Он сконфуженно кивнул.

— Да, простите, ми… То есть, я хотел сказать, прости, Финн. — Он залился краской, пробормотав: — Прошу прощения, просто это звучит так… — Он запнулся, не в силах выразить свои чувства.

Финн улыбнулась.

— А ты все время повторяй про себя, вот так: «Финн, Финн, Финн». Скоро запомнишь. — Жаркий румянец, заливший все его лицо, заставил ее рассмеяться. — А я и не знала, что ты краснеешь, как девушка, — поддразнила она. — Ну, ну, не обижайся. Мне это нравится. Это ужасно мило.

Он попытался придумать какой-нибудь ответ, но, так ничего и не выдумав, отступил и покраснел еще сильнее. Финн легонько похлопала его по руке.

— Ну прости, — сказала она. — Я просто шутила. — Она ободряюще улыбнулась ему и снова уставилась на фургоны, оставив Эшлина приходить в себя.

Рядом с фургонами ехало множество верховых, а по обеим сторонам скакали лошади всевозможных размеров и мастей. Внезапно одна из них взмахнула радужными крыльями и взмыла в небо. Финн и Эшлин дружно вскрикнули от изумления, и даже Брангин тихонько ахнула.

Это было огромное существо, высокое и мощное, точно ломовая лошадь, с толстой шкурой медового цвета. Его грива и хвост сияли бледным золотом и были очень длинными и пышными, а гордую голову венчала пара широких ветвистых рогов.

Взлетев, конь поджал под себя ноги. Его покрытые перьями крылья были очень широкими, золотисто-медовыми и малиновыми у основания и, постепенно темнея и переходя к зеленому и фиолетовому оттенку, становились на кончиках переливчато-голубыми. На спине у него сидел мужчина, по сравнению с огромным конем казавшийся совсем крошечным.

Стоявшие на земле со страхом и завистью смотрели, как волшебный конь резвится в воздухе, складывая крылья и с пугающей скоростью камнем падая к земле, чтобы тут же снова расправить их и взмыть вверх. В конце концов, он плавно спустился, приземлившись рядом с фургонами, взметнув хлопками огромных крыльев густую тучу пыли вместе с сухими листьями, от которой у всех защипало в глазах.

Моррелл, который, как и все в лагере, вскочил, чтобы посмотреть на сказочное зрелище, низко поклонился всаднику крылатого коня.

— Вы оказали нам огромную честь, милорд, — сказал он почтительно. — Вы сойдете со своего коня?

Всадник склонил голову и легко соскочил на землю, погладив медовый бок, прежде чем позволить Морреллу подойти к его руке.

— Добро пожаловать еще раз в страну повелителей лошадей, Моррелл Огнеглотатель, — сказал он. — А где твоя сладкоголосая мать?

В этот миг дверь фургона распахнулась, и оттуда выглянула Нина, точно услышав его слова. Дайд подошел к ней и снес старую женщину с лестницы, аккуратно усадив в мягкое кресло. Энит сменила свою юбку на другую, из оранжевого бархата, а белоснежные волосы заколола украшенным драгоценными камнями гребнем. Нина и Дайд поднесли кресло к костру и довольно грузно опустили его на землю. Энит склонила голову так низко, как только могла.

— Милорд, — сказала она.

— Энит, — отозвался он, почтительно склонив голову. — Я с нетерпением жду, когда снова смогу услышать твое пение.

— Благодарю вас, милорд, — ответила она, и он подошел к ней, поцеловав ей руку.

— Кто это? — шепотом спросила Финн у Эшлина, который только пожал плечами.

Брангин закатила глаза.

— Ты что, не слышала, что его называли Мак-Ахерном? Неужели сама не видишь его плед и брошь?

— Но ведь прионнса Тирейча не стал бы жить в фургоне, — сказал Эшлин вполголоса.

— В Тирейче все живут в фургонах, — раздраженно вздохнула Брангин. — Там нет ни городов, ни деревень.

Эшлин и Финн переглянулись, скорчив друг другу гримасу, и Финн прошептала:

— Тоже мне, всезнайка.

Мак-Ахерн присоединился к остальным, уже сидевшим вокруг костра, с благодарностью приняв большую кружку виски. Фургоны тирейчцев свободным кольцом встали вокруг повозок циркачей, полностью окружив их. Возницы слезли с козел и распрягли огромных собак, которые тут же улеглись в тени фургонов, тяжело дыша. Короткошерстные, с серо-коричневой и красно-коричневой шерстью, они выглядели очень воинственно, возможно, из-за щетинистых гребней вдоль спины. Но их карие глаза были кроткими и дружелюбными, и они, казалось, улыбались, высунув языки, с которых текла обильная слюна. Табун лошадей безмятежно щипал травку, разбредшись вокруг, и никто даже не пытался согнать их в кучу.

Дети слезли со своих пони, а те, кто был слишком стар или болен, чтобы ехать верхом, вышли из повозок. Мак-Ахерн вскочил и пошел помочь жене, беременность которой была уже заметной. Почти с мужа ростом, с толстой каштановой косой, достававшей до ее босых пяток, в свободном желтом платье-рубахе, она походила скорее на жену какого-нибудь фермера, чем на банприоннсу Тирейча.

— Виски утром! — неодобрительно воскликнула она, бросив взгляд на Моррелла, наполнявшего из бочонка несколько кружек сразу.

— Ох, если человека мучает жажда, то от стаканчика не будет вреда ни днем, ни ночью, — ответил Моррелл, отвесив ей замысловатый поклон и не разлив при этом ни капли. — Как поживаете, миледи? Цветете, как я погляжу! Она с улыбкой поблагодарила его, и он предложил ей одну из огромных кружек.

— Спасибо, но я лучше выпью плясика с твоей матушкой, — устало улыбнувшись, ответила она. Мак-Ахерн помог ей спуститься на землю, и Моррелл принес свое седло, чтобы подложить ей под спину.

В один миг маленький тихий лагерь превратился в шумную деревню. Женщины вытряхивали со ступеней повозок соломенные циновки и требовали у мужчин принести воды, чтобы вымыться. Ребятишки сгрудились вокруг Дайда и Нины, наперебой задавая вопросы и прося их выступить. Дайд послушно начал жонглировать сверкающими серебряными ножами, а его сестра прошлась вокруг лагеря на руках к бурному восторгу ребят.

— А вы что показываете? — требовательно спросила у Финн и Эшлина девчушка с четырьмя длинными косичками. — Вы тоже умеете ходить на руках?

Вопросы посыпались на них со всех сторон.

— Вы можете глотать огонь?

— А ногу за ухо закинуть можете?

— А верхом на трех лошадях сразу ездить умеете?

— Я играю на волынке, — робко ответил Эшлин. Это произвело на ребятишек впечатление, поскольку в Тирейче волынки были редкостью, и он послушно исполнил для них военный марш. Они восторженно захлопали в ладошки, а потом потребовали у Финн показать, что умеет делать она.

— Я умею лазать, — сообщила она, но ответом ей были совершенно непонимающие взгляды, ведь большинство из этих ребятишек никогда не видели ни стен замков, ни утесов. — Я могу утащить браслет у вас с руки так, что вы ничего не заметите, — подумав, сказала она. Над ней тут же начали смеяться. Поэтому Финн принялась развлекать их, вытаскивая монетки у них из ушей и камешки из башмаков, а потом, к их изумлению, выложила на землю то, что стащила у каждого из них, да так, что никто ничего не понял.

Дайд колесом подкатился к ним, перекувырнулся в воздухе и начал жонглировать дюжиной золотистых шариков, которые образовывали замысловатые круги, вращавшиеся высоко в воздухе. Ребятишки смотрели на это чудо, разинув рты. Подхватывая и снова подбрасывая их вверх сначала одной рукой, потом ногами, потом головой и плечами, потом острым кончиком кинжала, Дайд поддерживал детвору в состоянии постоянного изумления. Наконец он поймал все блестящие шарики и раскланялся. Ребятишки разбежались рассказать об этом своим матерям, и Дайд вполголоса сказал:

— Я бы не стал устраивать спектакль из воровства, Финн.

— Но почему? — вспыхнув, спросила Финн. — Им это понравилось ничуть не меньше, чем твое жонглирование.

Он подбросил кинжал и поставил его себе на кончик носа, балансируя.

— Во-первых, — отозвался он с запрокинутой головой, так что его голос звучал довольно невнятно, — мы не хотим, чтобы ты привлекала к себе внимание. Во многих деревушках, которые мы проезжаем, появление циркачей — самое большое и яркое событие за целый год. Люди болтают о том, что видели. Даже здесь, в Тирейче, где нет деревень, караваны часто пересекаются друг с другом, и о чем еще они могут разговаривать, если не о циркачах?