— Честно говоря, очень грустно слышать, — продолжал тем временем Ванштейн, — что именно вас сейчас обвиняют в несчастье, которое случилось с Леонидом.
Интересно, подслушивает ли охранник, подумал Денис и посмотрел на дверь. Нет, едва ли. Даже без применения специальной методики видно, что оттуда едва ли можно что-то услышать, тем более что говорили они негромко.
— Кстати, то, как вы сумели отвоевать Кондрашина у чеченцев, до сих пор не умещается у меня в голове.
И этот туда же, подумал Денис.
— В самом деле, в ФСБ, наверно, локти кусают, могу себе представить, все лишь один частный сыщик справился с задачей, непосильной спецслужбам сверхдержавы!
Денис машинально покивал, и Ванштейн расценил это превратно.
— Денис Андреевич, каюсь, лукавить больше не стану. Мне нужна эта информация. И совсем не по той причине, по какой это, наверно, хотели бы узнать всякие там идиоты в погонах. Поймите, это мой хлеб! То, что они могли вам предложить, несравнимо с моей ценой. Я хорошо знаю, что нужно людям, и экономить на этом категорически не привык. Живем один раз, я вас прекрасно понимаю…
— Борис Семенович, кажется? — покашлял Денис, прерывая этот поток финансового сознания. — Вы же знаете, что мне пришлось прийти на передачу к Кондрашину, и даже там я не стал выдавать подробностей операции. Какие же у вас основания полагать, что, если я отказал одному СМИ, то вдруг не откажу другому?
— Серьезные, мой юный друг! — вскричал Ван-штейн.
— Вы сделаете мне предложение, от которого я не смогу отказаться?
— Лучше, гораздо лучше!
— Если лучше, то говорите тише.
— Вы правы. — Ванштейн воровато оглянулся. — Понимаете… это ведь не первая история похищения людей, которая происходит почти на моих глазах. — Ванштейн тщательно подбирал слова. — Я много чего повидал и научился кое-что в них понимать. Услуга моя будет вот какого рода: не исключено, что я могу помочь вам найти еще одного пропавшего журналиста.
Денис внимательно смотрел на невысокого плотного человечка. Может, это очередная подстава? Может, Ванштейн играет на стороне спецслужб и его за веревочки дергает Спицын? Да какая разница, все равно он, Денис, ничего не скажет.
— Я, кажется, догадываюсь. Речь идет о том, кто пропал уже после того, как меня арестовали?
— Да. У меня много информаторов и есть неплохие соображения на этот счет. Жаль только, мне не удалось их реализовать, пока я был на свободе. Я просто не успел, а спецслужбам доверять не привык.
Денис улыбнулся:
— Грубо говоря, обладая вашей информацией, я освобожу этого журналиста, заработаю себе медаль и верну расположение органов, а взамен поведаю вам в эксклюзивном порядке, как все было в Ростове?
— Вы предельно лаконично сформулировали мою мысль, — одобрил Ванштейн. — Из вас получился бы неплохой журналист.
— Нет уж, увольте. Но вы, господин Ванштейн, упускаете одну деталь. Как же я все это проверну, находясь в следственном изоляторе?
— Но вы же не вечно будете здесь сидеть! — с жаром перебил Ванштейн. — Почему-то мне кажется, вы сумеете выбраться.
— Вы думаете? — Денис с интересом посмотрел на собеседника. А что-то есть в этом коротышке. Такой безоглядный авантюризм не может не вызывать уважения. Что он теряет, в конце концов? — Ладно, давайте попробуем. Только утром — деньги, вечером — стулья.
— Что же я, не знаю правила игры? — даже немного обиделся медиамагнат. — Разумеется, дадите мне информацию, только когда убедитесь, что я, в свою очередь, сказал вам правду.
— Хорошо, говорите.
— Я уже все сказал, — улыбнулся Ванштейн, встал со своей скамеечки и прислонился к березке. Странная это была картина: Ванштейн и березка.
— Простите? — Денис выказал на своем лице изумление, кажется, первый раз после Индии.
— Вы не ослышались. Подумайте над моими словами. И еще одно. Я рассчитываю на вашу скромность и… порядочность. — Ванштейн погладил березку по тонкому стволу: — Тоже мне деревья. Вот у меня на даче сад, вот это сад. У меня, знаете ли, Денис Андреевич, скромная такая дачка, очень советская. Я вообще-то абсолютно городской житель, так что, несмотря на имеющиеся, как вы понимаете, возможности, не стал себе отгрохивать какие-то хоромы. Не скажу, что у меня сохранились классические советские шесть соток, там чуть-чуть побольше, но зато летом там все так живописно, все в зелени, в двух шагах друг друга не видно, и Москва под боком… искупаться можно… Впрочем, я вас больше не задерживаю.
Денис не просто уже был удивлен, он пребывал даже в некотором замешательстве. Что все это значило?! Разве что Спицын приложил руку?.. Сомнительно… Что ему сейчас нужно, так это хорошая медитация. Скорей бы на нары.
Конвоир вернул его в камеру, и едва за Денисом захлопнулась дверь, как раздались слова:
— Я вспомнил, где я слышал про Грязнова.
Начинается, подумал Денис. Самое грустное, что сказал это Музыкант-Шмагин, самый, на взгляд Дениса, небезопасный тут человек. Сейчас что-то будет.
— Вспомнил! — черные глаза Шмагина даже зажглись каким-то зловещим светом. — Был такой медвежатник в Горьком. Потрясающего умения человек!
— Надо говорить не в Горьком, а в Нижнем Новгороде, — немедленно откликнулся гнусавый.
— Это для тебя, шавка, он — Нижний, а для всех нормальных советских людей был и остается Горький! — огрызнулся вор-домушник.
Эти двое вступили в спор, а камера прониклась к Денису еще большим благоговением, и, внутренне хохоча, он повалился на нары и снова приник к стене, впитывая шорохи и стуки с той стороны.
Глава седьмая
…Безоблачного счастья уже никогда больше не было. Анастасия и Кондрашин снова начали встречаться, но теперь все изменилось. Им было по-прежнему хорошо вместе, но забыться удавалось ненадолго. Разумеется, они больше никуда не ездили вместе, это было небезопасно. Встречались в основном в квартире на Вернадского. Анастасия нашла в том районе элитный косметический салон, так что ее вылазки были всегда чем-то оправданы.
Однажды она спросила:
— Объясни мне, Леня, почему мы не могли быть вместе раньше, когда я была свободна? Почему ты этого хочешь теперь, когда я замужем за твоим другом?
— Он мне не друг! — закричал Кондрашин.
— Ну хорошо, приятель, знакомый, работодатель, какая разница? Суть не в этом. А в том, что ты предал меня. Причем даже больше, чем раньше.
— Я не хочу говорить об этом!
— А я хочу, буду говорить! Я люблю тебя, несмотря ни на что. И хочу понять, что с нами происходит? Объясни, ты же всегда так здорово умел все объяснять!
Но объяснить ей он ничего не мог. Видимо, Кондрашин был той самой пресловутой собакой на сене. И эту собаку она любила. Вместе с тем нельзя было сказать, что она плохо относилась к мужу, все-таки между ними уже была стойкая человеческая привязанность, которая не могла исчезнуть вот так, в одночасье. Она часто задавала себе вопрос, знает ли Чегодаев о том, что их чувства с Леонидом снова вспыхнули, и не могла найти категоричный ответ. С одной стороны, Степан вел себя так, словно ничего не» про-исходит и их семейная жизнь совершенно безоблачна. С другой стороны, зная его всепоглощающее стремление к власти, стремление контролировать всех и все, ей трудно было представить, что он не попытается максимально ограничить ее свободу, а заодно защитить свое имя от возможных сплетен и пересудов. Нет, скорее, он все-таки и не знает. И слава богу.
Так продолжалось почти полгода.
Но однажды Анастасия услышала телефонный разговор, который объяснил все. Как-то раз она уехала было в бассейн, но по пути почувствовала себя неважно и решила вернуться домой: вполне можно было просто полежать в джакузи с гидромассажем. Вошла в прихожую, сняла трубку, чтобы позвонить подруге, но услышала телефонный разговор. Оказывается, Чегодаев был дома, он не слышал ее возвращения и продолжал говорить как ни в чем не бывало.