— Наверно, ничем. Это не вы продаёте дом в Бруклине?

— А что такое? Вы заинтересованы? Он в отличном состоянии!

Меня чуть удар не хватил. Вот это да. Неужели?.. Я настолько привык вешать трубку после своего сакраментального вопроса, что не знал, о чём же говорить дальше.

— Алло? — спросили в трубке. — Вы куда-то пропали.

— Да, да… Послушайте, я ищу одного парня, который жил в этом доме. Кельвин Шва.

— О, вы один из его друзей?

И опять у меня отнялся язык — я только сейчас сообразил, что разговариваю с той самой тётей Пегги! Не спрашивайте меня, какой имбецил придумал такое уменьшительное имя для Маргарет. У меня было чувство, будто мои мозги превратились в макароны. Так бывает, когда по радио объявляют, что каждый девятый позвонивший получает приз, и ты звонишь, но знаешь, что уж ты-то точно никогда не будешь этим самым девятым, и когда они поднимают трубку и начинают с тобой разговаривать, ты думаешь, что это какая-то ошибка. А потом, когда тебя пускают в эфир, то вообще впадаешь в идиотизм и вешаешь трубку, забыв назвать свой адрес, и в результате они не могут выслать тебе обещанные билеты на концерт. Не смейтесь — такое случается.

— Да, я его друг, — сказал я тёте Пегги. — Он у вас? Можно мне с ним поговорить?

— Боюсь, его здесь нет. Я могла бы передать ему сообщение.

— Да, хоро… А вы не скажете, почему он так внезапно переехал? И почему вы продаёте их дом?

Тётя Пегги испустила тяжкий вздох.

— Наверно, мне не следовало бы сообщать вам об этом, но, кажется, это уже ни для кого не секрет. У них были большие финансовые затруднения. А папа Кельвина… скажем так, не очень хорошо справляется с такими вещами. Вот я и занимаюсь продажей их дома, а он поселился у меня.

— А Кельвин придёт домой позже? Мне правда очень-очень нужно поговорить с ним!

— О, Кельвин не живёт здесь, — ответила тётя Пегги. — Он временно переехал к одному своему другу в Бруклине — чтобы не менять школу до конца учебного года.

— Отлично! Вы не могли бы дать мне номер этого друга?

— Конечно. Его зовут Энтони Бонано. Подождите, я сейчас найду номер.

Я отнял трубку от уха и воззрился на неё так, будто она внезапно превратилась в банан.

— Алло! — сказала тётя Пегги. — Вы слушаете? Так вам нужен номер или как?

— Э… Нет, всё в порядке, — пробормотал я. — Неважно.

Я повесил трубку и целую минуту недвижно пялился на телефон. Именно в эту минуту я и решил выйти из игры. Значит, Шва всё-таки исчез. Но, как и с его матерью, это был его собственный выбор. Пусть он принял неверное решение, как это не раз с ним случалось, но я обязан его уважать; и хотя у меня имелось подозрение насчёт того, куда делся Шва, я не собирался больше преследовать его. Я уже отбыл своё наказание.

Шва так и не вернулся в Бруклин, и жизнь пошла своим чередом без него. Родители Лекси возвратились из своего европейского загула и, как и предсказывал Кроули, я был им отвратителен, чтo мне, в общем, до фонаря — я привык, таких ненавистников у меня хоть залейся.

— Они убеждены, что любой человек с фамилией Бонано просто обязан иметь дела с мафией, — пояснила Лекси. Как по мне, так это то же самое, что утверждать, будто любой Симпсон — родственник Гомера или О. Джея[36].

— А пусть так и думают, — ответил я. — Побоятся со мной связываться.

Наверно, именно поэтому они сдерживаются и не вопят «бу!», когда я оказываюсь поблизости.

Оказалось, что встречаться с Лекси для вида — практически то же самое, что по-настоящему, только без всех этих напрягов «ты мой парень — я твоя девушка».

Что до Кроули, то он нашёл себе других собакогуляк — Айру и Хови, которые, как я подозреваю, надеются, что у Старикана объявится ещё парочка внучек.

— Вам понравится Хови, — заверил я Кроули. — Он как кубик Рубика, у которого все грани одного и того же цвета.

Когда эти двое первый раз явились на работу, Хови ввязался с Кроули в дискуссию о кличках его собак.

— Они названы в честь семи смертных грехов и семи добродетелей, — говорит Кроули.

Хови глубоко задумывается, а потом выдаёт:

— А почему не в честь четырёх свобод[37]?

— Но тогда, — возражает Кроули, — десять барбосов останутся без кличек.

Хови поднимает брови.

— Не останутся, если остальных назвать в честь пунктов Билля о правах.

Кроули багровеет от негодования, Айра снимает всё это на видео — словом, старт у их отношений самый многообещающий.

Мой папа оказался слишком гордым, чтобы вот так сразу ответить на предложение Кроули. Сначала он недель шесть поискал работу, затем позвонил Старикану и договорился о встрече. От Кроули он вернулся в состоянии шока, но с работой. Вернее сказать, больше чем просто с работой. Старый рак-отшельник сделал моего папу деловым партнёром в новом ресторане. Он предоставил отцу полную свободу превратить это место во что тому будет угодно и в подлинно кроулиевской манере пригрозил вечным проклятием и адскими муками, если ресторан разорится. Папа в своей безбрежной мудрости решил привлечь к этому делу и маму. Таким образом кухня у ресторана стала смешанной, франко-итальянской. Они назвали его «Париж, capisce?», и дело пошло.

В парижкапишском туалете тоже нарисованы знаки шва, и я к этому не имею никакого отношения.

Собственно, шва теперь повсеместное явление. На весенних каникулах мне позвонил Айра; он был с родителями на Гавайях. А позвонил он, чтобы сообщить, что видел один такой знак на табличке с надписью «Осторожно, горячая лава!». Перевёрнутые «е» прошли парадным маршем по всей стране, а может, и по всему миру. Должно быть, в это движение теперь вовлечены сотни людей. Неизвестно, ни кто их рисует, ни зачем, но они превратились в неотъемлемую часть ландшафта. У Хови есть гипотеза, что тут не обошлось без пришельцев и космической теории струн, но верьте мне — эта гипотеза яйца выеденного не стоит.

«Здесь был Шва». Лишь немногие знают, что означает это выражение, и никто не верит, когда я говорю, что начало всему положил я. Ну и ладно. Анонимность меня не пугает, я с нею справлюсь.

Что касается самого Шва, то я больше никогда его не видел — но от него пришло письмо. Это случилось в августе, примерно через полгода после его столь удачного трюка с исчезновением.

Дорогой Энси,

Ты, должно быть, подумал, что я таки растворился в воздухе, правда? А офигенно вышло, да? Но ты ведь не дурак, наверняка понял, куда я делся. И знаешь что? Я нашёл её! Моя мама действительно оказалась во Флориде. Я добрался до Ки-Уэст как раз в тот момент, когда она собралась оттуда уезжать. Я сказал ей, что за ней бааальшой должок, и она согласилась. Поэтому она взяла меня с собой. Она вовсе не такая, как я ожидал. Столько всего умеет! Даже научила меня нырять с аквалангом, и теперь я могу очень близко подобраться к рыбам, потому что — внимание, барабанная дробь! — они меня не замечают!

Передавай всем привет. Я не забуду тебя, если ты пообещаешь не забывать меня!

Твой друг Кельвин.

К листку была прикреплена фотография Шва с мамой на тропическом пляже. Мама вовсе не выглядела той разнесчастной особой, которую так ярко описал Ночной Мясник. Шва на фото был даже вроде как загорелый — можете поверить? И он улыбался — так же широко, как на том рекламном щите.

Я тоже не смог сдержать улыбки. Штемпель на конверте был пуэрториканский, а скрепка в своё время побывала на Луне.