В голосе Дайда звучало искреннее чувство. Финн уставилась на него во все глаза, впервые за все время охваченная сомнениями. Но пользуясь представившейся возможностью, которой она ждала, сказала дерзко:

— Так почему ты не бросишь это все, Дайд? Женись, заведи детей и будь счастлив, если тебе этого так хочется.

— Брак не для меня, Финн.

— Но почему?

Выведенный из терпения, он воскликнул:

— Потому что я не могу жениться на девушке, которую люблю, а если я не могу жениться на ней, то ни на ком другом не хочу.

— Но я уверена, что если бы ты сказал ей… Ты мог бы заставить ее влюбиться в тебя, ведь все девушки вечно в тебя влюбляются, Дайд. Почему ты просто не соблазнил ее?

Уголок его губ дернулся вверх.

— Ох, я пытался.

— А она не захотела тебя? Я никогда не думала, что Изабо такая дура!

Он мгновенно заледенел, худые смуглые щеки залила краска. Финн слегка испугалась его сердитого вида, но сказала:

— Я уверена, что если бы ты сказал ей о своих чувствах, Изабо бы..

— Изабо — Ник-Фэйген, а я никто, — рявкнул Дайд. — Что я могу предложить ей: жить на колесах, спать под фургоном и жонглировать апельсинами, чтобы заработать на хлеб? Она уже сказала, что такая жизнь ей не по вкусу.

— Вот дерьмо драконье! Ты не никто, а Телохранитель Ри и его лучший друг, — возмутилась Финн. — Я не понимаю, почему ты не можешь бросить свое ремесло, если тебе так этого хочется. Есть уйма всяких других вещей, которыми можно заняться. И я уверена, что Изабо плевать, есть у тебя фамилия или нет. Мне лично плевать!

— Спасибо, Финн, — саркастически ответил Дайд. — Но дело не только в этом. Изабо хочет быть колдуньей, а ты же знаешь, что они не выходят замуж.

— Но…

— Спасибо за заботу, Финн, но если не возражаешь, давай не будем больше говорить об этом. — Он поправил заткнутый за пояс меч и пошел прочь. Его плечи под синим плащом были неподвижными и напряженными. Финн вздохнула и потянула за кисточки на ушах Гоблин. К огорчению Финн, после этого разговора между ней и Дайдом появилась какая-то неловкость, и, непонятно почему, между ней и Джеем тоже. Вплоть до той ночи, когда они получили письмо от Изабо, отношения у них были лучше некуда, Финн давно забыла и простила Джею тот злосчастный поцелуй в Купальскую ночь и снова чувствовала себя с ним легко и свободно. Возможно, решила она, это произошло потому, что Джей рассказал ей о чувствах Дайда к Изабо, которые циркач явно не хотел делать достоянием гласности.

Финн стала проводить больше времени с Эшлином Волынщиком, поскольку он находил все, что бы она ни делала, правильным и подобающим, и никогда не смотрел на нее с неодобрением, как Брангин, и не молчал грустно, как Джей. Молодой человек вспыхивал от удовольствия каждый раз, когда она останавливалась поболтать с ним, и был единственным, кто не читал ей мораль за игру в карты или курение.

Кроме того, она убедила Диллона давать ей дополнительные уроки воинских искусств и посвящала большую часть досуга этим занятиям. Молодой оруженосец был уже одним из самых искусных и сильных бойцов в свите Ри, и Финн надеялась, что он научит ее каким-нибудь приемам Шрамолицых Воинов, которые перенял у Изолт. Хотя девушка и скучала по Паршивому своего бездомного детства, она чувствовала растущее уважение к тому серьезному и замкнутому человеку, в которого превратился Диллон. Тень заклятого меча, который он носил, сделала из нахального попрошайки, острого на язык и быстрого на драку, человека вдумчивого и неторопливого в каждом слове и движении. Диллон знал, что, обнажив Джойус, он должен будет сражаться до тех пор, пока все его противники не падут замертво, и никогда не пользовался им без крайней необходимости. Когда они с Финн сходились в тренировочном поединке, он дрался учебным деревянным мечом, хотя Джойус всегда находился поблизости.

Наступил канун Самайна, темный и бесшумный, как эльфийская кошка Гоблин. Густой туман опустился на все долины и окутал Киркенни тонкой холодной пеленой. В Лукерсирее сотни зажженных фонарей и костров, звон колоколов и пестрые наряды бросали вызов ночи мертвых. Здесь, в Тирсолере, люди запирались в домах и задергивали занавески. Ночью в Самайн оживали призраки, а повсюду вокруг бродили злые духи, и ни один тирсолерец не отважился бы выйти за дверь.

Лахлан и его свита довольно долго спорили, что же им делать в Самайн. У Лахлана не было никакого желания отвращать от себя только что обретенных союзников, выставляя напоказ свои языческие обычаи, он полагал, что должен уважать разницу между двумя культурами, тем не менее оставаясь верным наследию предков. В конце концов решено было праздновать Самайн так, как это всегда делалось в его юные годы. В главном зале Крепости Киркенни собирались развести огромный костер, вдоль стен развесить цепи с фонарями, вырезать из выдолбленных репок пугающие лица, ухмыляющиеся огненными ртами и глазами, а на столы поставить роскошное угощение. Всех обитателей Киркенни, от лорда до последнего трубочиста, пригласили присоединиться к празднествам, но ни одного не осудили бы за отказ.

К удивлению Лахлана, довольно многие жители Киркенни, несмотря на противную изморось и блуждающих духов, осмелились появиться на празднике, а некоторые даже сделали попытку украсить свою темную одежду последними листьями или бантами из серых лент. Ни один из Серых Плащей не захватил с собой праздничной одежды, но каждый умудрился найти хоть один яркий предмет гардероба, так что главный зал был наполнен движением пестрой толпы. Все музыканты вытащили свои инструменты и играли на публике, впервые с тех пор, как вступили на тирсолерскую землю, и в зале ритмично покачивались ряды и квадраты танцующих. Хотя ни один из тирсолерских гостей не решился присоединиться к ним, многие, похоже, наслаждались зрелищем, а любое осуждение вежливо пресекалось, к огромному изумлению Эльфриды.

— Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу музыку и танцы в Тирсолере, — сказала она Изолт, — не говоря уж о том, чтобы хозяин замка притопывал ногой в такт!

— Времена меняются, — отозвалась Изолт.

— Надеюсь, что к лучшему, — с тревогой заметила Эльфрида, и Изолт улыбнулась ей.

— Определенно к лучшему. Почему бы тебе не пойти потанцевать?

— Я не умею, — призналась Эльфрида.

— Ой, это совсем просто. Я уверена, что Айен может научить тебя. Почему бы тебе не попросить его?

Эльфрида заколебалась.

— Старейшинам это может не понравиться, — сказала она. — До них непременно дойдут слухи.

Старейшины были самой могущественной группой в государстве, выбираемые прихожанами из всех социальных слоев, чтобы надзирать за тем, как пастор управляет своим приходом. Всеобщее Собрание, управлявшее Тирсолером, состояло из самых влиятельных старейшин и священнослужителей и было очень суровым в своих воззрениях. Они осуждали все виды развлечений, называя колоду игральных карт «молитвенником дьявола», пару игральных костей — «костями дьявола», а скрипку — «ящиком Сатаны». Любые личные украшения считались греховными, и женщину могли выпороть в церкви за приколотую к поясу маргаритку. Но особенно гнусными старейшины считали танцы, полагая их в основе своей безнравственными. Ни один старейшина из прихода Киркенни не появился на самайнском пиру, поскольку все они, без сомнения, сочли его распутным и еретическим праздником, но Изолт, как и Эльфрида, знала, что среди собравшихся здесь в эту ночь были их шпионы.

— Ну и что? — спросила Изолт. — Когда ты станешь банприоннсой, тебе придется проводить здесь перемены. Вполне можно дать им это понять сейчас.

Эльфрида поколебалась, потом покачала головой.

— Нет, я лучше не буду.

— Тогда я буду, — сказала Изолт, отставив свою чашу с пряным элем и поднимаясь на ноги. Лахлан с улыбкой подошел к ней через весь зал, и они вдвоем с воодушевлением присоединились к танцующим.

Финн тоже танцевала, и ее карие глаза с зелеными искорками горели от возбуждения. Как обычно, заразительная мелодия скрипки Джея плела свою магию, так что даже самые неодобрительно настроенные местные жители кивали головами и притопывали ногами в такт музыке. Когда мелодия подошла к концу, Финн как-то очутилась рядом с Джеем и порывисто воскликнула: