Что-то не так, подумал я, уставившись в его насмешливую рожу. Что-то случилось, какой-то прокол или внезапный ляп, переменивший течение событий. По идее, хрумкам сейчас положено не слать ко мне горилл, а исходить испариной от страха, сушить мешками сухари или озаботиться путевкой на остров Кипр. Это обычная реакция на рандеву с Симагиным – конечно, если от клиентов пахнет криминалом. А тут не просто пахло, а воняло – качков-то зря не посылают! Это с одной стороны, а с другой – всякая акция устрашения весьма для устрашителей опасна, когда на вас наехал полицейский чин… Зачем тогда послали? Само собой, можно убрать свидетеля, но я-то им нужен живым! Николай прищурился.
– Ну как решишь?
Разум подсказывал, что шансов против этой троицы у меня нет, но чувства говорили другое: это родительский дом, твое жилище, и ты его должен защищать. Чувства победили.
Я наклонился и подтолкнул сверкавшую глазами Белладонну к кухне. Я не хотел, чтоб ее затоптали.
– Решать мне нечего. И говорить с тобой я не хочу.
– Поговоришь с Альбертом. Приедет через пару часиков. А чтоб ты был сговорчивей…
Они придвинулись ко мне, все трое, чья-то рука потянулась к горлу, чьи-то пальцы стиснули плечо, над ухом послышалось хриплое сопение. Я ударил, почувствовал, как врезается кулак в чужую челюсть, откинулся назад, ударил снова, целясь в лицо Николая. Кажется, попал; он выругался, замотал головой, потом что-то тяжелое обрушилось мне на темя, под ребра въехали бревном, и ноги сделались ватными. Секунд двадцать я еще продержался, успев приложить Бориса в скулу, но стены вдруг качнулись, потолок ринулся вверх, а пол подпрыгнул, прижавшись к моим лопаткам и затылку. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни шевельнуться! Правда, слух не отказал, а память фиксировала все, что говорилось где-то между потолком и полом.
– Куда его? В комнату, к батарее?
– Падла, глаз подбил!
– Не надо в комнату. Не надо, чтобы у окна маячил.
– В сортир?
– Не, в ванну тащи, под раковину. Труба там чугунная, да и купать способней будет. Пасть залепим и…
– Глаз, говорю!
– Заткни хайло, Борян, и дай браслеты!
– Я ему, гниде…
– Не трожь! Приедет Альбертик, скомандует, будешь парить и купать. А до того не трожь! Альбертику в целости нужен.
– Я его искупаю! Рылом в кипятке!
– Тащи, Серый… Да не за ноги, за шкирятник! Ванна узкая, не развернем…
– Тоже ведь Серый, подумал я и отрубился.
Сознание возвратилось скачком, будто после паузы снова запустили фильм о жизни Сергея Невлюдова. Я обнаружил себя в ванной, на полу; лежал я ничком, мои запястья были просунуты за чугунный сифон под раковиной и скованы наручниками, а рот заклеен липкой лентой. Поза была неудобной, и я повернулся на бок, задел головой о ванну и, если бы смог, завопил: в затылке взорвалась граната. Но теперь в поле зрения были распахнутые двери из ванной в коридор и из коридора – в мою комнату, да и звуки доходили как-то отчетливей. Шарканье ног, скрип выдвигаемых ящиков, голоса…
– В столе ничего.
– А ты думал, тут отчет для Альбертика заготовлен?
– Машинка-то работает…
– Машинку не трожь. Из этой машинки сам достанет…
– Кресло, глянь! С каской и наручниками!
– Видел я эту лабуду… Дорогая штучка! Выходит, наш фраерок не бедный…
– Обшарим хазу?
– Нет. Альбертик не велел. Машинка нужна да фраер. Три голоса, наглых, громких… Потом к ним добавился четвертый, тоненький, как комариный писк. Я не сразу сообразил, что он доносится из моего ханд-таймера:
– Теплая Капля, что с тобой? Параметры организма свидетельствуют о возникшей опасности… Какого рода опасность? Чем я могу помочь? Ответь! Дай инструкции!
Я замычал, бессильно заворочался в щели под ванной. Что подсказать моему Джинну? Пропасть, целая бездна вариантов! Сообщить Симагину или в милицию, оповестить соседей или устроить электронный полтергейст для устрашения налетчиков… По моему приказу Джинн мог направить сюда группу омоновцев, агентов ФСБ либо десантный полк с пушками и минометами; мог поступить и проще: связаться с Николаем и, сымитировав голос Альберта, скомандовать отбой. В общем, возможности неисчерпаемые, только вякни… Вякнуть, увы, не получалось.
– Вижу тебя, – сообщил Джинн. – Датчики грубы, изображение плохое… Но людей в твоей жилой ячейке вижу более отчетливо. Анализ ситуации: стабильность твоего существования нарушена.
Это точно, подумал я.
– Твоя способность к общению заблокирована.
Еще как! Липкая лента стянула кожу вокруг губ, и пересохший рот взывал о глотке воды.
– Ты лишен подвижности.
Без всякого сомнения! От наручников не избавишься, чугунную трубу не перекусишь. Хотя…
– Я мог бы использовать кое-какие средства, однако они уничтожат твою жилую ячейку, – печально сообщил Джинн. – Или тебя вместе с другими теплыми сгустками. Если затопить помещение газом, и…
– Не надо газа!… – мысленно завопил я. Позвони! Позвони кому-нибудь, дружище! Хоть Бянусу, хоть Катерине, хоть в службу МЧС! А лучше – Атику Симагину! Мы ведь с тобой говорили о защитниках… Что же ты тянешь?
Он не тянул – просто, столкнувшись с необычным случаем, перебирал варианты ответа, дабы найти среди них оптимальный. Самый надежный и быстрый, и желательно без посторонних лиц. Учитывая его способности, этот процесс не мог затянуться надолго.
– Решение принято, – пропищал комарик на моем за пястье. – Жди!
Я закрыл глаза, потом открыл их и вывернул шею, уставившись на фаянсовую раковину. Сифон под ней – старый, чугунный – нижним концом входил в сливную трубу, и это место было зацементировано. Пожалуй, если поднапрячься, я смог бы выдернуть сифон – конечно, вместе с раковиной… Руки скованы, но ничего; главное – не освободить их, а поднести к губам, содрать проклятый пластырь и дать указания Джинну…
Нет, не выйдет, понял я; по-тихому сифон не вырвешь, а с шумом затея бессмысленна. Прибегут, перекуют к другой трубе…
В дверь проскользнула Белладонна, приблизилась ко мне, потерлась о плечо и села рядом. Хвост ее нервно подергивался, в глазах мерцали огоньки. Если бы я была тигром!… – говорили эти глаза. Или ягуаром, или хотя бы рысью… Причесала бы всех! Ты, хозяин, не сомневайся: причесала бы в лучшем виде, а скальпы тебе принесла, для украшения томагавков! Но я не рысь, а эти крысы слишком велики…
Снова опустив веки, я слушал, что творится в моем жилище.
Налетчики больше не разговаривали; я различал скрип половиц, шорох шагов, какие-то шелесты и скрежет, потом – позвякивание и бульканье на кухне – видно, нашли бутыль «Политехнической». Они бродили по комнатам, трогали мебель и книги, вещи отца и мамы, и мысль, что они прикасаются к ним, была нестерпима.
Я стиснул кулаки. Темная ярость сжигала меня, гнев, который питает к насильнику связанная беспомощная жертва. В такие минуты кое-что узнаешь о себе… Я не думал о свидании с Альбертом и не боялся предстоящей пытки – наверное, страх пришел бы потом, при виде ванны, полной кипятка, или раскаленных утюгов и вилок, но не сейчас, не в этот момент. И об обещанной помощи Джинна я тоже не думал, а размышлял о том, не своротить ли все же раковину. Как-нибудь побыстрее, за пару секунд… Швырнуть ее в коридор, под ноги бандитам, ринуться в комнату, сорвать со стены томагавк и…
В ванную заглянул Борис. На его скуле, под глазом, наливался изрядный синяк, и при этом дивном зрелище у меня заныли кулаки. Украсить бы второе око… Пластырь на губах мешал, но все-таки я улыбнулся.
Рожу Бориса перекосило.
– Веселишься, клепала программный? Ну-ну… Скоро и я повеселюсь! – Он перечислил список грядущих развлечений, харкнул на пол и ушел. Белладонна, сощурившись, проводила его злобным взглядом, а я чуть-чуть подергал раковину. Черт, прочно сидит! Но если поднатужиться…
Не сейчас. С кухни опять донеслись звон и бульканье, и каждый сделанный глоток работал на меня. Пусть расслабляются… Как говорит Симагин, неожиданность – залог успеха… Золотое правило военной стратегии! Прошло минут двадцать, на кухне успокоились и, кажется, сели расписывать пульку. Я осторожно приподнялся. Путь к томагавкам свободен… Дернуть раковину и бросить к кухонной двери… Первый, кто ринется в коридор, наверняка споткнется… Ну а потом – за томагавки, и побольше шума! Так, чтобы Катерину проняло, верхних и нижних соседей, до дяди Коли с седьмого этажа! Глядишь, отзовутся! Только бы Олюшка не вылезла… С этой мыслью я упер плечо в раковину и напрягся, морщась от боли в животе. Внезапно прозвенел звонок.
