Строили всем миром, по правилам строительной техники.

Вечером после танцев приводили туда лимитчиц и драли, как сидоровых коз – причём с особым цинизмом.

Всё это безобразие происходило под раздолбаный кассетник «Весна» и плантовскую «Лестницу в небо».

Но простояла «хибара» недолго – пришли менты с бульдозером и всё снесли на хуй.

За нас заступились бабушки-старушки, что возле подъезда.

– Детишки фулюганють, но по-тихому, без фанатизма.

А участковый им говорит:

– Какие в пизду детишки? Там гондонов под лавкой больше, чем в аптеке!

А также математики, основ высшей математики, физики, и – о Боже! – даже русского языка и литературы как сочинения на вступительном экзамене.

Гарантию поступления доцент давал 100 % и, как мы увидим в дальнейшем, не обманул.

Вместе со мной постигали азы и премудрости математики и физики такие же два долбака и придурка.

Они мне напоминали знаменитых героев бессмертного романа Ильфа и Петрова.

«Никеша и Владя были вполне созревшие недотёпы».

Любимыми словами Вадима Николаевича были:

– Не волнуемся, смотрим, по схеме.

На любые тригонометрические функции, уравнения с тремя или двумя неизвестными у него был свой личный, специфический и индивидуальный подход.

Он терпеливо, а главное, очень доходчиво разъяснял нам решение дебильных задачек про «из пункта А в пункт Б вышел поезд или пассажир», а когда он туда придёт и придёт ли вообще, хуй его маму знает.

Это же касалось мудрёных задач по физике про сопротивление, напряжение, выделение энергии и прочей нудной и совершенно непонятной хуйни.

Короче, всего за шесть месяцев он сумел натаскать нас, что безуспешно пытались сделать учителя наших школ в течение долгих десяти лет.

Именно натаскать, а не научить!

– Забудьте всё то, чему вас учили в школе, – медленно вдалбливал в наши головы Вадим Николаевич.

– Не волнуемся, смотрим, по схеме – это оседало в наших мозгах, как «Отче наш».

Все его «схемы» в корне отличались от школьных, но позволяли щёлкать физику и математику в пределах вступительных экзаменов в ВУЗ, как орехи.

Плюс ко всему накануне экзаменов он достал нам пачку уже проверенных от ошибок фото-шпаргалок сочинений на любые темы.

И призвав не волноваться и действовать по схеме, сказал, что одна из этих шпор обязательно будет темой сочинения.

И не ошибся.

Вид у самого Вадима Николаевича был довольно экстравагантный.

Стрижен наголо – большая редкость по тем временам, на голове буддистская шапка, сандалии на босу ногу, парусиновые брюки.

Эдакий Корейко начала 1970-х годов. Или диссидент, свободный художник, бард и менестрель своего времени.

Мало того, он сказал, как нам надо правильно сесть на вступительном экзамене по письменной математике – через ряд – чтобы получить три одинаковых варианта.

Результат был ошеломительный! Мы все получили по пятёрке.

Вадим Николаевич предложил не волноваться и смотреть по схеме.

Наступил день устного экзамена по физике. Тут пришлось труднее, «схема» доцента дала непредвиденный сбой и задачка попалась злоебучая, как старушка.

Пришлось очень сильно напрячь мозги, но решение пришло в последнюю секунду благодаря магическим, вы не поверите, «смотрим» и «по схеме».

Четвёрка!!!

Никеша и Владя также отдуплились по четыре балла.

Далее мы все трое благополучно «сдули» со шпор сочинения, не доглядев по одной запятой, и дружно получили по четвёрке.

Наступил решающий день.

Экзамен по устной математике. У недотёп дела были получше, благодаря средним аттестатам 4,0 балла. А у меня только 3,0.

А проходной балл был 21,0. Их устраивала четвёрка, а мне нужно было кровь из носу получать пятёрку.

Но я с блеском решил тригонометрическую задачку, обсчитал логарифм и приговорил к смертной казне мудрёное уравнение прямо у доски. Профессор только крякнул и спросил:

– Что за «схема»? – и откуда я её знаю, слегка прихуел, но вывел твёрдую пятёрку.

«Ура, товарищи!» – как говаривал Левитан.

Я поступил на дневное отделение МИИТа – строительный факультет.

Говорят, что когда об этом узнала седенькая математичка Мариванна, то она чуть не сошла с ума.

Ебла она весь наш десятый «А» – мама не горюй, а я так вообще перебивался у неё с двойки на тройку.

Рассказывали, что она бегала по учительской, прижав сухенькие ладошки к вискам, и раскачивалась, как лапсердачный еврей у синагоги.

При этом Мариванна истошно причитала, пытаясь рвать седые волоса на отвисшей, как челюсть, жопе, и кричала:

– Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

А вот Вадим Николаевич светился от радости и не преминул срубить с моих предков, а также с родителей недотёп премиального бабла.

Никеша и Владя тоже набрали проходной балл и даже зарделись, точь в точь как в романе «12 стульев».

Его советы мне пригодились по жизни – не волноваться, внимательно на всё смотреть.

Только вот действовать по «схеме» не получается, жизнь – она штука сложная и ни в какие «схемы» не вписывается.

Даже у такого уникума, как Вадим Николаевич…

Незадолго до окончания школы я второй раз попал в больницу. Мне предстояло удалять гланды.

Ангины так замучили, что в 15 лет пришлось лечь в детскую больницу на операцию.

В огромной палате лежало человек 15–20 детишек. Шум и гвалт стоял страшный.

Детки носились на головах и стояли на ушах, пыль вилась столбом.

Вместе со мной в палате лежал переросток-второгодник Вадик, лет 16-ти от роду.

Ему предстояла такая же операция, и мы с ним договорились поддерживать друг друга – гасить малолеток, соблюдать тишину – знали уже, что после операции боль страшная и любой шум бьёт по ушам, как молоток.

Первого прооперировали Вадика, когда его привезли в палату, то вид у него был бледный и синий.

Детишки пытались начать галдеть, но тут же получили от меня хороших бздян и приумолкли.

После этого, я в торжественной тишине зачитал малолеткам манифест «О тишине, правилах хорошего тона, и охране спокойствия Вадика».

Под страхом физического воздействия детки всё поняли, и в палате водворилась тишина и порядок.

Когда молоденькая и симпатичная медсестра Ольга, лет восемнадцати, пришла в палату, то сильно удивилась.

Все безропотно мерили температуру и принимали таблетки.

Ольга чуть задержалась у моей койки, а когда таблетка случайно упала, она нагнулась ей поднять, то тут я увидел, что она была без трусов.

Аппетитная «пелотка» так зазывно поигрывала между двумя половинками не менее аппетитной задницы, что «шляпа» в момент задымила.

У меня уже был сексуальный опыт после пионерского лагеря, и я решил добиться Ольгиного расположения во что бы ни стало.

Тем временем Вадик быстро оклемался и настал мой черёд идти под нож хирурга.

Он проводил меня почти до операционной и напутствовал словами:

– Не ссы, всё будет хорошо.

Ага, во время операции – а она шла под местным наркозом – женщина-хирург задела мне вену прямо в горле, кровь хлынула, как из ведра.

Тогда мне прямо в рот вставили огромный кохер – кровоостанавливающий зажим, названный так по имени его изобретателя, знаменитого хирурга Теодора Кохера.

Об этом мне чуть позже, в перерывах между минутами любви, расскажет Ольга.

Но мы отвлеклись от операционной, дорогой читатель, а там докторша буквально кричит мне:

– Зажми рот зубами как можно плотнее и держи кохер до посинения.

При этом лицо у неё было сине-бледное, только потом до меня дошло, какому риску я подвергался.

Зажим зажал сосуд, а я держал во рту эту штуку ещё полчаса, после чего вену зашили мне прямо в глотке, практически наживую – наркоз уже отошёл.

Ведь новое обезболивающие мне почему-то не вкололи.