимаю, что этот мужик-изобретатель находится именно там?

Панин уважительно посмотрел на англичанина.

— Это может сработать. Особенно, если будет два письма, из которых одно от имени генерал-губернатора князя Вяземского, тестя Сперанского. Зная князя, как ленивого и неисполнительного чиновника, он, наверняка, редко пишет собственноручно письма. Ну, а подкупить его секретаря, думаю, можно будет, — размышлял вслух Пален.

Обсудив некоторые подробности операции по дискредитации еще одного ярого защитника император Павла, Аракчеева, заговорщики стали собираться прочь из дешевого, несоответствующего их статусу, дома.

На Аракчеева был компромат. Казалось бы, неподкупный и принципиальный человек прикрывает чудачество и продвигает по службе своего родственника. А еще заговорщики решили инсценировать самоубийство одного из офицеров, которого «мужлан» Аракчеев прилюдно оскорбил.

Процесс подготовки государственного переворота вошел в стадию, когда свернуть уже нельзя. Меньше месяца, главное, чтобы только убрать Сперанского и Аракчеева, и все, государственный переворот произойдет. Может получится еще успеть до начала русско-шведской войны, подготовка к которой идет семимильными шагами. Тогда и войны не случиться.

Глава 19

Стокгольм

12 февраля 1799 года

Йохан Крапоткин уже давно сменил русскую фамилию на материнскую и стал Браттом, но помнил о своем происхождении. Фамилия Братт, так созвучна с русским словом, постоянно напоминала, кто был предком Ивана-Йохана. Прадед Йохана был потомком удельных Смоленских князей, он предал Петра Великого и пошел на службу к Карлу XII. Что двигало дедом, Иван Васильевич, это если по русски именовать Йохана, не знал. Но мужчина еще в детстве решил, что больше никого не предаст. Если он подданный шведской короны, то служить будет ей самозабвенно. Факт предательства предка Дамокловым мечом свисал над семьей.

Йохан был представлен к Сперанскому, чтобы следить за русским посланником и для его сопровождения. О назначении Братт узнал буквально за три дня и стал неистово искать хоть какие-нибудь сведения после. Все то, что удалось узнать о русском выглядело противоречиво и странным. Даже тот факт, что именно Сперанского назначили посланником от русского императора, уже в немалой степени странно.

Братт сообщал своему начальству в полицию, что нужно ограничить любые контакты Сперанского с кем бы то ни было, установить даже не слежку, а непосредственное сопровождение этого русского, чтобы ни на шаг не отходить от него. Но руководство сочло, что Йохан дует на воду и что, если король не собирается соблюдать элементарных норм дипломатического протокола, то кому-то же это нужно делать.

Крапоткин-Братт проявил собственное служебное рвение и все-таки лично устремился за Сперанским, вошел с ним в контакт. Самое странное было то, как скоро русский посланник поспешил из Стокгольма после общения со шведской королевой. Нет, все понятно, русского унизили, оскорбили, он спешил удалиться домой, чтобы зализывать душевные раны. Но…

Чуйка не позволяла Братту спокойно отправиться спать, несмотря на то, что время уже не вечернее, а ночное. Он сопровождал Сперанского двадцать верст, а после передал русского военным. Но сразу же Йохан отправился к дому, где под арестом, а ничем иным это не было, жила королева Швеции.

— Что она делает? — спросил Братт у начальника охраны Александры, шведской королевы.

— А я не обязан вам ничего говорить, — гвардеец брезгливо отвернулся.

С таким отношением Йохан сталкивался постоянно, уже выработав иммунитет, не обращая внимания. Тут дело даже не в том, что он имеет русские корни и в его семье до сих пор русский обязательный второй язык, он сотрудник Орднунгс-Герихт, Тайной полиции, а это неуважаемая у дворян профессия. И, да, по сути, он тут никто. Назначение и полномочия Братта закончились с отъездом Сперанского, но что-то беспокоило Йохана, не отпускало. Он пытался уловить мысль, которая витала вокруг, но не получалось.

— Королева у себя? — набравшись терпения, спросил Йохан.

— Спит, — нехотя ответил офицер.

Вот вроде бы все правильно, королева на месте, спит, посланник униженно бежит из Швеции, понукаемый группой сопровождения. Но сердце у Йохана не на месте. Он предполагал, что чуйка — это лишь реакция человека на то, что он просто не может положить на место какой-то кирпичик, но то, что дом существует, пусть и без одного кирпича, не оставляло сомнений.

И все же Братт взял себя в руки и, махнув своему экипажу, выделенному на время выполнения задания, собрался уезжать.

— Едем, господин Братт? — спросил кучер.

— В ближайшую таверну! — распорядился Йохан.

Нечто держало Йохана именно в этом месте. Этот визит… Эти глаза Сперанского, когда тот выходил из комнаты королевы… Русский посланник должен быть побитой собакой или израненным медведем, но никак не усмехающимся лисом.

Братт хотел бы и остаться тут, но дежурный офицер не даст своего разрешения на пребывание внутри дома, а снаружи уже не спасала и бобровая шуба, мороз стоял жуткий. Так что нужно согреться в ближайшей таверне, ну и посылать кучера, чтобы тот узнавал, как обстоят дела у королевы.

Йохан перед отъездом посоветовал офицеру охраны проверить охраняемый объект. Братт склонялся к тому, что Александра Павловна может что-то сделать с собой, или с ребенком. Да, Крапоткин-Братт знал, что королева скрывает беременность, или, по крайней мере, держит в тайне ее вероятность. Но знает ли об этом король? Йохан сомневался. Скорее всего, сейчас идет торг между служащими, кто именно передаст эту новость монарху. Такие сообщения могут стоит дорого, все знают, что главное обвинение в отношении королевы состоит в том, что она так и не принесла потомство. Тайная полиция зарабатывает на хлеб насущный и таким образом, продавая информацию.

Таверна находилась в одном квартале от дома с королевой. Место не такое уж и гиблое, но развлекались тут либо аристократы, но инкогнито, либо бюргеры, но пафосно, надо-не-надо крича свое имя, дабы все знали, как очередной «Патиссон» нынче гуляет.

— Горячего молока и мяса! — сделал заказ Братт, когда зашел в таверну и занял столик.

В заведении было шумно, народ гулял. Вокруг посетители наперебой хвалились, кто и как кидался в русского посла. Были уже и те, кто с пеной у рта доказывал, что отвесил русскому посланнику ногой по седалищу.

Это было нормально. Так ведет себя толпа. Скорее всего, тут единицы, кто вообще был там, у дороги, по которой шел Сперанский, но кричать о своем участии в унижении русского сейчас будут все. Не приведи Господь, чтобы стало наоборот и все присутствующие в таверне с той же пеной у рта доказывали, что никогда не видели русского посла. И вообще они за Россию. Толпа — она такая!