— Что ты бормочешь там, старик? — хрипло спросил он.

Да, губы старика беззвучно шевелились. Абулхаир наклонился к самому его рту, чтобы услышать.

— О Аллах, если существуешь ты во всем, то накажи этого грязного шакала… Из всех зверей только сытый шакал может рвать зубами чужих детенышей!

Поняв по лицу хана, о чем говорит старик, сотник привстал на стременах и с размаху хлестнул старика плетью по лицу.

Но старик даже не пошевелился. Губы его продолжали шептать все то же:

— О Аллах, если ты существуешь, накажи…

Резкий крик дозорного заставил всех повернуть головы на восток. Оттуда, из степи, мчалось десятка три или четыре всадников. При свете заходящего солнца они казались какими-то огненными джигитами, появившимися невесть откуда. Впереди на громадном длинногривом коне с пикой в руке скакал одноглазый великан. Черная повязка закрывала не только глаза, но и часть его страшного лица.

— Орак!..

— Орак-мститель!..

— Батыр черной кости!..

Хан Абулхаир невольно посмотрел назад, туда, где лагерем расположилось его огромное войско. Но до него было полдня пути. Хан выехал со своими телохранителями вперед, потому что разведчики донесли, что на три дня в пути во все стороны в степи нет ничьих отрядов. Откуда же взялся этот Орак, его бывший табунщик? Уже не раз доносили Абулхаиру о его налетах на ханские караваны. С каждого из них этот разбойник получал дань. И все до единой копейки раздавал потом беднякам, черной кости. Сколько ни ловили его, все было бесполезно. А еще знал Абулхаир, что поклялся проклятый Орак перерезать горло ему, самому хану!

Но не так уж много разбойников с этим одноглазым. Хан с облегчением увидел, что бросившие избиение телохранители выстроились ровной линией и, выставив вперед пики, ждут нападения мятежников. И в этот миг громкий клич послышался за их спиной. Хан вздрогнул и невольно пригнулся к лошадиной холке. Оглянувшись из-под локтя, он увидел, что два десятка джигитов — тех самых воинов, что разговаривали у костра, атакуют телохранителей с тыла.

— Орак-мститель, мы с тобой!

— Орак!.. Орак!..

Дрогнула и распалась линия телохранителей. Налетевшие сразу с двух сторон джигиты смяли и погнали ханских воинов в разные стороны.

Но всего этого уже не видел хан Абулхаир. Вместе с сотником и десятником телохранителей-стремянных мчался он в сторону своего лагеря, под защиту войска.

— За мной, мстители! — вскричал громовым голосом Орак-батыр.

— В погоню!

— Орак!.. Орак!..

Джигиты устремились вслед за своим вождем. Один за другим, сраженные стрелами, падали с коней ханские телохранители. Свистнул аркан, и, не успев даже крикнуть, поволочился вслед за конем Орак-батыра задушенный сотник.

Хана спас лишь его конь, Тарланкок. С каждым скачком он все дальше уносил своего хозяина от погони, и вскоре Орак-батыр понял, что их уставшим лошадям не догнать хана.

Орак-батыр со своими джигитами вернулся к аулу и крикнул уцелевшим от ханского погрома:

— Эй, люди, все эти лошади из-под проклятых ханских телохранителей — ваши. Садитесь, на них и скачите поскорей к Чу, пока не вернулся хан со своими собаками!

За Ораком поскакали все те бывшие ханские нукеры, что ударили в спину телохранителям. Но сам Орак-батыр недолго ехал со своим отрядом. Обогнув холм, он повернул в сторону своего коня и понесся в степь, к другим отрядам мятежников-мстителей, которые скрывались до поры до времени в безбрежной степи…

Солнце уже зашло за горизонт, и громадная фигура Орак-батыра на коне казалась теперь в десятки раз больше, чем на самом деле. Спасенные жители аула видели, как словно по небу мчался всадник-великан. Скачки батырского коня казались им величиной с версту, а невиданный конь был с правового бока серый, а с левого черный. Выросшие и состарившиеся потом дети рассказывали об этом своим внукам, те — правнукам. Так и дошла до нас эта народная легенда о славном батыре-мстителе.

А хан Абулхаир отменил поход на Моголистан до следующего года. Но и в следующем году он не пошел в поход. Не пошел и через два года.

Правитель Моголистана хан Иса Буга тосковал в своем тихом прохладном дворце. Ничто не могло развеселить его пресыщенную душу: ни сказочные сады древнего города Алмалыка, ни величественный вид гор Алатау, ни веселые и звонкие, как девичий смех, фонтаны и искусственные водопады на улицах его столицы. Душа его не взыграла даже при виде полумешка золота, которое намыли на берегах полноводной в те времена реки Алтын-Емель и привезли ему в подарок старатели из рода джалаир. Чтобы не оставить без внимания такое усердие, хан велел отмерить каждому из джигитов-золотоискателей по одному тепе земли на берегах все той же реки.

Взглянув в окно, он увидел прыгающих от счастья джигитов, получивших такой неоценимый дар, и улыбнулся. Но тут же его передернуло, словно холодная скользкая гадюка забралась за пазуху. Он вспомнил полученную вчера весть…

Вечером он еле дождался конца ханского совета, а потом сразу же ушел на развалины древнего Алмалыка, служившего его предку, второму сыну Чингисхана Джагатаю в качестве стольного города. Эти руины были дороги хану. Здесь он рос, мужал, познал любовь. На этом самом месте он в первый раз увидел, как его отец приказал убить человека…

Очень давно, еще в те времена, когда его отец, Ваис-султан, был молодым джигитом, их улус населял правый берег Джейхундарьи. А напротив, на другом берегу, стоял город Мангит, построенный еще при Хромом Тимуре. Это было на расстоянии одного дня пути от Ургенча.

Бесконечную, покрытую щебнем пустыню представлял правый берег Джейхундарьи, где они жили. Горькая полынь росла там, и кочевали в этой пустыне подвластные им каракалпаки. До сих пор стоит на берегу большая глинобитная крепость сорокасаженной высоты, а толщина ее валов достигает десяти саженей. В середине находятся несколько дворцов из серого кирпича, рядом хозяйственные строения. Два века принадлежала она султанам-чингизидам Джагатаева корня и получила впоследствии имя Султан-Ваис-Даг…

День и ночь шумела за стенами бешеная река, то тут, то там прорывая берега и заливая с огромным трудом выращенные людьми поля и сады. Их и так было немного на вытоптанной полчищами Чингисхана земле. Неприглядный вид имели заброшенные, поросшие верблюжьей колючкой каналы. После очередного наводнения все это опять превращалось в пустыню…

Иса Буга слабо помнил эти места, где жил и много воевал его отец. Когда отца подняли на белой кошме и провозгласили ханом всего Моголистана, они переехали в Алмалык, к подножиям Алатау, и сказочным видением показался мальчику этот город после выцветшего берега Джейхундарьи.

В тенистых садах и вдоль улиц росли в Алмалыке яблоки, груши, абрикосы, вился по дувалам многоцветный виноград. Полны прозрачной студеной водой были арыки, и жара не была слишком удручающей…

Такого множества людей никогда раньше не видел Иса Буга. Оглохнуть можно было на базаре и прилегающих к нему улицах от крика продавцов воды и сладостей, ударов кузнецов по железу, воплей дервишей и юродивых. Впервые в жизни зашел он здесь в мечеть с громадным голубым куполом и на правах совершеннолетнего совершил намаз. Тут же, в Алмалыке, узнал Иса Буга, что, кроме ислама, существуют на земле и другие религии.

А было это так. Его отец хан Ваис был очень набожным человеком. Однажды на рассвете, после предутреннего намаза, он разбудил своих сыновей Жунуса и Иса Бугу и повел в старый город. Сопровождала его охрана из нукеров. Кругом торчали развалины домов, обвалившиеся дувалы, а посредине стояло высокое белое здание с зеленым куполом и блестящим медным крестом на верхушке. Вокруг рос старый сад. В саду сновали муллы, ишаны, дервиши, харии и другие люди в белых и зеленых чалмах. А напротив храма гяуров была установлена виселица. Под ней в ожидании казни стоял благообразный старик с большой бородой и голубыми глазами. На нем была надета длинная, до колен, белая полотняная сорочка, а руки были связаны за спиной.