— У вас есть шпионы за Великим Водоразделом? — изумленно спросила Финн. — Я думала, чужаков, ступивших на землю Тирсолера, сразу убивают.

— Не забывай, моя кошечка, о том, сколько тех, кто пошли в поход против нас, вернулись домой, чтобы рассказать своим землякам обо всем, что видели и слышали здесь, — с улыбкой сказал Лахлан. — И некоторые из них настолько изменили свои воззрения, что теперь посылают мне новости, которые считают интересными для меня, все это время рассказывая истории об ангеле с полуночными крыльями и пылающим мечом…

— Который придет и сбросит жестоких и порочных священников с их позолоченных алтарей, чтобы освободить народ Яркой Земли от их ужасной несправедливости и тирании, — звенящим от торжества и уверенности голосом сказал Альфонсус Уверенный.

— Это слова Киллиана Слушателя, — сказал капитан Тобиас, и его выдубленное солнцем и морской водой лицо сморщилось в зловещей улыбке. — Он — божественный пророк Отца Нашего Небесного, которого Филде и ее приспешники несправедливо обвинили в ереси и инакомыслии и заключили в Черную Башню. Они утверждали, что он слышал не слова Господа, а порочный шепот Сатаны, и отрезали ему уши, чтобы навсегда лишить возможности что-либо услышать.

— Не бывает пророка без чести, разве только в своем отечестве и в своем доме, — самым зловещим тоном сказал Эрвин Праведный. Эльфрида и остальные тирсолерцы торжественно кивнули, выражая согласие.

— Этого человека мы хотим спасти, — сурово сказал Лахлан. — Наши шпионы говорят, что Филде начала бояться растущих волнений в стране и решила, что лучше будет умертвить провидца, чем рисковать восстанием, которое могут вызвать слова его пророчества. До сих пор Всеобщее Собрание считало, что его содержания под замком будет достаточно, чтобы затушить огонь, зажженный его речами. И все же после постыдного провала попытки вторжения тирсолерский народ начал роптать против Филде и Церкви. Пошли разговоры о том, чтобы вызволить Киллиана Слушателя и последовать за ним на борьбу с властью Всеобщего Собрания. Вот почему мы хотим освободить его. Если Киллиан Слушатель будет говорить от нашего имени, возможно, мы сможем привлечь народ Тирсолера на свою сторону. Мы сможем помочь Эльфриде вернуть себе престол, а Тирсолер наконец освободится от тирании Всеобщего Собрания.

— Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется руками человека, — со значением сказал Эрвин Праведный, и его товарищи согласно кивнули. Финн с трудом подавила смешок.

Лахлан глотнул вина, и его крылья слегка расслабились. Он устремил на Финн взгляд своих неотразимых золотистых глаз.

— Вот почему мы нуждаемся в тебе, Финн. Только ты можешь забраться в Черную Башню и впустить спасательный отряд.

— В Черную Башню? — спросила Финн.

— В Черной Башне я родилась и выросла, — с дрожью сказала Эльфрида. — Это тюрьма, в которой держат самых опасных врагов Всеобщего Собрания. Туда ссылают предателей, еретиков и самых кровожадных убийц, и еще всех тех, кто должен исчезнуть навсегда. Большинство казнят на площади перед Великой Церковью, а их головы насаживают на пики вдоль городских стен, но некоторые исчезают за этими черными стенами и больше никогда не выходят назад. Оттуда еще никто не убегал. Мой отец попытался, когда я была еще совсем крошкой, но погиб при этом.

— Ясно, — сказала Финн. — Значит, бьюсь об заклад, что никто и не влезал туда раньше.

Эльфрида покачала головой.

— Ни один человек в здравом уме не стал бы даже пытаться!

— И поэтому вы вызвали Кошку, — хмуро подытожила Финн. — Потому что был нужен кто-нибудь не в своем уме.

— Никто другой не сможет справиться с этим, Финн, — сказала Изолт. — Поверь мне, мы придумали и отвергли не один план спасения пророка, но лишь этот имеет хоть какой-то шанс на успех. Если ты сможешь взобраться по стенам и попасть внутрь так, чтобы никто не заметил…

— Киллиан — самый добрый старик, какого только можно себе вообразить, — со слезами в голосе сказала Эльфрида. — Его уже и так ужасно наказали — пытали и изувечили — за то, что осмелился поднять голос против Филде. Мой народ глубоко уважает пророков, и они возненавидели Всеобщее Собрание. Если он до сих пор жив и мы сможем освободить его и убедить снова проповедовать, возможно, это лучший шанс из всех вернуть мой трон.

— Ты можешь хотя бы сказать, жив ли он еще? — настойчиво спросил Лахлан. — Пожалуйста, Финн?

— Каким образом? — отрывисто спросила Финн. — Мне нужно взять в руки какую-то его вещь.

Эльфрида запустила руку в карман и, вытащив грубый деревянный крест, передала его Финн. Крест висел на кожаном ремешке, связанном во многих местах там, где он лопнул.

— Киллиан дал мне это, когда мы виделись в последний раз, — умоляюще сказала Эльфрида. — Можешь что-нибудь по нему сказать, Финн? Он еще жив? Его все еще держат в Черной Башне?

Финн взяла деревянный крест в руки, закрыв глаза и сосредоточившись. Она увидела темную камеру, освещенную лишь неверным светом двух факелов, вставленных в жаровни. На стене висел истощенный старик. Его скелетоподобное тело было кое-где прикрыто грязными лохмотьями. Перед ним, протягивая ему длинный бумажный свиток, стоял закованный в латы солдат с коротко остриженными седыми волосами, в длинном белом плаще с красным крестом.

— Подписывай! — прошипел солдат, и старик еле-еле покачал головой.

Удивленная высоким голосом солдата, Финн пригляделась и ошеломленно заметила, что плащ как-то неровно облегал одетый в кольчугу стан солдата. Это была женщина с одной грудью.

Позади бертильды стояла шеренга солдат в полном боевом снаряжении, поверх которого были надеты белые плащи с символом в виде черной башни. Там был также маленький плотный мужчина в длинной черной сутане с украшенным драгоценными камнями крестом в руке. У стены виднелся длинный стол, заваленный странными приспособлениями и инструментами, а некоторые нагревались в жаровнях с добела раскаленными углями. Огромный бритоголовый мужчина поворачивал эти инструменты на углях, и его голые мускулистые руки блестели от пота. Он вытащил один из них и погрозил им узнику, и старик отчаянно дернулся. Он вжался щекой в сырой камень, и Финн с ужасом увидела уродливое кольцо красных рубцов там, где когда-то было ухо.

— Он жив, — слабо сказала Финн. — Они пытают его. Хотят, чтобы он что-то подписал. Чтобы он признался, что вступил в сговор с Нечистым. Он отказывается.

Эльфрида всхлипнула, а три тирсолерских моряка в один голос зашипели.

— Бог мне свидетель, — воскликнул капитан, — клянусь, что я сделаю все, что могу, чтобы спасти твоего благословенного пророка от их злых козней! Да постигнет Филде и ее приспешников твоя кара!

— Бедный Киллиан! — прошептала Эльфрида. — Не знаю, как он до сих пор еще жив. Девять лет он провел в этом аду, и все это время они пытались заставить его отречься. Его морили голодом, били и пытали, но он до сих пор отказывается подписать фальшивое признание. Он стар, стар и слаб, как новорожденный котенок. Я не понимаю, как он выжил.

Финн хотела отдать ей крест, но Лахлан сказал:

— Нет, оставь его у себя, Финн. Он тебе понадобится. Черная Башня построена внутри массивного здания, в котором заключены многие тысячи узников. Прежде чем освободить, тебе придется отыскать пророка, и его, вне всякого сомнения, будут строго охранять. Крест Киллиана поможет найти его.

— Черная Башня со всех сторон окружена прочной массивной крепостью, — сказал капитан Тобиас. — Ее стены двести футов высотой, а построена она на острове, чьи отвесные скалы выступают на пятьсот футов из моря, гладкие, точно стекло. Они говорят мне, что ты сможешь забраться на них, но — клянусь Зубами Бога — я сомневаюсь в этом. Никому еще это не удавалось.

— Я могу забраться куда угодно, — хвастливо заявила Финн, хотя голова у нее шла кругом.

— Погибели предшествует гордость, а падению — надменность, — поджав губы, сказал Эрвин Праведный.

— Я начертила по памяти план башни, — с беспокойством сказала Эльфрида, передавая Финн кипу бумаг. — И еще записала все, что может оказаться для тебя полезным, например, режим стражников, что они носят и кто еще может оказаться в башне. Ты сделаешь это, правда, Финн? Мне сказали, что никто не сможет забраться на эти скалы и влезть в крепость незамеченным.