Ты должен позволить нам тоже быть здесь, — сказал Робину Уилл. — Все это может тянуться долго, ты и так уже устал. Кто–то из нас всегда будет здесь… Было бы просто нелепо, если бы Ферн, проснувшись, увидела возле своей кровати лишь медицинскую сестру и все эти механизмы.

Нелепо, — эхом откликнулся Робин. То, что она может и не проснуться, наводило на него непередаваемый ужас.

Труднее было уговорить Робина разрешить и Рэггинбоуну находиться рядом с Ферн. Однако, драматизируя появление пореза на руке и намекая на тайные медицинские познания Рэггинбоуна (а Робин всегда подозревал, что старик, которого он знал под именем Мистера Наблюдателя, — ученый или профессор, испытывающий трудные времена), Уилл выиграл этот бой. Прежде чем Робин все хорошенько осознал, было решено, что Рэггинбоун будет сменять его в одиннадцать часов.

Они собрались уходить лишь после того, как два врача устроили некий симпозиум у постели Ферн.

— Они считают это «интересным случаем», — сердито пробормотал/Уилл., — Не просто ординарной комой. «Множество .необычных особенностей». Я слышал, как один, сказал это другому. Как будто он агент, продающий какой–то. Своеобразный дом.

— Перестань, — попыталась успокоить, его Гэйнор, — Они заботятся о ней. Вот что действительно имеет значение.

—- Именно так, — добавил Рэггинбрун… — Ее тело, по крайне мере, в хороших руках: Что же касается души — ее нам необходимо найти. Если, конечно удастся.

С чего начнем? —спросил Уилл.

Ни с чего, — ответил Рэггинбоун. — Вы можете найти душу лишь в измерениях духовности. Направьте на нее всю свою интуицию. Ищите ее в своих снах. Нигде — вот то самое место, с которого надо начинать. Запомните, в каждом из вас есть малая толика Дара. Гэйнор уже показала, насколько чувствительна она к атмосфере и к разным иным воздействиям. Что касается тебя, Уилл, то ты кровный брат Ферн, в вас заложены одинаковые гены. Твой дух может вызывать Ферн, где бы она ни находилась.

А что же вы? — спросил Уилл. — Что вы будете делать?

Думать, — ответил Рэггинбоун.

Наблюдатель поужинал вместе с ними и решил вернуться в клинику, отказавшись от того, чтобы его подвезли.

—Я буду там так скоро, — сказал он, — как мне понадобится.

Лугэрри отправилась с ним, хотя было известно, что животным запрещено переступать порог клиники.

—Его кто–нибудь подвезет по дороге, — сказал Уилл. — Или он доберется туда пешком, когда хочет, он ходит очень быстро: гораздо быстрее; чем я.

Уилл и Гэйнор, уже который раз за эти дни, снова и снова обсуждали все, что произошло, добавив и событие нынешнего дня, делая новые выводы и ничего не видя в конце туннеля, кроме, разумеется, самого туннеля. Уилл открыл бутылку вина. Им не хотелось спать, хотя оба устали, а от их разговоров не было никакого толку. Естественно, Уилл оставил порцию виски для Брэйдачина, и они поднялись наверх.

Быть может, нам приснится Ферн, — сказала Гэйнор, — если хорошенько сосредоточиться.

Это ты должна сделать, — ответил Уилл. — Мне вообще ничего не снится. — Он не хотел показать, как напуган состоянием сестры и как его раздражает собственная беспомощность.

Когда они с Ферн впервые встретили Рэггинбоуна, ему было двенадцать лет, он был совсем ещё ребенком, чтобы не позволить сестре быть лидером и взвалить на себя ответственность за все. Теперь же он повзрослел и чувствовал, что должен разделить с ней опасность, с которой она столкнулась, не только наблюдать, но и действовать, а не сны смотреть. Он знал, что Даром наделена она, но не мог оставаться в стороне. Он ощущал близость теневого мира, он привыкал к этой мысли слишком долго, чтобы теперь относиться к этому лишь с бесформенными детскими страхами; теперь и страх его повзрослел, теперь он стал разумным, знающим. Знающим слишком много для того, чтобы существовать спокойно и комфортно, но слишком мало, чтобы начать действовать. Он лежал без сна в постели, прислушиваясь к уханью совы, бормотанию ветра, поскрипыванию старого дома. Крикнула птица, но это была не сова. На него неожиданно навалилась странная забывчивость.

И он увидел сон. Это был ночной кошмар из детства, когда он впервые услышал о динозаврах и в его снах появились огромные существа с чудовищными зубами, с малюсенькими поблескивающими глазками. Самый незначительный шум во сне превращался в отдаленный громоподобный топот их ног. Когда он увидел скелет динозавра в Музее естественной истории, то вытащил этот образ из воображения и поместил его в реальность, где динозавры стали просто большими ящерицами, уже не столь устрашающими, и после этого его перестали мучить ночные кошмары. Но сегодня этот ужас вернулся.

Рядом с ним возникла гигантская голова, да так близко, что он мог до нее дотронуться. Он разглядывал все ее мельчайшие детали: удлиненные челюсти с клыками, прячущимися за губами, провалы ноздрей; глаз, который уже не казался маленьким, — это был громадный шар, прикрытый чешуей, он был красным, но переливался всеми цветами радуги, как пленка бензина на воде. Тело чудовища было плотно покрыто чешуей, блестевшей металлическим блеском; защищенный костяным щитком лоб выступал наружу острием; ото лба на спину спускался хребет из треугольных пластин, которые исчезали в темноте. Можно было рассмотреть очертания передней ноги, казалось, ее согнутый сустав больше спины; остро заточенные когти, длинные, как слоновьи бивни, тускло мерцали в полумраке комнаты. «Это не тиранозавр», — подумал Уилл той малой частью мозга, которая не была парализована ужасом. Зубы были не такими, и когти слишком большие. Это мог быть какой–то особенный крокодил или древний бегемот из туманного, далекого прошлого. Трудно было все разглядеть в сумерках, когда они оказались в лощине между утесами в месте, которое могло быть входом в пещеру. Небо было вечерне–синим, кое–где уже показались звезды, краем глаза можно было увидеть последние кроваво–красные лучи заходящего солнца. Уилл осмелился повернуть голову и увидел, что открывшийся перед ними вход в пещеру был широкой долиной, с полями в дымке, сквозь которую виднелись вдали стены города и высокая башня, черной иглой вонзающаяся в небо. Уилл знал, что чудовище рядом с ним не было динозавром. Он видел дым, выбивающийся из его ноздрей, дым, прозрачный и маслянистый, будто дым от чего–то медленно горящего. Сами ноздри были черными, как трубы древнего камина, но где–то в глубине этих впадин можно было заметить слегка тлеющий янтарный огонь. Уиллу стало понятно, что чудовище его не видит, — он был пойман в ловушку фантазии спящего разума. Однако ему было очень страшно от того, что огромный глаз василиска легко мог его рассмотреть.

Цоканье железных подков по камню, тяжелая поступь — эти звуки доносились до Уилла будто издалека, хотя на самом деле все происходило совсем рядом. Уилл увидел странные доспехи из какого–то непонятного металла, напоминающего броню носорога, поцарапанного во множестве сражений и не отражающего свет. Забрало рыцаря было поднято, и сквозь узкую щель виднелось лицо немолодого мужчины, задубевшее от прожитых лет, посеченное в битвах. Под тяжелыми веками сверкали пронзительные глаза. У рыцаря были легкое острое копье и тяжелый щит, настолько помятый, что невозможно было представить его первоначальные очертания.

За рыцарем двигалась пестрая ватага людей, кто–то был на лошади» кто–то шел пешком, все они были обвешаны самым разным оружием. Йомены, стрелки, крестьяне и разбойники наконец встали полукругом, в интуитивно выбранном порядке, достаточно близко, чтобы напутать, но и достаточно далеко, чтобы успеть убежать. На всех лицах было одинаков вое выражение: немного страха, немного храбрости, отчаянное упорство, смешанное, однако, еще с каким–то скрытым чувством, которое Уилл не смог сразу определить. «Чудовище просто зажарит их, — подумал он, забыв свой собственный страх, — только стрелы доберутся до него, если люди, конечно, успеют выстрелить». Они надеялись на свое оружие. И тогда Уилл понял и всю важность этого момента, и значительность этого места. Здесь негде было спрятаться, это было поле битвы, земля убийства. Люди, несмотря на всю их смелость, не были армией, и то, что таилось за странным выражением их лиц, что скрывало страх, было — любопытство.