Мы отошли от него. Он стоял посредине комнаты, под забранной в металлическую сетку лампочкой, в смирительной рубашке, дыша воспаленными ноздрями и издавая сдавленные, мычащие звуки из-под пленки. Во всяком случае он был очень похож на тех заключенных, которых мы держали в этой комнате.

– Чем тише ты станешь вести себя, тем скорее выйдешь отсюда, – наставлял его я. – Постарайся это запомнить, Перси.

– А если будет одиноко, вспомни об Олив Ойл, – посоветовал Харри. – Оп-оп-оп-оп.

Потом мы вышли. Я закрыл дверь, а Брут защелкнул оба замка. Дин стоял чуть выше на Миле, около камеры Коффи. Он уже вставил ключ в верхний замок. Мы четверо молча переглянулись. Слова были не нужны. Колесо завертелось, и нам оставалось лишь надеяться на то, что все пройдет, как мы задумывали, не перескакивая зубцов на шестеренках.

– Ты все еще хочешь проехаться, Джон? – спросил Брут.

– Да, сэр, – ответил Коффи. – Думаю, да.

– Хорошо. – Дин открыл первый замок, вынул ключ и вставил его во второй замок.

– Нам надо тебя заковывать цепью, Джон? – спросил я.

Коффи, кажется, задумался.

– Можно, если хотите, – проговорил он наконец. – Но не нужно.

Я кивнул Бруту, отодвинувшему дверь камеры, потом повернулся к Харри, который почти направил на него пистолет Перси сорок пятого калибра, когда Коффи выходил из камеры.

– Отдай это Дину, – сказал я.

Харри встрепенулся, словно очнувшись от дремы, увидел пистолет и дубинку Перси в своих руках и передал их Дину. А Коффи тем временем оказался в коридоре и своим голым черепом чуть не задел лампочки на потолке. Когда он стоял, сложив руки перед собой и опустив плечи, я опять подумал, что он похож на огромного пойманного медведя.

– Запри игрушки Перси в ящике стола дежурного, пока мы не вернемся, – приказал я.

– Если вернемся, – добавил Харри.

– Хорошо, – сказал мне Дин, не обращая внимания на Харри.

– А если кто-нибудь придет, вообще-то никто не должен, но если вдруг, то что ты скажешь?

– Что Коффи разволновался к полуночи. – Дин был похож на студента, отвечающего на экзамене. – Что нам пришлось запихать его в смирительную рубашку и поместить в смирительную комнату. Если возникнет шум, то тот, кто услышит, подумает, будто это он. – Дин кивнул в сторону Джона Коффи.

– А где мы? – допытывался Брут.

– Пол в администрации, работает с делом Дэла и свидетелями, – ответил Дин. – Это сейчас особенно важно, потому что казнь прошла так ужасно. Он сказал, что скорее всего пробудет там остаток смены. Брутус, Харри и Перси в прачечной, стирают одежду.

Да, вот так обычно и говорили. В прачечной, в комнате снабжения по ночам иногда играли в очко, покер или преферанс. Что бы ни было, но охранники, участвовавшие в этом, говорили, что стирают свою одежду. На этих сборищах иногда пили самогон, а вахту несли по очереди.

Так было, наверное, во все времена и во всех тюрьмах. Когда все время проводишь в заботах о грязных людишках, сам поневоле запачкаешься. Во всяком случае, нас вряд ли стали бы проверять. К «стирке одежды» в Холодной Горе относились с большим уважением.

– Именно так, – сказал я, поворачивая Коффи вокруг и подталкивая вперед. – А если все сорвется, Дин, то ты ничего не знаешь.

– Легко сказать, но...

В этот момент из-за решетки камеры Уортона высунулась худая рука и ухватилась за каменный бицепс Коффи. Мы аж вскрикнули. Уортон должен был спать как убитый, а он стоял, чуть покачиваясь вперед-назад, как боксер после удара, и мутно скалился.

Удивительной была реакция Коффи. Он не отскочил, но тоже вскрикнул, выпуская воздух сквозь зубы, словно коснулся чего-то холодного и неприятного. Его глаза расширились, и на секунду он показался мне другим человеком, словно другой вставал по утрам и ложился спать вечером. Он был живой – тогда, когда хотел, чтобы я зашел в его камеру и он смог до меня дотронуться. «Помочь мне», говоря языком Коффи. Он так же выглядел, когда вытянул руки за мышью. И сегодня, в третий раз, его лицо озарилось, словно в мозгу вдруг зажгли лампу. Но сейчас совсем не так.

Его лицо стало холодным, и я впервые подумал, что может случиться, если вдруг Джон Коффи впадет в ярость. У нас были пистолеты, мы могли застрелить ею, но побороть его было бы нелегко.

Я прочел подобные мысли на лице Брута, но Уортон продолжал скалиться окаменевшей улыбкой.

– А куда это ты идешь? – Это прозвучало скорее как «Куа эа ты ош?»

Коффи стоял неподвижно, переводя взгляд с лица Уортона на его руку. Я не мог понять выражения его лица. Я видел, что оно разумное, но не мог понять, что оно означало. За Уортона я не беспокоился совсем. Он не вспомнит ничего потом, сейчас он, как пьяница, гуляющий в отключке.

– Ты – плохой человек, – прошептал Коффи, и я не разобрал, что было в его голосе: боль, злость или страх. Наверное, все вместе. Коффи снова посмотрел на руку, сжимающую его бицепс, словно на насекомое, которое могло бы очень больно укусить, если бы имело разум.

– Правильно, ниггер, – пробормотал Уортон с мут-ной кривой ухмылкой. – Плохой, как тебе и не сни-лось.

Я вдруг ясно почувствовал, что должно произойти что-то ужасное, что-то, способное кардинально изменить запланированный ход событий, как внезапное землетря-сение может изменить русло реки. Это должно было случиться, и ни я, ни кто другой из нас ничего не мог поделать.

Потом Брут, наклонившись, отодрал руку Уортона от плеча Джона Коффи, и это чувство исчезло. Словно разомкнулась потенциально опасная цепь. Я уже говорил, что за время моей работы в блоке "Г" телефон губернатора не звонил ни разу. Это правда, но я представил, что, если бы он хоть раз зазвонил, я испытал бы такое же облегчение, как тогда, когда Брут убрал руку Уортона от человека, возвышающегося рядом со мной. Глаза Коффи сразу потухли, словно выключили свет, горевший изнутри,

– Ложись, Билли, – сказал Брут. – Отдохни. – Так обычно я успокаивал ребят, но сейчас я не возражал, чтобы Брут говорил моими словами.

– Может, и лягу, – согласился Уортон. Он отступил, покачнулся, чуть не опрокинулся, но в последнюю секунду удержал равновесие. – О Боже, вся комната качается. Словно я пьян.

Оч сделал шаг к койке, не спуская мутных глаз с Коффи.

– Негры должны иметь свой электростул, – заявил он. Потом его колени подогнулись, и он плюхнулся на койку. Еще до того, как голова коснулась тонкой тюремной подушки, Уортон захрапел, темно-синие тени проступили у него под глазами, а кончик языка высунулся наружу.

– Боже, как он сумел подняться с таким количеством наркотиков? – прошептал Дин

– Неважно, теперь он готов. Если опять начнет, дай ему еще таблетку в стакане воды. Но не больше одной. Нам не нужно его убивать

– Говори за себя, – проворчал Брут и подозрительно посмотрел на Уортона. – Таких обезьян нельзя убить наркотиками. Они от них расцветают

– Он – плохой человек, – повторил Коффи, но на этот раз более низким голосом, словно был не очень уверен в том, что говорит.

– Правильно, – согласился Брут. – Самый подлый. Но теперь он нам не нужен, танцевать с ним танго мы не собираемся. – Мы опять пошли, вчетвером окружая Коффи, как почитатели вокруг своего идола.

– Скажи мне, Джон, а ты знаешь, куда мы ведем тебя?

– Помочь, – сказал он. – По-моему... помочь... да-ме? – И он посмотрел на Брута с надеждой и тревогой. Брут кивнул.

– Правильно. Но откуда ты узнал? Как ты узнал? Джон Коффи тщательно обдумал вопрос, но потом покачал головой.

– Я не знаю. Сказать по правде, босс, я мало чего знаю вообще. И никогда не знал.

6.

Я знал, что маленькая дверь между кабинетом и лестницей вниз, в складское помещение, не была рассчитана на таких, как Коффи, но я не мог себе представить всей этой несоразмерности, пока он не оказался перед дверью и не взгдянул на нее с сомнением.

Харри засмеялся, но сам Коффи, похоже, не увидел смешного в том, что огромный мужчина стоит перед маленькой дверью. Он привык к таким вещам, поскольку был великаном большую часть своей жизни, а эта дверь всего лишь чуть меньше других.