Но упрямый Бурундук, как всегда, не уступал. Он приказал подкапываться под крепостные стены и в нетерпении ждал, когда напьется свежей крови обоих «барсов». Но в один прекрасный день со стороны Ташкента поднялась пыль. Ертоулы донесли, что на помощь Мухаммеду-Шейбани движется новое большое войско. Продолжать осаду не имело уже больше никакого смысла, и в тот же день Бурундук приказал наконец снять ее.
Сам хан Бурундук с пятитысячным отрядом поскакал вперед, и только через неделю подошли к Созаку остальные войска во главе с Касымом. Когда уже показались вдали неровные стены Созака, увидели мчащегося оттуда всадника. По всему было видно, что он торопится сообщить нечто важное. Султан Касым и его спутники встревожились: мало ли чего можно ожидать в такое время. За каждым холмом возможна засада…
Это был Жадик — один из младших братьев султана Касыма. Конь его был взмылен, как после трехдневной скачки, и сам он чуть ли не кубарем скатился с седла.
— Ассалаумагалейкум!..
— Уагалайкум ассалам! — ответил Касым. — Все ли в порядке в наших аулах, Жадике?
— Все хорошо в аулах… Одна лишь неприятная весть!
— Говори!..
— Из каменного зиндана бежал Султан-Махмуд, с ним один из охранников…
— А где был батыр Саян?
— Они зарезали его!..
По рассказу Жадика случилось это так. Помимо часовых наверху Саян-батыр сам спал рядом с Султан-Махмудом, опасаясь, что его убьют подосланные Бурундуком люди. Видимо, в отсутствие батыра пленник нашел общий язык с охранником из мангитов, посулив тому золотые горы. Так это было или не так, но в то время, когда Саян-батыр спал, охранник перерезал ему горло. Под стеной зиндана был заранее вырыт подземный ход, и оба бежали. Спохватились лишь наутро, но след из затерялся в степи…
Услышав о смерти самого близкого человека, султан Касым даже качнулся в седле от душевной боли. Он слушал рассказ как во сне. Даже когда все войско спешилось, чтобы прочитать упокойную молитву Саян-батыру, которого все очень любили, Касым не смог этого сделать. Он считал себя виновным в смерти друга…
Войско пошло к городу, а он сделал знак, чтобы его оставили там, где услышал он страшную весть. Вскоре султан Касым остался один в степи.
— О Саян-батыр! — сказал он громко. — Клянусь, что стократ отомщу за тебя!..
Потом султан встал на колено и зашептал тихо, горестно:
— О дорогая мать!.. Пытаясь быть верным данной тебе клятве, я потерял своего отца… Моего брата Махмуда та же рука сделала калекой… А теперь я убил своего лучшего друга на всем белом свете… Что же делать, мама?
Ветер шелестел сухой травой, где-то в белесом туркестанском небе заливался невидимый жаворонок. Никто не отвечал султану на его вопрос, и горестное недоумение было в его глазах.
— Я беру обратно свою клятву тебе, мама… Я отомщу им за смерть отца и друга… За твою смерть, потому что они оба были там, откуда прилетел к тебе кинжал!.. Нельзя больше жертвовать живыми ради клятвы мертвым!..
Да, султан Касым твердо обещал пленному Султан-Махмуду, что отпустит его домой живым и здоровым. Он просил его не отчаиваться и ничего не предпринимать. Тот обещал… К такому человеку не может быть пощады!..
Уже у самых ворот Созака догнал султан Касым свое войско. Позади ехал его брат Жадик.
— Я забыл сообщить тебе, что в Созаке гостит сейчас Темир-бий из Едиля, — сказал ему Жадик.
— Говорили ведь, что он тяжело болен… — глухо откликнулся султан Касым.
— Да болен… Говорят, что это от огорчения… Но на коня он садится сам и сам же соскакивает с коня!
— Значит, будет еще жить…
— А еще я не сказал, что Бурундук, наш повелитель-хан, считает Саян-батыра виновником бегства Султан-Махмуда…
— Так его же убили!
— Все равно… И в отместку покойному отдает бывшую жену его Гульбахрам Темир-бию, отрывает ее от детей. Вспомнил, что она дочь Абулхаира!
— Эй, послушай… Ведь Темир-бий болен, да и возраст у него уже близок к возрасту пророка. Что он будет делать с Гульбахрам?
— Да, он совсем дряхлым стариком был, когда приехал к нам, — принялся рассказывать Жадик. — С коня и то едва сполз. Но, когда сказали ему о Гульбахрам, он сразу приободрился и ходит вразвалочку, как молодой гусь. Люди говорят, что раньше времени он постарел оттого, что не смог сделаться полновластным хозяином земли Едиля и Жаика… А он, когда услышал о смерти Саян-батыра, сначала опечалился, а потом стал говорить, что вдова принадлежит только ему. И едва хан вернулся из Отрара, Темир-бий заявил свои претензии. Дяде это тоже понравилось. Ну а когда первенец батыра Саяна — пятнадцатилетний Аян услышал про это, бросился на старика Темир-бия с кинжалом. Сейчас Аян-джигит в зиндане, для него готовят виселицу. Вот я и поскакал вам навстречу, чтобы поторопить!
Жадик заглянул в лицо брату, но оно было непроницаемо. Только чуть-чуть тронул султан Касым своего коня, и тот поскакал вперед, обгоняя войско.
Весть о происходящем в Созаке уже распространилась среди батыров, и они один за другим молча присоединились к Касыму. Хрустела сухая трава под копытами, пыль тяжело оседала на землю…
Не доезжая ставки, Касым отобрал из скакавших за ним людей нескольких батыров из разных родов, с ними и с двумя джигитами личной охраны, которыми прежде командовал Саян-батыр, он приблизился к ставке Бурундука.
Толпа стояла на площади. От людей негде было яблоку упасть.
— С дороги… С дороги!..
Это закричали люди, расступаясь перед султаном Касымом. Не слезая с коня, остановился он у порога ханского дворца. Только теперь огляделся и увидел вдруг перед собой Бурундука. Огромной квадратной глыбой высился он на пороге, а в стороне стоял готовый к выступлению отряд. Впереди него в плетеной кольчуге и чешуйчатом железной башлыке на плечах сидел на огромном старом коне Темир-бий. Он ссутулился от старости и казался нелепым в своем боевом облачении.
А в самом конце отряда лицом к хвосту в знак позора была посажена на коня маленькая Гульбахрам, вдова Саян-батыра. В рабыни была отдана Темир-бию дочь грозного Абулхаира…
Руки ее были туго связаны спереди, а чтобы не слышались рыдания, рот ее заткнули кляпом и перевязали сверху шелковым платком. Иссиня-черные длинные косы ее были пропущены промеж ног сидящего впереди нее рябого джигита и накрепко привязаны к нагрудному ремню коня. Так делали обычно джунгары, угоняя в плен казахских девушек…
В другую сторону посмотрел султан Касым и невольно вздрогнул. Под белой струганной виселицей стоял с тонкой волосяной петлей на шее джигит Аян, как две капли воды похожий на своего отца Саян-батыра. Конец перекинутого через перекладину аркана держал в своих руках ханский палач — здоровенный, чем-то похожий на самого Бурундука детина. Аяна бы уже повесили, но Бурундук во что бы то ни стало хотел, чтобы это произошло на глазах его матери, а Гульбахрам долго сопротивлялась и не давала себя связать.
Даже Темир-бий просил хана Бурундука не казнить джигита Аяна, но Бурундук был неумолим.
Не так уж глуп был Бурундук, понимавший, что джигит Аян вырастет и будет мстить за мать. А старевший Темир-бий, проживший свой век среди тысяч смертей и жестоких несправедливостей, не стал настаивать на своей просьбе. Он лишь склонился перед Бурундуком и поблагодарил его за Гульбахрам, которой добивался столько лет.
Как будто ожидавший лишь взгляда султана Касыма, палач подтянул к себе аркан.
— Отпустить!..
Тихо, но грозно сказал это султан Касым, и палач растерялся. Он ослабил, но не бросил аркан, с испугом глядя на военачальника, чье имя уже передавали из уст в уста в степи Дешт-и-Кипчак и всех сопредельных странах. Но потом палач обернулся в сторону Бурундука и закричал тонким голосом:
— По велению нашего хана!..
— Отпустить!.. — еще тише приказал султан Касым, и палач, словно змею, отбросил от себя конец аркана.
Такая тишина стояла на площади, что слышно было, как жужжит вокруг головы джигита Аяна прилетевший из степи большой полосатый шмель. Медленно наливался кровью хан Бурундук, вытаскивая из ножен тяжелую саблю. Шагнул к своему коню, которого держали под уздцы два нукера. Но второго шага не сделал: стена батыров стояла за спиной султана Касыма, и крайний из них чуть заметно качнул окованной железной дубиной. Бурундук понял, что сделай он следующий шаг — и эта дубина вобьет ему голову в желудок. Он обвел взглядом строй. Мрачный огонь горел в глазах батыров.
