— Я попросила связать меня с кем-то из руководства. Но мою просьбу отклонили. — Она презрительно взглянула на меня. — Ваши местные неурядицы, мистер Эванс, меня не касаются. Я имею особое задание. И я проделала столь долгий путь, чтобы выполнить его. Предполагалось, что здесь мне окажут содействие. И я намереваюсь этого содействия добиться тем или иным способом.

Отчаянная девица, ничего не скажешь!

— Вы могли бы добиться чего-то совсем иного, моя милая, например, удара в висок или пули в спину. — Она и бровью не повела. Я продолжал: — Так в чем же заключалась цель вашего столь долгого и трудного путешествия?

— Я могу сказать это только одному человеку, — ответила она. — Человеку, с которым я должна встретиться в Мексике.

— Его имя?

— Вам оно известно.

— Известно. Но я хочу услышать его от вас.

— В Германии он был известен под именем Генрих фон Закс. — Она спокойно взглянула на меня. — А теперь, может быть, вы назовете мне имя, которым он пользуется в Мексике — прежде, чем мы продолжим наш разговор. Чтобы и я была уверена, что имею дело с нужным человеком.

— Вам в вашем положении, дорогая, не пристало ставить условия или предъявлять требования. Но имя я назову — Курт Кинтана. — Я заметил, что она слегка успокоилась. Я продолжал, по-прежнему импровизируя: — Но я очень сомневаюсь, что сеньор Кинтана захочет иметь какие-то дела с бандой южноамериканских хулиганов мужского или женского пола. В противном случае нас бы известили о вашем приезде.

— А вас известили, — быстро сказала она, и я понял, что допустил ошибку. — Сообщение было послано и получено.

— Отсюда? Мы не получали никакого сообщения! — Я отчаянно блефовал.

— Нет, подтверждение пришло из Мехико. — Опять повезло! Я выпутался из западни. Она скорчила гримаску. — Я же не могу нести ответственность за плохую связь между вашими ячейками, мистер Эванс. К тому же я не хулиганка и не южноамериканка. Нас там очень много — чистокровных немцев, очень много, кого роднят воспоминания!

— Воспоминания! — ворчливо заметил я. — Да вы зубрили таблицу умножения в начальной школе, когда фюрер ввел свои войска в Польшу. Вы только впервые поцеловались, наверное, когда он... — я заставил свой голос дрогнуть, — ...он умер в берлинском бункере. Какие у вас могут быть воспоминания?

— Я была достаточно взрослой, чтобы оценить сладость побед и горечь поражения, — сказала она. — Я все помню. Традиции не умирают, мистер Эванс. Новое поколение уже готово к продолжению дела. Здесь могут быть завоеваны два континента. Я не верю, что генерал фон Закс отвергнет нашу помощь. В конце концов, ради своих целей он не погнушался даже установить контакт с “фиделистами” в Коста-Верде. — То ли я изобразил удивление оттого, что ей известна такая информация, то ли ей просто показалось. Во всяком случае, она доверительно улыбнулась. — Ну, видите: я не самозванка. Мне многое известно.

— Возможно, слишком много, — резко возразил я.

— Опасности всюду нас подстерегают, — промурлыкала она, а потом, сделав шаг вперед, положила ладони мне на грудь и улыбнулась.

— Вы можете причинить мне боль, мистер Эванс? Вы можете ударить меня? Убить?

Молодец девчонка! Хорошо работает. Мужчина в спальне тоже был молодец, тоже хорошо работал, хотя и не настолько хорошо, как она. Я слышал, как он вошел через заднюю дверь и затаился. Я-то был как-никак охотником, прежде чем заняться этой деятельностью, я и сам много раз сидел в засаде, вслушиваясь в шорох в близлежащих кустах, или в далекий топот копыт, или в хруст ветки под когтистой лапой, который предупреждал меня, что добыча близка. Только на сей раз я понимал, что в засаду увлекают меня.

Впрочем, не похоже было, чтобы они пустились на все эти ухищрения только лишь с целью меня убить. Но если хочешь добыть какую-то важную информацию, приходится время от времени рисковать. Я бросил на Кэтрин Смит такой взгляд, точно меня только что осенила гениальная идея, протянул указательный палец к черному бантику у нее под горлом и потянул. Пеньюар распахнулся спереди, и я обеими руками стащил его с плеч. Она опустила руки, и пеньюар упал на ковер, оставив ее в интересном черном одеянии двойного назначения: оно было сшито таким образом, что одновременно поддерживало груди и чулки.

Полагаю, моя бабушка испортила бы все впечатление, назвав это приспособление корсетом, ибо она была прозаической старушкой. Ребята с Мэдисон-авеню наверняка придумали бы для этого шикарное и соблазнительное название. До сих пор мне еще не приходилось иметь дела с такими доспехами, потому, возможно, что я предпочитаю худых девушек, которые не нуждаются в подобных галантерейных ухищрениях. Представшее моему взору зрелище было мне в новинку и весьма возбуждало. В ее наряде был некий старомодный флер, отчего он казался ужасно миленьким, если вы понимаете, что я имею в виду времена Лилиан Расселл и Лили Лангтри. Я мог бы повнимательнее рассмотреть это сооружение, если бы не услышал позади себя скрип открывающейся двери.

Я вес гадал, какое оружие он выберет — дубинку или голый кулак — в случае, конечно, если он настолько хорошо знает свое дело, что может без труда на глаз определить нужный нервный центр. Рискуя быть застигнутым врасплох с тыла, я все же заключил соблазнительно полунагую мисс Смит в свои объятия со страстью возбужденного самца. Ее губы ответили на мой поцелуй, а руки крепко, даже яростно, вцепились мне в спину. И вдруг она резко прижала мои ладони к моим бедрам. Девочка оказалась к тому же еще и сильной. Потом мне в шею впилась игла.

Меня везли в автомобиле. Трудно сказать, как долго. Я, так сказать, включался и отключался. Потом машина остановилась. Меня куда-то перенесли — Недалеко — и оставили в покое. Я поспал немного, а проснувшись, обнаружил, что привязан к стулу и на меня направлены два слепящих луча фар “универсала”, очертания которого показались мне очень знакомыми.

Мы находились в гараже, достаточно просторном, чтобы в нем поместился длинный автомобиль, да еще оставалось свободное пространство перед радиатором. Видимо, архитектор этого гаража полагал, что детройтские умельцы в скором будущем начнут выпускать машины еще длиннее, а может, просто хозяин намеревался поставить тут, помимо автомобиля, верстак для своих рукоделий. Гараж был еще недостроен. Повсюду виднелись торчащие концы проводов из коллекторов, в углу стояли мешки с цементом и алебастром вместе с прочими остатками стройматериалов.

По привычке я попробовал прочность своих пут. Я не рассчитывал обнаружить, что узел распущен или что стул шатается. И не обнаружил. С самого начала все было проделано лихо и профессионально. Эти люди знали, что делают. Проблема теперь заключалась в том, чтобы понять: что же все это значит.

— Он проснулся!

Хрипловатый голос Кэтрин Смит. Между мной и фарами возникла ее фигура. Через некоторое время я понял, что она сменила свой сексапильный наряд на легкую цветастую блузку и обтягивающие белые шорты, в которых она отнюдь не выглядела олицетворением святой невинности.

— Как вы себя чувствуете, мистер Эванс? — спросила она.

— Я страшно разочарован. Насколько я помню, наша беседа сулила интересное продолжение. А что теперь?

— Вы будете рассказывать?

— О чем?

— Вы скажете нам, где найти Генриха фон Закса, или, если вам угодно, Курта Кинтану.

Пожалуй, этого надо было ожидать. В конце концов, меня приняли за таинственного нациста, пользующегося влиянием и авторитетом в здешних краях — если она в это и впрямь поверила. Вопрос: что заставило ее в это поверить?

— Подите к черту, милая! Ее глаза сузились.

— Я не блефую, Эванс!

Что ж, мне предстояло это либо доказать, либо опровергнуть. Если она и вправду не блефовала, если она не знала местонахождение фон Закса и полагала, что оно известно мне, значит, я с ней только потерял время. Но в ее легенде были кое-какие детали, на которые я не купился. Например, Аргентина. Это было похоже на те легенды, которые обычно тщательно готовятся, чтобы они выглядели правдоподобными, но чтобы их невозможно было проверить. К тому же у меня тонкий слух на всякие акценты, в особенности испаноязычные. Я рос, ежедневно слыша вокруг себя английский с испанскими обертонами: ведь мое детство прошло в Нью-Мексико. Если она, как утверждала, прожила долгое время в Аргентине, у нее должен был быть хотя бы налет аргентинского говорка, но его не было. Я пока не мог точно определить происхождение легкого акцента, проскальзывающего в ее английском, но я твердо знал, что это не expano.