Рэйчел неслась, пригнувшись к гриве своей косматой лошадки. Она не была хорошей наездницей, да и сидеть по-мужски ей было непривычно. Пару раз, когда лошадь перескакивала через рытвину, девушка теряла стремя, но не сдерживала темп, справляясь на ходу. Она хорошо видела дорогу, вернее, не дорогу, а свой путь через равнину. Лунный свет очерчивал неровности почвы, и девушка опасалась только того, что лошадь попадет ногой в кроличью нору и повредит ногу, не сможет скакать дальше. А ведь ей надо было спешить, надо было успеть!..

Ее волосы разметались по спине, одежда сбилась. Она еле успела надеть юбку, когда в замок приехал Михей Баррот с известием. Жакет ее был застегнут не на все пуговицы, но, всегда аккуратная и щепетильная по поводу достойного внешнего вида, Рэйчел сейчас не думала об этом. Как и не думала, что совершает оплошность, когда в одиночку выбежала из дома и вскочила на первую, оказавшуюся взнузданной, лошадь. Эти мужчины так медлили, а ведь ей надо было спешить!.. Если убьют Мэг… Она боялась об этом думать. Боялась представить, что в ее жизни не останется ни единого по-настоящему близкого ей человека. Ее кормилицы, ее второй мамочки, ее подруги… ее Мэг, которая так понимала, жалела, направляла ее, дарила поддержку в самые трудные минуты. И теперь эти фанатики… Как они смеют?!

Рэйчел не знала, как сможет оградить от них Мэг. Почти интуитивно она надеялась, что, как всегда, сыграет роль тот неосознанный страх, какой она вселяла в людей. Не будь девушка в таком смятении, она бы более трезво подумала, что Мэг пугала их своим существованием куда сильнее, чем она сама. Могла бы припомнить, что ее так называемая связь с темными силами, как считало суеверное население, отнюдь не оградила ее в церкви в Уайтбридже, когда она хотела вступиться за Еву. Более того, слова Сары Холдинг о ней как о ведьме только распалили толпу. Но ни одна из этих мыслей, даже если бы и появилась, не остановила бы Рэйчел. Она понимала лишь одно: Мэг в беде, значит, следует заступиться за нее, быть с ней в трудную минуту. Она знала, куда ехать.

Когда она прискакала к жилищу Мэг и не нашла там никого, то поняла, куда толпа фанатиков потащила свою жертву для самосуда. Ни в одно из поселений они бы не решились явиться, опасаясь вмешательства властей. Следовательно, было лишь одно место, где они могли совершить казнь: древний храм друидов сам по себе вызывал у народа трепет и почтение. Там ведь еще в старину приносились жертвы. И Рэйчел, погоняя лошадь, неслась к Каменному кольцу. По сути, ее вел не разум, а интуиция. Ей нужно было скакать в Стоунхендж.

Еще издали она увидела золотистый свет над темными гигантами равнины. Огромные каменные арки кромлеха казались черными на фоне горевших внутри кольца огней. И там, под камнями, происходило какое-то движение, метались тени. Рэйчел подстегнула лошадь. Тут случилось то, чего девушка подсознательно опасалась всю дорогу. Ее лохматая лошадь споткнулась, резко полетела через голову, и Рэйчел была с силой отброшена прочь. Это спасло ее от участи быть придавленной тушей животного, но тем не менее от удара о землю она лишилась дыхания.

С трудом различив, как лошадь поднялась и затрусила прочь, Рэйчел лежала какое-то время оглушенная, потом стала тяжело подниматься. Пошатываясь, она встала на четвереньки. Голова гудела, но она была уже так близко от Стоунхенджа, что могла различить тот хриплый рев, которым толпа обычно начинает свои свирепые расправы и глумления. Эти звуки словно подстегнули Рэйчел, придали ей сил. Сжав кулаки, она быстро пошла вперед:

Ее появление заметили не сразу, вначале она слилась с обезумевшей, вопящей толпой никем не узнанной. Собравшиеся были словно не в себе и потрясали факелами; в центре пылал костер из вереска, слышались вопли, проклятия, но все же большая часть присутствующих, охваченная религиозным фанатичным пылом, пела, вернее, орала, псалом:

…И сердце верное твое

Пусть силы грешной не боится!

Блеснет архангела копье —

И дело правых разгорится.

Рэйчел не узнавали, толкали. У нее сильно кружилась голова, отчасти после падения, отчасти благодаря той нервозной, почти безумной атмосфере, которая царила среди каменных монолитов. Люди, одетые во все черное, с искаженными фанатичной ненавистью, озлобленными лицами, сейчас, в неровном свете огней и отблесках луны, выглядели скорее выходцами из преисподней, нежели обычными добропорядочными пуританами. В самой толпе было нечто жуткое. Обыкновенные люди словно превратились в диких зверей, а цель, которая возбудила их и казалась праведной, заставляла творить жестокости. Рэйчел с трудом узнавала знакомые лица: увидела обычно приветливого трактирщика из Уайтбриджа, сейчас, с дубинкой и факелом в руке, более походившего на опьяненного злом убийцу; здесь была воинственная Сара Холдинг, настоящая фурия, с ее выбившимися из-под чепца космами и налитыми кровью глазами. А ее молоденькая дочь Рут почти визжала, находясь в полушоковом состоянии от охватившего ее приступа кровавой лихорадки. То, что они считали праведным гневом, скорее напоминало безумство пораженного болезнью стада.

Но вот какой-то здоровенный мужчина отошел, и Рэйчел увидела Мэг. Женщина стояла в одной рубахе, в какой ее, видимо, и выволокли из дома. Худая, с всклокоченными седеющими волосами, дико озиравшаяся, она и в самом деле сейчас была похожа на ведьму. Мэг стояла под одной из каменных арок Стоунхенджа со связанными за спиной руками, на ее шею накинули петлю, а длинный конец веревки перебросили через балку у нее над головой, и держали его двое здоровенных мужчин, ожидавшие только приказа потянуть. Собравшиеся глядели во все глаза на Захарию Прейзгода, стоявшего на огромном лежачем камне и сверху руководившего толпой. В своей широкополой шляпе и просторном женевьевском плаще он напоминал какой-то темный призрак и на своем возвышении казался особенно высоким, подавлявшим толпу и главенствующим над ней. Он тоже пел, но лицо его, в отличие от большинства присутствующих, было спокойным, почти достойным, только глубоко запавшие темные глаза горели властным блеском. Он был здесь главой, эти люди подчинялись ему, и он почти не скрывал торжества. Вот он поднял руки ладонями вперед, и толпа стихла. Воистину его власть над собравшимися была неоспорима.