— Пой, старуха! — закричал первый помощник. — Пой, а не то я своими руками перережу тебе горло!

Энит глубоко вздохнула, открыла рот и запела.

Чистый, нежный, мелодичный голос взмыл над бушующими волнами, криками и воплями матросов, хлопаньем паруса и пронзительным свистом Фэйргов. Скорчившись у фальшборта, вцепившись в канаты, Финн ощутила пронзительную острую радость. Она скорее почувствовала, чем увидела, как Дайд с Джеем обменялись взглядом, в котором было удивление и ошеломленное понимание. Они ухватились за мачту и тоже запели.

Повсюду на корабле матросы застыли на своих местах и изумленно повернули к ним свои лица. Корабль продолжало нести, его паруса бешено хлопали, но никто не побежал выбирать канаты или закреплять паруса. Рулевой зачарованно выпустил из рук штурвал, закрутившийся по своей воле. Фэйрги тоже застыли прямо на веревках, все как один повернув мокрые черные головы и заслушавшись. Даже морской змей замер, покачиваясь из стороны в сторону, и буйство волн постепенно прекратилось.

Глубокое, точно океанский прибой, страстное, как слова любви, нежное, словно материнская колыбельная, теплое, как костер зимой, контральто виолы вплелось малиновыми лентами в серебристый газ голоса Энит. Звонкие переливы флейты, теплый ритм гитары, сильный молодой голос Дайда слились воедино, рождая глубокую гармонию музыки, но именно берущий за душу неземной звук голоса старой женщины и страстная песня виолы околдовывали всех, кто их слушал.

Финн плакала. Чувство любви и нежности, переполнявшее ее, было почти невыносимым. Она протянула руку и коснулась руки Бранг, и сестры прильнули друг к другу, всхлипывая и пытаясь что-то сказать, что-то объяснить. По всему кораблю люди рыдали, смеялись или пели, многие неуклюже обнимались или похлопывали друг друга по спинам. Диллон стоял на коленях, обвив руками своего косматого пса, и по щекам у него текли слезы. Фэйрги свистели и напевали, их странные чужие лица светились, стройные чешуйчатые тела качались в такт музыке.

Обняв Бранг так крепко, как только могла, Финн уткнулась мокрым от слез лицом в плечо кузины. Сквозь пелену слез она увидела капитана и первого помощника, плачущих и смеющихся одновременно, пожимая друг другу руки так, как будто были не в силах оторваться друг от друга. Голос Энит дрожал от напряжения, музыка взмывала и падала вниз, пока, казалось, весь корабль не окутался серебристым светом. Плача и смеясь, музыканты играли как одержимые, и вчетвером создали чары такой силы, что все слушавшие упали на колени, восхищенно подняв лица. Люди и Фэйрги стояли рядом, задыхаясь от чувств, слишком глубоких и сильных, чтобы выразить их словами, и перепончатые руки морских обитателей сжали грубые ладони матросов.

Наконец песня затихла. Энит без чувств рухнула вперед в своем кресле, и лишь веревки не дали ей упасть. Эшлин тоже зашатался, выронив из рук флейту и закатив глаза. Дайд смахнул с лица слезы и триумфально взглянул на Джея, который стоял, высокий, гордый и ликующий, подняв над головой свою виолу и смычок.

— Сегодня вы услышали песню любви, — сказал Дайд, и в его голосе все еще звенела сила. — Не забудьте ее.

На корабле воцарилась благоговейная тишина, а потом ему ответили — криками, свистками и песнями. В воздух полетели шляпы, и люди снова обнялись с Фэйргами. Морской змей ласково терся головой о нос «Вероники», обвив корабль своим золотисто-зеленым телом.

Один из Фэйргов прошел по палубе и встал напротив Дайда, сделав замысловатый почтительный поклон. Черные волосы мокрым шелковым плащом облепили его голую спину, а на груди висела одна черная жемчужина. Хотя у него было две ноги, как и у людей, его гладкая чешуйчатая кожа своим цветом совершенно не походила на человеческую, а запястья и щиколотки опоясывали мягкие плавники. На нем не было совсем ничего, кроме юбки из водорослей, нарядно украшенной ракушками и веточками коралла.

— Мы… не… забудем, — ответил он, чуть запинаясь. — Вы… сдержите… слово?

— Мы сдержим слово, — ответил Дайд. На его лице отражалось изумление, смешанное с благоговением.

Фэйрг отсалютовал ему, потом пронзительно свистнул. Все Фэйрги, стоявшие на палубе, подбежали к фальшборту и спрыгнули вниз, а морской змей ушел под воду. Фэйрг с черной жемчужиной снова взглянул на Дайда.

— Мы… сдержим… слово, — повторил он. Потом и он тоже прыгнул за борт, и его тело описало правильную изящную дугу. Он нырнул в море и вновь показался над водой на некотором расстоянии от корабля, высоко подняв руку.

Следующее утро выдалось ясным и солнечным. Финн облокотилась на перила и смотрела на Фэйргов, которые плыли рядом с кораблем, свистя, напевая и подскакивая на волнах ради забавы. Часто они выпрыгивали из воды, грациозно взмахивая сильными серебристыми хвостами. Их черные волосы струились по поверхности. Матросы бросали им соленую рыбу, а Фэйрги в ответ кидали свежую, и один старый моряк сказал:

— Да, жаль, что они не могут все время плыть рядом с нами; это было бы куда легче, чем забрасывать леску в надежде поймать хоть что-нибудь!

К закату большинство Фэйргов отстало, последовав за воином с черной жемчужиной, повернувшим своего морского змея обратно к островам. «Вероника» осталась одна в открытом море.

Следующие двенадцать дней маленькая каравелла плыла вдоль побережья Клахана, благословленная попутным ветром и ясным небом. Все это время Энит и Эшлин лежали как мертвые, их дыхание было быстрым и поверхностным, лбы горели.

— Это колдовская болезнь, — сказал Дайд. Его лицо прорезали морщины тревоги и усталости. — Энит слишком стара для такого заклинания, а Эшлин слишком молод.

— Они поправятся?

— Надеюсь. — Дайд положил голову на руки. — Должен сказать, что я и сам чувствую себя не лучшим образом. Я никогда еще так не пел.

— И я тоже, — сказал Джей. В его голосе все еще звенело ликование, хотя и он выглядел опустошенным и усталым. — В этой виоле скрыта огромная сила. Я чувствовал, как она клокочет во мне.

— Мы все это слышали, — сказал Дайд, сжав плечо друга. — И это не одна лишь виола. У тебя действительно блестящий Талант!

Энит очнулась на двенадцатый день после песни любви, а Эшлин еще через три дня. Оба похудели и ослабли, а старая женщина казалась такой бесплотной, что ее вот-вот унесет ветер.

«Вероника» оставила берег далеко позади, поскольку они сейчас проплывали воды Эррана, скрывавшие коварные ползучие отмели и печально известные живущим в них чудищем, арлекин-гидрой. Многие моряки развлекались жуткими историями об этом ули-бисте, пугая молодых членов команды. Они рассказывали, что арлекин-гидра уничтожила куда большее кораблей, чем все остальные природные и магические явления. Это был морской змей с тысячей голов. Если одну отрубали, на ее месте тут же вырастали две новые. Гидра появлялась из ниоткуда, поднимаясь из глубин, чтобы превратить корабль в щепки в своих радужных кольцах и сожрать его команду.

— Ты думал, что тот морской змей — настоящее чудище, но в сравнении с арлекин-гидрой он просто котенок, — стращали они.

Финн была страшно рада, что они плывут так далеко к югу от побережья Эррана.

Однажды, через несколько дней после пробуждения Эшлина, Финн лежала на палубе полубака, играя с молодым волынщиком в нарды. День был теплым и погожим, и все матросы, свободные от вахты, отдыхали на палубах, играя в карты или кости или латая свою оборванную одежду. Дайд играл на гитаре и развлекал матросов песней о моряке на берегу:

Эй вы, забияки, в чьих жилах не кровь, а морская вода!

О Джеке-матросе сейчас я вам песню спою.

Когда после рейса на берег он сходит в порту,

Быстрее него ни один не спускает кубышку свою.

В портовый кабак прямиком отправляется Джек-мореход

И требует скрипку, красотку и бочку хмельного вина.

Так он веселится, пока его не позовет