Да, бог всегда был с ним, иначе не везло бы ему так всю жизнь. Вот и теперь допустил он, чтобы отравлены были боевые слоны в Мавераннахре. Не знак ли это ему свыше — напасть на ожиревших горожан! И пусть пеняет на себя клятвопреступник Абдусаид. Аллах и не может быть с ним, потому что нарушил он божью клятву. А хан Абулхаир избран для божьего суда над ним.

Он впился взглядом в лицо Мухаммеда-Джоки:

— «Радей ближнему своему!» Так говорится в коране, и я готов помочь тебе. Но есть два условия…

Мухаммед-Джоки склонил голову.

— Первое из них… — Хан Абулхаир повернулся в сторону Рабиа-султан-бегим, показывая, что это условие имеет отношение именно к ней. — Эмир Абдусаид женился на моей дочери в подтверждение своей клятвы. Как мне покарать клятвопреступника, смертельно оскорбившего меня, несмотря на родство?

Понимавшая его с полуслова жена улыбнулась и махнула рукой:

— Разумеется, возвращение дочери к отцу от неверного мужа — недостаточная кара за такой проступок. В наказание и утверждение твоей власти ты, великий хан, должен забрать себе в жены у Абдусаида его тринадцатилетнюю дочь от первой жены Ибадат.

— Да, только так! — подтвердил ее слова Абулхаир и снова повернулся к гостю: — Значит, первое мое условие тебе высказано супругой моей. И ты поклянешься, что этот нераскрытый бутон, о красоте которого столько говорят в Мавераннахре, будет в моей вазе!

— Клянусь, великий хан!

— А второе условие несложно… Клятву, нарушенную Абдусаидом, дашь теперь ты!

— Клянусь, мой повелитель-хан!

Вскоре из Орда-Базара выступило десятитысячное войско. В нем находились несколько знаменитых батыров, имена которых знали в Мавераннахре. Вместе с войском ехал Мухаммед-Джоки, чтобы возвратить принадлежавший ему по праву престол тимуридов…

Хан Абулхаир знал, что в отсутствие эмира Абдусаида нетрудно будет взять Самарканд. И все же, по своему обычаю, спустя неделю он выступил сам во главе двадцатитысячного отборного войска. Такой силе никто не мог противостоять сейчас в Мавераннахре.

Несколько раз за время своего правления переносил столицу своей Орды хан Абулхаир. Одно время даже думал перенести в Крым, неподалеку от Кара-Дага. Там, на теплом морском побережье, находились мечеть и дворец предка его Узбек-хана. Потом у него возник план восстановления разрушенного Тимуром города Сарая на Едиле. Но это было далеко от Мавераннахра, с которым он все более и более связывал свою политику. На западе поднимались и крепли новые государства, и он понимал, что совладать с ними ему вскоре будет не под силу. А в Мавераннахре, этом «земном рае», по словам поэтов и ученых, он был уже нужным союзником.

Поэтому и возвращался он всякий раз в Орду-Базар, чтобы не терять связи с Мавераннахром. Но этот маленький степной городок лежал далеко в стороне от больших караванных дорог, в нем было мало мастерских, вокруг ничего не росло. А огромное ханство нуждалось в настоящей столице, и хан со своим правительством должен был жить ближе к своим основным владениям. К тому же сейчас, с уходом в Моголистан и на Тургай значительной части степных родов, значение Орда-Базара совсем упало…

Да и вообще район Орда-Базар становился все опаснее для купцов и ханских чиновников. В последнее время участились случаи разбоя и нападения на ханские табуны. Все чаще стали поговаривать о некоем народном батыре-атамане, сплотившем вокруг себя храбрых джигитов, который раздавал беднякам угнанный ханский скот и лошадей. Говорили, что ездит он на необыкновенном волшебном коне и сопровождают его одни батыры-бедняки, конепасы. Действительно, ханские сторожевые отряды неоднократно гонялись в песках за этим батыром, но он исчезал со своими джигитами и одно мгновение, и невозможно было обнаружить даже их следы…

А этот «Одноглазый батыр» был не кто иной, как бывший ханский табунщик Орак. Около года прожил он в горной пещере среди вылечивших его волхвов. Лицо его было изуродовано страшными шрамами. И он не желал показываться Аккозы в таком виде, предпочитая остаться для нее и для всего мира мертвым. Орак-батыр взял себе другое имя, и мало кто знал его тайну. Он и не предполагал, что одной из причин, по которым хан Абулхаир хотел перенести свою столицу поближе к зеленым оазисам Мавераннахра, были его лихие набеги.

После долгих раздумий Абулхаир решил сделать своей столицей Ургенч, расположенный на Джейхуне, или Амударье, как все чаще начали называть эту бешеную, своенравную реку — одну из крупнейших рек мира. Рядом, в пределах видимости, находилась Хива. Вокруг лежали заброшенные поля древнего Хорасана, который постепенно приходил в себя после страшного разгрома, учиненного Чингисханом. И от Ургенча был открыт путь к Каспийскому морю, в Мавераннахр, в Хорасан и Балх. Под боком жили родственные каракалпаки, которые не представляли опасности для могущественного ханства, а беспокойная степь Дешт-и-Кипчак находилась за пустынным Аральским морем…

Именно оттуда, из Ургенча, приступит он к завоеванию Моголистана, а когда завершит его, то больше всех великих держав древности будет его ханство. С греческим царем Искандером, с самим Чингисханом и грозным Тимуром сравнится он славой!

Можно ли мечтать о большем в этом мире? Из поколения в поколение будет передаваться его имя, а потомство его будет править всеми народами и пользоваться предпочтением перед другими людьми. Ни к чему ему мудрость всяких жырау, которые ради презренного мира пренебрегают боевой славой. На крови держится все, и чем больше крови прольется, тем громче будет звучать его имя в веках!..

Да, после этого похода хан Абулхаир решил не возвращаться в Орда-Базар, но пока все многочисленные аулы подчиненных ему родов остались на месте. Через неделю войско остановилось на привал у реки Сейхундарьи, в виду развалин древнего казахского города Отрара, известного своим героическим сопротивлением Чингисхану. Были разбиты шатры и юрты, чтобы дать отдохнуть людям и подкормиться лошадям. За это время подтянулись отставшие обозы и караваны следующих за войском жен-наложниц. Можно было приступить к переправе, которая в те времена была нелегким делом…

Сейхундарья была здесь бурной и своенравной рекой. Берега ее поросли высокими зарослями камыша, стеной стояли тугаи, росли карагач и густая джида. Множество птиц и зверей водилось там, и каждую ночь под самым ханским лагерем рычали потревоженные тигры.

Уже во времена Чингисхана существовал своеобразный метод переправы через широкие реки. У каждого воина была мягкая выделанная шкура козла или теленка, по краям которой продевалась в дырочки прочная волосяная бечевка. В эту шкуру складывалось оружие и одежда, после чего воин затягивал бечевку. Получался большой, наглухо закрытый кожаный мешок, полный воздуха. Обычно этот мешок привязывали к хвосту боевого коня и плыли рядом, держась за него. Выросшие на берегах бурных рек Орхон, Керулен, Енисей и Иртыш, монголы легко преодолевали таким образом любые водные преграды на своем пути. От них и переняли некоторые казахи этот метод.

Но основная масса казахов, в том числе и кипчаки, издревле пользовались совсем другим способом. Они загоняли в воду освобожденных от груза лошадей сразу целым табуном, причем впереди плыли самые опытные и сильные кони. В середине табуна под охраной матерей переправлялись жеребята. Люди же связывали плоты-салы из камыша и тальника, и только немногие пользовались надутыми бычьими желудками или высушенными тыквами.

После однодневного отдыха Абулхаир приказал своим джигитам рубить камыш и вязать салы, а сам с несколькими нукерами и приближенными поехал в тугаи поохотиться. Весной река в этом месте выходила из берегов, а когда вода отступила, осталось множество маленьких озер и протоков. В засушливые годы сюда обычно переезжали на летовку аулы из далеких гор Казыкурт. В болотной жиже здесь можно было выкопать огромных, в рост человека, сомов и налимов.

А когда аулы не прикочевывали сюда, эти места оставались царством зверей и птиц. Особую ценность представляли водившиеся здесь в изобилии олени и маралы. Вряд ли где-нибудь еще можно было найти для них лучшее пастбище.