В самый разгар тоя к закованному в цепи, подобно медведю, Карачин-багатуру пришел в черную юрту Бурундук. Он не привык ко всяким церемониям и сразу взял быка за рога.

— Слушай, Карачин, — сказал он. — Если хочешь остаться в живых и увидеть родное небо над головой, исполни лишь одно мое желание!

— Говори, Бурундук! — мрачно согласился Карачин-багатур.

— Отдай мне в жены Тохтар-бегим, твою высокомерную сестру!

— Так ведь она давно уже замужем! — крикнул пленный багатур. — У нее уже сын…

— Разведи с мужем, — холодно предложил Бурундук. — Ребенка можешь оставить мужу или воспитай сам. Мне нужна эта женщина!

— Ты поступаешь не по заветам Мухаммеда!

— Для нее я не мусульманин!

— Нет, не могу совершить я такой грех! — вскричал несчастный Карачин-багатур. — Это против нашей религии. Лучше сними с плеч мою голову, Бурундук!

— Хорошо! — сказал Бурундук, вытаскивая из ножен шашку.

— Подожди, дай подумать! — взмолился Карачин-багатур.

Бурундук приходил к нему каждый день после тоя. Он отказывался взять в жены любую из дочерей Карачина, которые были моложе и красивее Тохтар-бегим.

— Эта тварь будет у меня в постели! — твердо сказал он. — Иначе я выпью твою кровь, Карачин. Но выпью не торопясь, по ложке в день.

Поняв, что ему не вырваться иным путем из рук Бурундука, Карачин-багатур вынужден был послать к братьям гонца с приказом развести Тохтар-бегим с мужем и отдать ее Бурундуку. Куддус-батыру, мужу Тохтар-бегим, предложил Карачин взамен одну из своих дочерей и младшую сестру.

Единое казахское ханство было провозглашено на сходке. Нельзя сказать, что все родовые вожди и батыры с одинаковой охотой согласились на это. Только необходимость вынудила их к воссоединению. Особенно противились в душе самовластные вожди наподобие Темир-бия. Они считали такое объединение временным, пока не минует опасность со стороны Абулхаира. К тому же их примиряло возможное деление на три жуза, в каждом из которых можно было взять бразды правления в свои руки.

А без деления на жузы невозможно управлять столь огромным степным государством, которым должна была стать будущая Орда. В Старший жуз должны войти самые древние роды уйсунь, дулат и джалаир, чьи памятники и гробницы поныне разбросаны по всему Семиречью. Средний жуз объединял наиболее близкие по территории и бытовым особенностям роды аргын, кипчак, найман, конрад, керей, уак, таракты. А Младший жуз должен был состоять из родов алчин, байулы, алимулы и жагалбайулы, кочующих между Жаиком и Едилем. Предполагалось, что сольются в эти жузы другие более мелкие степные роды и роды, оставшиеся с Абулхаиром в пределах Туркестана.

Долго еще продолжались в степи споры и разногласия по поводу такого деления. Аулы перекочевывали из одного жуза в другой, происходили всяческие разделения внутри родов. Только через восемьдесят лет, при внуке Джаныбека — хане Хакназаре, окончательно сгруппировались казахские жузы, каждый из которых представлял отныне полусамостоятельную орду. Пока что на этой исторической сходке великий прорицатель Асан-Кайгы дал каждому роду свой знак.

— Наш предок, великий законодатель Майхы-бий из рода древних уйсуней, еще во времена Чингисхана, когда все называли себя монголами, назвал нас казахами, — сказал он. — Наше казахское знамя поднял он над степью. Так пусть же знаком уйсуней останется это знамя!

Все одобрительно зашумели, приветствуя знак уйсуней.

— Посредине всех наших родов живут аргыны, сохранившие в нетронутом виде наши слово и мысль. Глаза — знак человеческой мудрости — были издавна их знаком. Так пусть останется он у аргынов!

Снова склонились сотни голов в утверждение этого.

— Кипчак встал первым при вражеском нашествии. Так пусть будет его родовым знаком боевая секира, воздетая над врагами!

— Слава тебе, Асан-Кайгы! — откликнулась сходка.

Сорока казахским родам были розданы родовые знаки. Мастеровые-туленгуты высекли на огромной глыбе черного гранита эти знаки, и каменный столб остался стоять в древнем урочище Каратауз. Так и называют с тех пор в народе это место — Знаки Нуры.

На другой день сам Асан-Кайгы благословил ханство Джаныбека, и уже от имени всех без исключения казахских родов был омыт Джаныбек в молоке сорока белых кобылиц и поднят на белой кошме.

Вожди родов разъехались по своим кочевьям, договорившись, что весной следующего года начнут совместную войну за освобождение городов Северного Туркестана. Не слишком веселы были некоторые из них, и прежде всего Темир-бий. В течение сорока лет еще придется кусать ему губы, видя успех того дела, начало которому было положено здесь, в урочище Каратауз-Нура.

Через три дня ханская ставка перекочевала на берега Чу, и снова только ветер вздымал столбы соленой пыли над опустевшей степью…

В день прибытия султана Бурундука в зимовье на реке Талас братья Карачин-багатура привезли ему Тохтар-бегим. В тот же день Карачин-багатур получил свободу и уехал домой.

Вечером квадратный плосконосый Бурундук пришел в белую юрту, поставленную для его новой жены. Стройная, как тополя на ее родине — Мавераннахре, сидела она за шелковой занавеской и ждала. Он стал снимать свои огромные сапоги, и по всей юрте распространился запах провонявшихся портянок. Даже не помыв после похода ноги, пришел он к ней, чтобы больше унизить…

По бледному гневному лицу женщины, полному ненависти взгляду нетрудно было догадаться, что никогда не простит она ему разлуки с мужем и маленьким сыном, оставленным в Мавераннахре.

Ни слова не говоря, Бурундук схватил своей страшной волосатой ручищей рыжую кошку, сидевшую возле серебряной вешалки. Послышался душераздирающий вопль несчастного животного. В мгновение ока султан оторвал ей голову и лапки, выбросил их через дымовое отверстие юрты наружу. Потом он спокойно посмотрел на Тохтар-бегим, и минуту назад казавшаяся недотрогой женщина, послушная, дрожащая от страха, легла туда, куда он указал мокрым от крови пальцем.

— Если понравишься мне сейчас, будешь как-нибудь жить! — сказал он.

Спустя год у нее родилась дочь, названная Жаухар-бике.

Следующей весной хан Джаныбек прибыл на летовку в Сары-Арку и стал ждать прихода обещанных на сходке войск. И вот тут-то впервые обнаружилась слабость нового государственного образования. Необходимых для большой войны войск не было. Достаточно сказать, что от союза племен и родов, входящих в Младший жуз, кочующих между Жаиком и Едилем, явилось немногим больше пятисот джигитов. Правда, они были из воинственного рода адай и отличались храбростью. Всей душой воины западных родов тянулись к новому ханству, но они не могли ни на день оставить беззащитными свои аулы, потому что с трех сторон точили на них зубы казанский, крымский и астарханский ханы, многочисленные ногайлинские бии. Как раз в это лето угроза стала реальной… Кипчаки, кочующие по Тургаю и Ори, тоже не порадовали достойным войском. Кобланды-батыр болел, и, по существу, некому было организовать посылку джигитов.

Казалось, что у родов, кочующих где-то у Едиля или Ори, не имелось никаких интересов в Туркестане, ради которых нужно проливать кровь своих джигитов. Да и новый хан пока еще ничем не помог им, а уже требовал участия в войне против грозного Абулхаира. Уж если воевать, то на западе, с Казанью, Ногайской Орды и Крымом, где можно захватить новые пастбища для скота и немало всякого добра. Так говорили отдельные султаны, но основная масса кочевников стремилась влиться в новое ханство, сплотиться с ним для защиты своей степи. Однако в это тяжелое лето даже из самого близкого рода аргынов и их соседей — найманов прибыло куда меньше всадников, чем ожидалось. Здесь помешала в какой-то мере и вражда между старшинами этих родов, подкрепленная недавними событиями.

Как раз накануне умер знаменитый и всеми почитаемый Аргын-бий, считавшийся главой всего рода. На похороны со всех концов степи собрались люди. Из Хорезма приехал даже эмир Султан-Хусаин, выходец из аргынов. Многочисленные подарки родичам привез эмир, а вместе с ними и предложение мира и дружбы, составленное не без участия его хозяина — хана Абулхаира.