— Так легко и шейку свернуть, малышка, — сказал он и фамильярно потрепал ее кудрявую челку.

Рэйчел чуть не замурлыкала от удовольствия, но Стивен уже словно забыл о ней. От него пахло духами, камзол был украшен бантиками, а глядел он туда, откуда доносились перезвоны лютни и смех Евы. Он спешил к ее сестре. Рэйчел тогда еще не осознала боли ревности. Ощутила лишь счастье находиться в мужских руках. И когда Стивен, перескакивая через ступеньки, убежал к ее сестре, стояла, как дура, счастливо улыбаясь кому-то в темноте.

Потом Ева уехала, а вскоре отбыл и Стивен Гаррисон. Рэйчел скучала по нему, плакала по ночам в подушку, ненавидя эту войну, заставившую мужчин уезжать. Она никому не говорила о своей первой любви. К ней тогда была приставлена наставница — сухая чопорная мистрис Карфакс, которая должна была воспитывать девочку. Она состояла при Рэйчел с пяти лет, учила ее манерам, следила за образованием, но явно ненавидела свою подопечную. Девочка платила ей тем же: дерзила, часто убегала, забивалась в какой-нибудь закуток и с мстительным удовольствием слушала, как тонкий голос воспитательницы, разыскивавшей ее, переходит в визгливую истерику. Наставница все же чего-то добилась — обучила девочку чтению и письму, греческому и латыни. Правда, уроки шли плохо, и мистрис часто порола ее розгами. Она была женщиной сильной, и рубцы на теле Рэйчел заживали долго.

— Я выбью из тебя дьявольский дух, маленькая ведьма, — шипела мистрис, опуская на оголенные ягодицы воспитанницы смоченные рассолом розги.

При этом она словно испытывала садистское удовольствие и распалялась еще более от того, что, сколько бы она ни секла непокорную ученицу, не могла вырвать у той ни стона, ни писка.

Выгнали ее не за эту жестокость, а за то, что она распространяла слухи, будто младшая дочь барона Робсарта не обычный ребенок, а маленькая колдунья. Иначе почему она так любит гулять в лунные ночи и бегает без конца к проклятой ведьме Мэг?

Однако когда мистрис Карфакс не стало, Рэйчел даже затосковала о ней. Ибо отныне круг ее общения окончательно сузился. Мистрис Карфакс хоть брала ее с собой, когда навещала соседей или ходила в церковь. Оставшись без наставницы, Рэйчел окончательно оказалась отдаленной от всех. Дядя Энтони, с которым она тогда жила в Сент-Прайори, едва замечал ее, отец и сестра были в отъезде, а соседи и сверстники явно сторонились ее. Рэйчел стала совсем нелюдимой и общалась лишь со слугами. Именно тогда она нашла утешение в чтении книг. Теперь, когда никто не заставлял ее учиться, она сама потянулась к знаниям. Рэйчел, закутавшись в плед, просиживала ночи напролет с книгой в библиотеке. Она стала мечтательной и задумчивой. Ее духовный мир складывался под воздействием рыцарских романов и религиозных книг. За ними наступил черед Ронсара и Шекспира, и Рэйчел плакала над книгами, негодовала, Восхищалась. Потом она прочла античных авторов, и теперь целый мир греков и троянцев приводил девочку в трепет, увлекая легендами о героях, чудовищах, богах и смертных женщинах, которых небожители желали даже более страстно, чем бессмертных красавиц с Олимпа. Когда она пережила пору физического созревания собственной плоти, ее жаждущая и страстная натура открыла для себя мир любовной поэзии. Откровенные стихи римского поэта Малагра, полные чувственных признаний, а затем «Искусство любви» Овидия и, наконец, строки нескромных новелл Боккаччо и игривость поэтических намеков Чосера. Она порой отрывала глаза от книг, замирала, чувствуя, как кровь так и кипит в ее жилах. В такие минуты она думала о Стивене. Никто другой не занимал ее воображения, ничей иной образ не приходил в память. И она ждала его, как же она его ждала!

Вернулись Ева с тетушкой. Леди Элизабет стала замкнутой и уже ничем не напоминала той любопытной, властной женщины, что так решительно указала на дверь мистрис Карфакс. Она полюбила обильные трапезы и уединение в дальних переходах Сент-Прайори, стала очень религиозной и не позволяла никому вторгаться в свой мир. Но что-то появилось в ней и неприятное: она полюбила сплетни, с наслаждением смаковала местные слухи и скандалы, и лишь об одном из них хранила молчание. Рэйчел узнала о нем сама. Ева была беременна!.. Хотя старшую сестру это тяготило, младшая была в восторге: в Сент-Прайори появится малыш! Его, разумеется, выдадут за подкидыша, но как же она, Рэйчел, будет любить маленького бастарда своей сестры! И она жалела Еву, ластилась к ней, а порой была для нее подлинной поддержкой. Ибо Ева совсем пала духом, и Рэйчел впервые ощутила себя сильной и незаменимой.

Вскоре ей в полную меру пришлось ощутить, как ей понадобится ее сила. Отец тайно прибыл в Сент-Прайори, созвал своих дочерей и сестру (дядя Энтони никогда не был в хороших отношениях с братом и к тому времени уже жил в отдельном доме в приходе) и поведал, что их ожидает. Как оказалось, более других он рассчитывает на свою рассудительную младшую дочь. Рэйчел не могла обмануть доверие горячо любимого отца, хотя и понимала, что эти страшные события оборвали ее беззаботную юность — началась обременительная зрелость. Да, с той роковой ночи она стала взрослой и, более того, постарела.

А на Сент-Прайори опустился покров тайны.

Самым ужасным было сжиться с этим, но Рэйчел нашла в себе силы, потому что привыкла таить все в себе. Она по-прежнему была одинока, только теперь стала молчаливой и замкнутой; ощущение какой-то безысходности струилось по ее жилам, словно вялая кровь. Она чувствовала себя несчастной, и только воля удерживала ее от отчаяния, поскольку она знала, что отчаяние — это грех, и отвлечься от него можно, лишь уйдя в работу. Теперь она словно с удовольствием втягивалась в дела имения, в ней стало расти сознание собственной значимости.

Порой Рэйчел боялась того, что таилось в ней. Лишь Мэг смогла разгадать ее терзания и, как ни странно, даже одобрила это. Она объяснила, что некоторые женщины уже с рождения знают все об отношениях меж людьми обоих полов. Мэг была своеобразной личностью, и то, что она считала достоинством своей молочной дочери, сама Рэйчел, наслушавшись проповедников, почитала грехом. Скромные манеры, сдержанность — вот достоинства доброй христианки, а не тайное вожделение, что бередит душу, ведет к бесстыдным помыслам и мечтам.