Из ран вместе с вступающей кровью лезли светлые нитевидные отростки, так отвратительно похожие на заразных паразитов. Они пробивались сквозь марлевые тампоны, окрашиваясь в ярко красный цвет. Небольшие тельца мягко покачивались, будто извиваясь…

— Еще лезут, боже мой! — плоть якута в некоторых местах с треском лопалась и оттуда лезли целы пучки древесных нитей. — Откуда же они берутся!

Внезапно, якут захрипел. Багровое от напряжения лицо немного приподнялось и выплюнуло темный сгусток какой-то мерзости.

— Аал Луук Мае, — шевелились потрескавшиеся губы. — Я иду к тебе! Элей ботур готов служить тебе, Владычица Великого леса…

— Что он говорит? Я ни чего не расслышал! — воскликнул капитан, державший раненного за ноги. — Что он там бормотал?

— Отпустите меня, дети железа, — шептал Абай, открыв красные как кровь глаза. — Отпустите меня в лес… Я не могу больше здесь находиться… Аал Луук Мае, я иду к тебе!

Тело дернулось в последний раз и замерло. Шумно дышавшие мужики не сразу сообразили, что стиснутое со всех сторон тело, больше не старается вырываться. Карл Генрихович осторожно коснулся его виска, стараясь нащупать биение сердца.

— Кажется, теперь точно все, — с горечью вздохнул он. — Что теперь делать? — его взгляд остановился на Смирнове. — Товарищ капитан, его надо доставить в Москву. Этому телу просто цены нет… Здесь я с этим примитивом ничего не смогу узнать!

— В Москву…, - пробормотал разведчик, не отрывая взгляда от лежащего тела. — Как? Пока будет запрос да прибудет самолет, от тела может ничего не остаться… Черт! Что же я предъявлю там?! А?

Глава 62

Дальний секрет партизанского отряда расположился прямо в самой гуще орешника, в его тесно переплетенных лещинах. За многочасовое бдение караул оборудовал себе удобный наблюдательный пункт. За стеной прутьев было все аккуратно срезано, на слегка торчащие обрезки накидали земли и все это сильно утоптали. Однако Пашку, одного из самых юных бойцов отряда, такие удобства совсем не радовали. Пожалуй все было совсем наоборот…

— Вот, черти полосатые, — ругнулся тот в полслова сразу же оглянулся, не слышало ли кто. — Чего толку здесь сидеть? Почитай возле самого болота штаны протираю… Вона, дальше только тина да жабье!

С угрюмым видом он вытащил из-за пазухи с трудом выпрошенный наган. Сергеевич его выдавал с таким лицом, словно отрывал от груди собственного ребенка.

— И чего он? — продолжал спорить Пашка с командиром. — Як на посту можно без оружия? Да ни в жизнь нельзя! А вдруг немчура какая пойдет… Я раз! На! На!

Боек револьвера несколько раз щелкнул. Юный партизан с настороженным видом водил стволом оружия по сторонам, выцеливая скрывающегося врага.

— Где же ты, немец проклятый? Подь-ка сюды! — бормотал она, крепко сжимая ободранную рукоять. — А-а-а-а-а! Больно ведь! Ну-ка отпусти ухо!

Невысокий потрепанного вида дядька неожиданно выскочил из-за дерева и уцепил мальчишку за ухо. От испуга тот выронил револьвер на земля и засучил ногами по ореховым пруткам.

— Отпусти, дядька! — с трудом не срываясь на плачь, кричал он. — Больно ужо! Отпусти, а то щас как крикну! Наши в миг тебе выдадут горячих…

— Не балуй малец, — невозмутимо проговорил незнакомец, поднимая с земли оружие. — Кричи сколько влезет. Вот пусть придут и полюбуются на такого партизана! Рубаха в грязи, морда в каких-то цыпках, да вон и револьверт без патрон. Тоже мне боец! Смех один! Таких бойцов вон на кухню надо! Щи варить, да картоху чистить. Эх ты!

Отпустив ухо притихшего пацана, он поправил на нем рубашку и пригладил кое-как его волосы. Потом с укоризненным видом осмотрел его и сунул в руки пистолет.

— На, держи, боец, — усмехнулся мужичок, расстегивая карман на пиджаке. — Вот тебе и документ! — говор был у него немного тягучий, да и окончания некоторых слов он проглатывал, словно не выговаривал. — Читать то поди научили, партизанский часовой?!

Цепко ухватив револьвер, Пашка вновь приобрел свой прежний залихватский вид, а с ним и старые ухватки. Подбоченясь, он внимательно оглядел своего обидчика. Прохожий, как прохожий… Выглядел он совершенно обычно для этого времени. Приглаженные черные волосы, немного навыкате глаза, сверкавшие из под светлой кепки. Из одежды Пашка обратил внимание только на сапоги. Хорошие, крепкие на вид, густо смазанные дегтем — сто лет носить и не сносить.

— Чай не маленький, сумею буквы разобрать, — буркнул он, наконец, в ответ, когда закончил с рассматривать сапоги. — … Э… Маркин Семен Николаевич… Кузьминской школы … село…, - желтоватая бумага с расплывшимися чернилами с трудом поддавались усилиям мальчишки. — Вот, направляется учителем… Учитель что-ли? — пацан уже с любопытством уставился на мужика. — У нас есть уже учительница — тетя Агнешка. А ты?

— Эх, молодежь, — вновь усмехнулся тот, не отвечая на вопрос. — Звать то тебя как, чудо лохматое? — Мальчишка сразу же насупился и спрятал документ куда-то за пазуху. — Меня зовут Маркин Семен Николаевич. Учитель математики.

— Ты мне тут не обзывайся, — обиделся Пашка, хватая собеседника за рукав пиджака. — Во придем к командиру, он тебе и покажет, кто тут чудо лохматое. Понял?! — а сам он в это время пытался незаметно пригладить непослушный вихор на самой макушке головы. — Пошли-пошли, тут недалече… Вона за тем оврагом будут деревья поваленные, а оттуда и рукой подать.

Несмотря на заверения паренька идти им пришлось почти с час, в течение которого Пашка практически не умолкал. Вынужденное одиночество на посту помноженное на долгое ожидание буквально взорвали его. Он что-то постоянно рассказывал, через каждую минуту теребил рукав учителя, а потом забегал вперед и требовательно заглядывал ему в глаза.

— … Я раз и прибег! А Сергеич мне и говорит… Ты Пашка истинный махновец, — тараторил он без умолку. — Посмотри на себя. А что смотреть? Вона все тута! На мне! Рубаха да порты, а что грязные, так я на посту…

— Стоять! — откуда-то сверху из-за наваленных деревьев раздался громкий окрик. — Пашка, подь сюды, стервец! Кого там привел?! А? Быстро! — слышалось, как сверху кто-то шумно слазил, обламывая ветки. — Давай, зови командира! Ну!

Ветки раздвинулись и появилось сначала массивное тело в толстом свитере. Затем с кряхтением показалось и красное от приложенных усилий лицо. Отдуваясь пожилой партизан поправил висевшую за спиной винтовку и только потом спросил:

— Кто таков будешь? Давай, говори все без утайки. Можа ты ихний шпиен? А?

Тот в ответ тихо рассмеялся.

— Отец, ты на мое лицо посмотри, — кепку учитель сдвинул на затылок, обнажив для июльского солнца высокий лоб. — У меня же на лице написано, что я еврей! — однако старый не разделял его оптимизма; такое впечатление, что его вообще было сложно чем-то прошибить. — Юде, отец я, настоящий юде, как немец говорит…. Таких, как я они не любят. Слухи ходят, что в лагеря нас сгоняют…

— … Похож вроде, — тем временем бормотал партизан, хмуря брови. — Жиденок — он и есть жиденок…

— Что же ты Михал Силыч такое говоришь? — укоризненно проговорил другой голос, обладатель которого оказался плотным человеком невысокого роста. — Значит-ца, говоришь еврей, да к тому же учитель. Хорошоооо, — протяжно протянул он. — Нет! Даже не хорошо, а просто замечательно. У нас как раз детишек целая туча — будет чем заняться.

После некоторого молчания он продолжил:

— Меня зовут Голованко Илья Сергеевич. Я местный командир, — последнюю фразу старшина произнес каким-то виноватым тоном. — Ты уж земляк не обижайся на такой «теплый прием». Война, сам должен понимать… Ну, что стоишь как жених на свадьбе, пошли знакомиться с хозяйством!

Пришлый кивнул головой на такое скорое посвящение в партизаны и нырнул вслед за старшиной в густую листву. Внутри он пробирался чуть не на ощупь. Пеньки с разлохмаченной щепой, острые прутки так и норовили ухватить его за штаны и вцепиться в ноги.

— Давай, земеля, вылазь, — из гущи кустов, из которых он уж и не знал как выбираться, его буквально выдернули. — Заблудился?! — засмеялся командир, показывая рукой на небольшую вырубку. — А теперь знакомься… Вона нам сколько! И не чинись, у нас все по простому… Эй, народ! В нашем полку прибыло! Прошу любить и жаловать, Семен Николаевич Маркин. По профессии учитель. Вот, Агнешка, будет тебе помощник! — бросил он в сторону статной светловолосой женщины.