— Едут, едут! — воскликнула Лекси. Она различила звуки сирен задолго до меня. Опять сирены, опять в этом доме. Первый раз было, когда мы со Шва попались.

Услышав вой приближающейся «скорой», Кроули тоже взвыл:

— Вот только этого мне сегодня и не хватало!

Раздался стук в дверь, я помчался открывать. Но вместо работников «скорой» на пороге стояли Шва и запыхавшийся официант из ресторана, держащий за ошейник наше неразумное Благоразумие.

— Привет, Энси! — ликующе возгласил Шва, как будто квартира Кроули была самым радостным местом на Земле. — Как дела?

— Не спрашивай.

Я припустил бегом обратно в ванную, где Лекси по-прежнему стояла на пороге — дед орал на неё каждый раз, когда она пыталась подойти к нему поближе.

— Энтони! Забери её отсюда!

— Лекси, может, ты бы пошла куда-нибудь присела, а? Ну хотя бы до тех пор, пока он не успокоится?

Недовольная, Лекси удалилась в гостиную.

— А он на полу лежит, — сообщил Шва, как будто я был не в курсе.

— Дай сюда эти таблетки, — приказал Кроули.

Я вручил ему лекарство и стакан.

— Только осторожно, викодин вызывает привыкание.

Кроули окинул меня полным омерзения взглядом и проглотил таблетки.

Шва попытался внести свою лепту в дело помощи, но он явно не догонял ситуации:

— Э-э… Может, нам надо его поднять?

Прибыла «скорая». Лекси впустила врачей; и тут, чтобы уж окончательно превратить суматоху в дурку, Благоразумие снова вылетела на лестницу, а за ней понеслись ещё три-четыре барбоса.

Работники «скорой» обалдели и вскинули руки вверх, то есть сделали то, чего ни в коем случае нельзя делать в присутствии возбуждённой собаки; потому что собака своим бесхитростным умишком думает, что у тебя в руке припрятано лакомство для неё, и, само собой, встаёт на дыбки и кидается обниматься. А теперь помножьте собаку на десять.

— Сюда! Он здесь, в ванной!

Я пытаюсь показать врачам дорогу, но куда там! Осатанелые грехи и добродетели загнали бедняг в угол, из которого те даже не пытаются выбраться.

— Да что вы, афганских борзых никогда не видали, что ли? — ору я. Должно быть, не видали. Пришлось прибегнуть к Старикашкиному трюку и швырнуть пригоршню собачьих лакомств куда-то в дальний угол. Пленники свободны.

Как только профессионалы взяли ситуацию под контроль, я решил, что хватит с меня драм. Кроули, непрерывно охая и обругивая всех подряд, отправится в больницу, Лекси — за ним, а нам со Шва лучше заняться делом — вывести собак. Однако Кроули и тут подложил мне свинью.

Медики взгромоздили Старикана на каталку, и в тот момент, когда она проезжала мимо, Кроули сцапал меня за локоть.

— Энтони, ты поедешь со мной.

— Кто — я?!

— Здесь есть другой Энтони?

— Я поеду, дедушка! — вызвалась его внучка. Мокси уже был наготове у неё под рукой.

— Нет! Ты останешься дома и пойдёшь с Кельвином прогуливать собак.

— Но я хочу с тобой!

Медики покатили каталку дальше и протаранили ею Шва, в результате чего тот приземлился попой на пол. Псы, едва успокоившись, опять подняли гвалт.

— Извини, мальчик, мы тебя не видели.

— Энтони, за мной! — приказал Кроули.

Я обернулся к Шва с Лекси, удерживавшим собак, пока медики катили Старикана сквозь дверной проём:

— По всей видимости, меня ждёт новое назначение.

Я сидел в карете рядом с носилками, на которых лежал Старикан. Машина неслась в больницу Кони-Айленда, не обращая внимания на красные сигналы светофоров и частенько забираясь на полосу противоположного движения.

— Почему я? — спросил я у Кроули. — Почему не Лекси?

— Не хочу, чтобы она видела меня таким.

— Но она же не может видеть!

— Не строй из себя умника! Ты же отлично понимаешь, что я имею в виду. — Старикан пошевелился и скорчил гримасу. — Там, в больнице, скажешь, что ты мой внук, и постарайся пролезть в отделение интенсивной терапии. Ты такой скользкий тип — пролезешь куда угодно.

— Э-э… спасибо… наверное?

Работник «скорой», в этот момент измерявший кровяное давление Кроули, бросил на меня быстрый взгляд, но ничего не сказал. Должно быть, ему до лампочки, что будет происходить в больнице.

Когда машина остановилась у входа в приёмник срочной помощи, Кроули снова схватил меня за руку. Ногти его впились мне в предплечье — хотя не думаю, что он сделал это нарочно, чтобы причинить мне боль — и прошипел:

— Не позволяй им оставлять меня одного!

Я сидел рядом с Кроули в палате срочной помощи в маленьком отсеке, с трех сторон ограниченном занавесками, и выслушивал его беспрерывные жалобы, начиная с вонючего антисептика до подмигивающей лампы дневного света, из-за которой, по мнению Старикашки, и «у самого здорового человека может сделаться припадок». Он собирался подать в суд на всё и вся в этой больнице; адвокаты примчатся — только свистни!

Я позвонил домой сообщить родителям, где застрял. Никогда не начинайте разговор с мамой со слов «Мама, я в больнице».

— О Боже! Ты попал под машину? О, Боже мой, Боже мой! У тебя много переломов? О Господи, Энси, Господи Боже мой!..

Она кричала так, что мне пришлось отстранить телефон от уха. Старикан слышал всё до последнего слова. Вообще-то, было приятно, что мама так за меня переживает, так что я немного понаслаждался, прежде чем остановить поток её отчаяния и рассказать, по какому поводу я в больнице.

— Несчастье с мистером Кроули. Думаю, я побуду здесь ещё какое-то время.

— С ним всё в порядке? — всполошилась мама. — Он будет жить?

— Будь моя воля — нет.

Кроули гоготнул. Впервые за всё время нашего знакомства я услышал от него нечто похожее на смех.

— Позвони, когда тебя нужно будет отвезти домой, — сказала мама.

— Да не беспокойся, я возьму такси.

При моём последнем замечании глаза Кроули чуть расширились, а губы сжались плотнее. После того как я закончил разговор, он проскрипел:

— Уйдёшь, когда я разрешу тебе уйти. Внеурочное время оплачу в полтора раза больше обычного.

— Вам не приходило в голову, что есть люди, которые оказывают услуги за просто так?

— Ты к ним не относишься.

— Ну почему… я тоже… иногда.

— Очень хорошо. Тогда я не стану тебе платить.

— Ладно. Я пошёл.

— Ага! — воскликнул он, наставив на меня палец.

Пришёл мой черёд смеяться.

Кроули выглянул в узкий проём между занавесками. Врачи и сёстры то и дело пролетали мимо, но никогда не залетали в наш отсек.

— С больницами наша цивилизация села в ба-альшую галошу, — изрёк Кроули.

— Вы тут не единственный пациент. Придут и к вам.

— Угу, вместе с коронером[28].

Я одно мгновение всматривался в него, припомнив, что он творил, когда его вкатывали сюда. Как только дверца «скорой» распахнулась, Кроули закрыл лицо обеими ладонями, словно вампир в страхе перед светом дня, и всё время в панике звал меня.

— Почему вы так боитесь остаться один? — спросил я.

Кроули проигнорировал мой вопрос, поэтому я зашёл с другой стороны:

— Почему вы взяли с собой меня, а не Лекси?

Кроули долго обдумывал свой ответ, потом вздохнул. Хороший знак. Если человек вздыхает, то, скорее всего, скажет правду. Вздох означает, что ложь не стоит усилий для её выдумывания.

— Чем больше Лекси узнает, тем больше расскажет своему папаше, моему с?сыну. — Кроули выплюнул это слово, растянув начальное «с» на две вместо одного. — Не хочу, чтобы мой с?сын знал что-нибудь. Он и без того убеждён, что мне самое место в пансионате. Иначе говоря, в доме для старых развалин.

— Если на то пошло, вы старая развалина и есть.

— Я не старый! Я в годах. — Увидев, что я туплю, он пояснил: — Так лучше звучит.

— Да какая разница, как это звучит! Это просто выражение, которым заменяют слово «старик», так же, как говорят «ванная» вместо «туалет» и «туалет» вместо «нужник». — И, помолчав, я прибавил: — Это называется эвфемизм. Чтобы лучше звучало.