— А когда вы получите драконью кровь? — спросила Гвендолен на пороге.

— Скажем, через неделю, — подумав, ответил мистер Баслам.

— Как быстро! — Лицо Гвендолен засияло. — Я же знала, что вы хороший агент. А где же вы ее так быстро раздобудете?

— А вам все скажи! — самодовольно крякнул хозяин. — Драконью кровь привозят из другого мира, а вот из какого — это уже секрет нашего бизнеса, молодая леди. Когда они возвращались, Гвендолен не скрывала восторга.

— Неделя! — восклицала она. — Никогда не слышала, чтобы драконью кровь доставали так быстро. Ее ведь, знаешь ли, завозят контрабандой из другого мира. Наверное, у него там очень хорошие связи.

— Или она у него уже припасена — где-нибудь внутри птичьего чучела, — съехидничал Мур, которому мистер Баслам совсем не понравился. — Зачем тебе нужна драконья кровь? Миссис Шарп говорила, что она стоит пятьдесят фунтов за унцию.

— Успокойся, — промолвила Гвендолен. — Ой, Мур, быстрее за мной! Поторопись! Заскочим в эту кондитерскую. Она не должна знать, куда я ходила.

На лужайке посреди деревни стояла дама с зонтиком от солнца и беседовала со священником. Это была жена Крестоманси. Мур и Гвендолен быстрее ветра ворвались в кондитерскую в надежде, что Милли их не заметила. Мур купил себе и сестре по пакетику ирисок. Но Милли все еще разговаривала со священником, и Мур купил лакричных палочек. А Милли все еще беседовала со священником, и Мур купил перочистку и открытку с видом Замка. Но Милли все еще не двигалась с места. Но больше Муру и Гвендолен покупать было нечего, так что все-таки пришлось выйти на улицу.

Заметив ребят, Милли тут же позвала их:

— Подойдите сюда, я познакомлю вас с нашим дорогим священником.

Ее собеседник, старый человек с рассеянным и неуверенным взглядом, подал им трясущуюся руку и сказал, что будет рад увидеть их в воскресенье. Потом он откланялся.

— Нам тоже пора идти, — сообщила Милли. — Пойдемте, мои дорогие. Мы вместе вернемся в Замок.

Муру и Гвендолен ничего другого не оставалось, кроме как следовать за миссис Крестоманси в тени ее зонтика. Они пересекли лужайку и уже миновали ворота, а Мур все боялся, что Милли спросит их, зачем им понадобился мистер Баслам. А Гвендолен по— прежнему ждала вопроса о кротовьих норах. Но Милли завела разговор совсем на другую тему:

— Я рада, что могу наконец побеседовать с вами, милые мои, а то до сих пор все не доводилось. Как вы поживаете? Все ли у вас в порядке? Вам, наверное, все здесь кажется странным?

— Угу, — согласился Мур,

— Первые дни на новом месте всегда самые трудные, — утешила его Милли. — Уверена, скоро вы освоитесь и привыкните. Да, и берите любые игрушки в игровой комнате — они принадлежат всем. А личные игрушки лучше держать в своей комнате. Как вам, кстати, ваши комнаты?

Мур смотрел на нее в изумлении. Милли разговаривала с ними так, как будто не было ни кротовьих нор, ни заклинаний. Несмотря на ее элегантное платье с рюшами и кружевной зонтик, Милли оказалась самой обыкновенной, доброй и отзывчивой женщиной. Муру она пришлась по душе. Он стал уверять Милли, что доволен и комнатой, и ванной — в особенности душем, — и признался, что собственная ванная у него вообще впервые в жизни.

— О, я очень рада. Мне так хотелось, чтобы тебе все понравилось, — приветливо отозвалась Милли. — Миссис Веникc хотела поселить тебя рядом с Роджером, но та комната кажется мне мрачноватой, к тому же там нет душа. Если ты как-нибудь заглянешь в нее, то поймешь, о чем я говорю.

Милли тараторила всю дорогу, и Мур вежливо поддакивал. А Гвендолен прониклась к Милли презрением, окончательно убедившись, что та не собирается спрашивать ее ни о лужайке, ни об экзотических товарах. Гвендолен хранила высокомерное молчание, поэтому Муру приходилось отдуваться за двоих. Некоторое время спустя Милли спросила Мура, что ему кажется в Замке самым странным.

— То, как все разговаривают за ужином, — робко, но без запинки ответил он.

Милли издала такой отчаянный вопль, что Мур аж подскочил, а Гвендолен презрительно хмыкнула.

— Ой! Бедный Эрик! — запричитала Милли. — Я видела выражение твоего лица! Разве это не ужас? Уж если Майкл чем-то увлечется, то он больше ничего знать не хочет. Правда, хватает его ненадолго — на день или два, так что скоро мы снова сможем поболтать по— человечески и пошутить. Я вот люблю посмеяться за ужином, а ты, Эрик? Ой, но ведь еще и Бернард со своими акциями… Но ты просто не обращай внимания на беднягу — его вообще никто не слушает. Кстати, ты любишь эклеры?

— Да, — с готовностью откликнулся Мур.

— Чудесно! — воскликнула Милли. — Я как раз распорядилась, чтобы чай нам подали прямо на лужайке, поскольку это ваша первая среда в Замке и грешно упускать такую дивную погоду. Не правда ли, чудесно, что эти сентябрьские деньки почти всегда хороши? Если мы проскользнем вот здесь между деревьев, то окажемся на лужайке точно ко времени.

Сказано — сделано. Прошмыгнув между деревьями вслед за Милли, Мур и Гвендолен увидели, что на лужайке расставлены несколько столов и множество складных стульев и повсюду снуют лакеи с подносами. Почти вся Семья уже собралась. Гвендолен следовала за братом и Милли с нервным и вызывающим видом. Без сомнения,

Крестоманси должен был заговорить о лужайке, а у девочки, к сожалению, не оставалось времени на то, чтобы извлечь из шляпы экзотический ассортимент.

Все были в сборе, только Крестоманси еще не появился. Милли протолкнулась между Бернардом-с-акциями, Джулией и пожилой дамой в перчатках и сурово указала своим зонтиком на мистера Сондерса:

— Майкл, вам строго-настрого запрещается говорить за чаем об Искусстве.

Впрочем, свою суровость она тут же сгладила веселым смехом.

Очевидно, мнение Мура разделяли все. «Правильно, правильно!» — закричали некоторые, а Роджер спросил: «Мамочка, не пора ли начинать?»

Чаепитие Муру понравилось. Впервые за все время, проведенное в Замке, он блаженствовал. К чаю подали тонюсенькие сандвичи с огурцом и огромные свежие эклеры. Мур умудрился съесть даже больше Роджера. Все весело и беззаботно болтали, а неизбежное гудение об акциях отодвинулось куда-то на задний план. Солнце мирно освещало лужайку. Мур порадовался тому, что лужайка восстановлена — зеленый бархат травы нравился ему куда больше, чем решето кротовьих нор. Ему казалось, стоит немного потренироваться — и он будет почти счастлив в этом Замке.