Лавон оглянулся на Вормеехта — первый помощник, такой раздраженный и язвительный вчера, сейчас был холоден и спокоен; а вот и штурман Калимойн, чью бурную смелость сменили жесткий взгляд и плотно сжатые губы.

— Я отключил машины, — сказал Вормеехт. — Намотали на вал водоросли. Роторы забились почти сразу.

— Очистить можно? — спросил Лавон.

— Мы их чистили и чистим, но только включаем — все забивает снова.

Помрачневший Лавон перевел взгляд на Калимойна.

— Сумели установить, какова площадь этой массы?

— К сожалению, мы не можем определить, где она кончается, капитан. Просто не видно.

— А в глубину? Зондировали?

— Это как газон. Лот не опускается.

Лавон медленно перевел дыхание.

— Спускайте шлюпки, надо осмотреться. Вормеехт, пошлите двух ныряльщиков определить толщину слоя, пусть разберутся, где можно поставить защитные экраны, да попросите Джоахил Hyp подняться сюда.

Маленький биолог появилась быстро. Усталая, нарочито бодрая. Опережая Лавона, сказала:

— Я не спала всю ночь, изучала нашу находку. Водоросли затвердевают до прочности металла, тем более, что в них богатая концентрация рения и ванадия.

— Вы обратили внимание, что мы стоим? — перебил Лавон.

Она осталась равнодушной.

— Вижу.

— Мы оказались в древнем предании, где люди покидают корабли, захваченные водорослями. Но мы покинуть не можем, зато можем проторчать тут неизвестно сколько.

— Что позволит изучить сию уникальную экологическую область.

— Возможно, всю оставшуюся жизнь.

— Вы так думаете? — спросила Джоахил Hyp, испугавшись наконец.

— Не знаю. Но я хочу, чтобы вы на какое-то время изменили предмет своих исследований. Поищите средство, которое, помимо открытого воздуха, способно погубить водоросли. Кажется, чтобы вырваться отсюда, придется начинать биологическую войну. Нужен какой-нибудь химический реагент, что-нибудь, что может очистить роторы.

— Поймайте парочку морских драконов, — мгновенно откликнулась Джоахил Hyp, — привяжите у носа корабля и пусть жрут сколько влезет.

Лавон не улыбнулся.

— Обдумайте все, — сказал он, — и доложите.

Потом смотрел, как спускали две шлюпки с четырьмя гребцами в каждой. Лавон надеялся, что подвесные моторы не намотают траву на винты, но напрасно: почти сразу двигатели взревели, задыхаясь, и людям пришлось взяться за весла. Шлюпки начали медленно удаляться, пробиваясь сквозь толщу морской травы, время от времени останавливаясь, чтобы расчистить путь. За пятнадцать минут шлюпки удалились не больше, чем на сотню ярдов от корабля.

Тем временем двое ныряльщиков — человек и хьерт, в масках для дыхания, прорубили отверстие в водорослях у борта судна, исчезли в густой глубине.

Когда спустя полчаса они не появились на поверхности, Лавон обратился к первому помощнику:

— Вормеехт, сколько можно продержаться под водой в таких масках?

— Не больше получаса, капитан. Хьерт, возможно, продержится дольше, но не намного.

— Пожалуй…

— Посылать пловцов не следует.

— Разумеется, — хмуро буркнул Лавон. — Как по-вашему, «Ныряльщик» к ним пробьется?

— Сомневаюсь, но мы должны попытаться. Вызывайте добровольцев.

«Спьюрифон» несла на борту маленькое подводное суденышко, которым пользовались для научных исследований. Его не трогали уже несколько месяцев, но для подготовки к погружению потребовался всего час. Вормеехт выбрал троих добровольцев, и душу Лавона сжало, будто стальной цепью, предчувствие, что он посылает их на смерть. Капитан никогда не видел, как умирают люди, кроме смерти нескольких глубоких старцев, и неожиданная, случайная гибель любого человека была для него событием тяжелым и непостижимым.

Когда задраили люк, «Ныряльщика» лебедкой опустили за борт. Какое-то мгновение он оставался на поверхности, затем работающие на лебедке матросы отключили удерживающие корпус захваты и, подобно толстому сверкающему крабу, «Ныряльщик» начал погружаться. Происходило это медленно. Водоросли плотно стискивали лодку, они оказались такими же прочными на разрыв, как захваты лебедки.

Калимойн выкрикнул что-то из-за рогового пузыря с нижней палубы. Лавон отвел взгляд от поверхности воды и увидел, как отправленные им шлюпки с трудом пробиваются сквозь заросли морской травы. Стояло уже позднее утро, и в ослепительном солнечном свете трудно было понять, куда они направляются. Но, похоже, они возвращались.

Молчаливый Лавон в одиночестве ждал на мостике. Никто не смел подойти к нему. Он уставился вниз на плавучий ковер водорослей, кишащий странными и жутковатыми формами жизни, и думал о двух ныряльщиках, экипаже подводного суденышка и остальных, находившихся пока в безопасности на борту «Спьюрифон». Все они оказались в бедственном и одновременно комичном положении; как легко этого можно было избежать, подумал он, и как легко об этом сейчас рассуждать. И как бесполезно.

Почти весь день Лавон неподвижно проторчал на мостике в молчании, тумане, жаре и зловонии. Затем ушел в каюту.

Позже к нему заглянул Вормеехт с новостями. Экипаж лодки обнаружил ныряльщиков, висящих около замерших винтов. Они были завернуты в плотные кольца морской травы, словно водоросли сознательно окутывали их. Лавон отнесся к такому предположению скептически; люди наверняка сами запутались, подумал он с болью. «Ныряльщик» имел ограниченный запас времени для погружения, и машины чуть не расплавились от усилий, опуская лодку на пятидесятифутовую глубину. Трава, по словам Вормеехта, образовала фактически сплошной слой на десятки футов вглубь от поверхности.

— Что со шлюпками? — спросил Лавон, и первый помощник ответил, что они вернулись в целости и сохранности, только матросы вымотались от изнурительной гребли. За весь день они ухитрились отойти от судна не больше мили и не видели конца морской травы, не нашли они также ни одного прохода в сплошном ковре. На одного гребца напала похожая на краба тварь, она укусила его в спину, оставив царапину, и удрала.

За день положение не изменилось, и никаких перемен не предвиделось. Морская трава цепко держала «Спьюрифон», невозможно было придумать, как освободить корабль.

Лавон бился в тревоге. Он попросил летописца Майкдала Хаца потолкаться среди команды, узнать настроение людей. Часа через два тот возвратился.

— В основном, все спокойны, — доложил. — И хотя кое-кто волнуется, большинство находит наше положение необычайно освежающим после монотонной обыденности последних месяцев.

— А вы?

— У меня свои страхи, капитан. Но хочется верить, что мы найдем способ вырваться. И все-таки, я с удовольствием любуюсь красотой этого необычного пейзажа.

Красота? Лавон не видел здесь ничего красивого. Он мрачно оглядел окружающие судно мили морской травы, бронзово-красной в кровавом закате. Красная дымка поднималась от воды, и в густеющем тумане обитающие на водорослях твари сновали повсюду в огромном количестве, так что похожие на островки спрессованные массы морской травы все время подрагивали. Красота? В чем-то действительно красиво, вынужден был признать Лавон. У него возникло ощущение, будто «Спьюрифон» села на мель посреди огромной картины, где большими мазками мягкой текучей формы нанесен на полотно похожий на сон, сбивающий с толку мир без каких бы то ни было ориентиров, на поверхности которого происходило бесконечное изменение света и цвета. Сам же Лавон относился к морской траве, как к врагу, которого необходимо уничтожить.

Он не спал большую часть ночи, обдумывая всевозможные способы борьбы с нежданным противником.

Утро принесло новый цвет в окружающие водоросли. Они стали бледно-зелеными с желтыми полосами под расхолаживающим, обремененным редкими облаками небом. Вдали виднелись крылья пяти или шести огромных морских драконов, которые, пожирая свой корм, создавали широкие проходы в плавучем ковре. Как было бы хорошо, размышлял Лавон, сумей «Спьюрифон» проделывать то же самое!

Он встретился с офицерами. По их докладам, ночь прошла спокойно и большая часть экипажа была даже очарована необычностью пейзажа, но к утру начала нарастать тревога.