— Вам не страшно выходить одной в такую пору?

Она улыбнулась.

— Я ведь у себя дома, сэр. А все эти слухи о призраках… Знаете, я с самого детства испытывала к ним интерес, и меня никогда не пугали эти рассказы. Я не страшусь ни призраков, ни духов и даже, наверное, несколько разочарована, что мне ни разу не пришлось повстречаться хотя бы с одним из них.

Она выпрямилась. В лунном свете она вдруг показалась Карлу невероятно привлекательной. Ночь красила ее, это была ее стихия. Сейчас ее кожа казалась скорее бледной, чем смуглой, а глаза — особенно большими и темными. Они, словно отражая сияние ночи, блестели дивным огнем. Необыкновенно прелестно выглядели эти пышные завитки волос: легкие и пушистые, они обрамляли ее лицо, словно темное облако. Она притягивала Карла, и он захотел обнять этот тонкий стан, но что-то его точно сдерживало. Почему-то он вспомнил, как утром в церкви ее назвали ведьмой, а потом этот взгляд за столом, от которого ему стало не по себе. Да, в этой девушке было нечто колдовское.

И все же Карл не смог сдержать комплимента.

— У вас удивительно красивые волосы, Рэйчел. Жаль, что вы днем прячете их под чепец.

— Так принято, — тихо сказала она и, похоже, несколько смутилась.

Карл улыбнулся:

— Здесь удивительно красиво. И эта лунная ночь, и прекрасная женщина рядом. В такую ночь хочется быть поэтом или влюбленным.

Рэйчел мило улыбнулась, глядя на блики воды.

— Да, здесь очень красиво. Мне нравится, что наш парк так разросся. Природа всегда искуснее человека, и я люблю гулять в этих диких зарослях.

Карл понял, что, по сравнению со старшей сестрой, Рэйчел не наделена и сотой долей обычного женского кокетства, а перед истинной невинностью он всегда пасовал — она попросту его не привлекала. Он вновь подумал о Еве.

— А ваша сестра…

— О, Ева совсем другая. Ева жила при дворе, у нее иные вкусы. Мы очень разные с ней, хотя искренне любим друг друга. Вам ведь очень понравилась Ева. Это нетрудно было заметить.

После этой фразы Карл не знал, как и начинать ухаживать за девушкой. Он обронил только, что ему следовало бы вести себя сегодня сдержаннее, ибо то, что не укрылось от глаз Рэйчел, мог заметить и Стивен Гаррисон.

— Мог, — согласилась Рэйчел и внимательно поглядела на короля.

Опять ее прямота раздосадовала Карла. Она проницательна — нет слов, но в ней и на йоту нет манящей дерзости сестры. Та словно всему миру бросала вызов — и его хотелось принять. Рэйчел же, в глазах Карла, могла стать скорее товарищем, сестрой, но не объектом соблазнения. А жаль. У девушки такая прелестная грудь и открытый доверчивый взгляд. Даже ее колдовское очарование словно рассеялось.

Но Карл был слишком галантным кавалером, чтобы, проведя с дамой какое-то время, не попытаться ее увлечь. И он вновь заговорил с Рэйчел; сменив тему разговора, он заметил, что они, видимо, находятся среди аптекарских грядок, и поинтересовался, каким травам Рэйчел отдает предпочтение.

— Разве вы понимаете в этом? — удивилась девушка.

— О, я знаю травник наизусть. Вас удивляет это? Или, по-вашему, мужчину может интересовать только война? Что ж, я вас разочарую. Более того, замечу, что из меня вышел бы неплохой аптекарь. Моя матушка, хоть и весьма знатная дама, интересовалась травами, и ее увлечение, видимо, передалось и мне.

— Тогда я вас проверю, — улыбнулась Рэйчел. — Скажем, что бы вы применили при спазмах?

Карл усмехнулся и ответил в тон вопроса:

— Скажем, отвар мелиссы или боярышника. Или терна. Но с терном надо быть осторожным, ибо он является также и сильным слабительным.

И Карл тут же, несмотря на щекотливость темы, рассказал забавный случай. Рэйчел наконец рассмеялась. Королю все же удалось разбить некую холодность, что возникла меж ними, и Рэйчел, как и прочие, невольно поддалась его обаянию. Вскоре она уже рассказывала о растениях, которые трудолюбиво выращивала на своих грядках; они обсуждали и сравнивали их достоинства. Она даже указала «мистеру Трентону» на полосу посевов кукурузы, которую отец привез несколько лет назад из Америки; она очень хороша при болезни печени, какой страдает тетушка, — Она так же помогает при ожирении и снижает аппетит, — заметил Карл, и, хотя он не добавил больше ни слова, они переглянулись и весело рассмеялись.

Теперь Рэйчел глядела на собеседника с явным удовольствием. В его речах и манерах проступала такая непринужденность, что и ей стало легко. Он начал нравиться ей, и она невольно поняла сестру, которая сегодня не сводила глаз с этого некрасивого юноши. У него была приятная улыбка, а карие глаза, казалось, не, смотрят, а ласкают и завораживают. Не поддаться его обаянию было трудно. Рэйчел сделала над собой усилие, чтобы закончить разговор, и заметила, что они достаточно долго гуляют и им следует возвращаться.

Едва они вошли в заросли, как Карл остановился будто вкопанный. Какой-то звук — рычание, переходящее в хохот, долетело со стороны озера, и было в этом звуке нечто такое, что у него мурашки пробежали по спине и гулко застучало сердце.

— Силы небесные! Что это?

Рэйчел тоже остановилась. Карл чувствовал, как во мраке она смотрит на него.

— Вы разве не слышали, Рэйчел?

Она некоторое время молчала, потом нерешительно произнесла:

— Может, это собаки?..

Карл ощутил внезапное раздражение.

— Не морочь мне голову, девушка, — довольно резко произнес он. — Я еще поверю, что псы могут рычать, но не смеяться же.

Она опять долго молчала.

— Идемте, мистер Трентон, мне страшно.

Карл скривил в усмешке рот:

— Вы ведь не боитесь ночных призраков?

Она не ответила.

В это время в просветах меж деревьев показалась аркада галереи, и Карл увидел будто вынырнувшего из зарослей Патрика Линча.

— Уж не ваш ли управляющий оглашает округу этими воплями? Что он за человек?

Рэйчел не ответила, она тоже глядела на Патрика Линча, Но старик шел спокойно, даже понуро. И вдруг остановился как вкопанный.

В этот миг Рэйчел слабо ахнула и неожиданно вцепилась в руку Карла.

— О!.. — почти простонала она.

Теперь Карл увидел то, что испугало Рэйчел. За колоннами навстречу управляющему медленно, почти плавно, двигался еще один силуэт. Что-то странное, неестественное было в его медленной поступи, во всем его облике. Руки его были сложены на груди, опущенную голову покрывал островерхий капюшон, скрывающий лицо.