Я кивнул.

— Хуже всего было в первые недели, — снова заговорил он о своем. — Из-за того, что эти гады ее такую больную увели. У меня просто в голове не укладывалось. — Он начал сворачивать ковер. — Это было как стена. А потом вообще пошли мысли, которых я не понимаю. Я все думал, что, может, она будет меньше страдать, потому как и без того уже сильно страдает. Ну, все равно как рану не чувствуешь, если другая сильней болит. Говорят, с ранеными такое бывает, когда два ранения сразу. Безумие, да? А под конец вообще стал надеяться, что, может, она транспортировку не перенесла и, значит, не успела дожить до пыток. На несколько дней меня это вроде как даже утешило. Ты меня понимаешь?

— Может, ее в больницу определили, когда поняли, что у нее? — предположил я.

— Ты думаешь?

— Все может быть. И такое тоже бывало. Как тебя по имени-то теперь величать? Не могу же я звать тебя Зигфридом.

Розенталь горько улыбнулся.

— Да уж, наши оптимисты-родители с именами нам удружили, верно? Меня теперь Ирвин зовут. — Он положил ковер рядом с собой на диванчик. — У Лины в Цинциннати родственники были. Теперь вот я на них и работаю. Разъезжаю по ковровым делам. — Он посмотрел на меня долгим взглядом. — Не мог я один оставаться, — сказал он. — Просто не мог, и все. Понимаешь? Я с ума сходил. А полгода назад женился снова. На женщине, которая ничего обо всем этом не знает. Тебе это понятно? Мне лично нет. Иной раз возвращаюсь из поездки и ловлю себя на мысли: откуда здесь эта чужая женщина? Только в первую секунду, едва порог переступлю. А так она милая, тихая. Не могу я один жить. Стены давят. Ты понимаешь меня?

Я кивнул.

— А твоя нынешняя жена ничего этого не чувствует?

Не знаю. У меня такое ощущение, что она ни о чем не догадывается. Сны вот только часто снятся. Жуткие. Все время глаза Лины вижу. Две черные дыры, которые, кажется, вот-вот закричат. Что они закричат? Что я ее бросил? Ну и что ж, что давно умерла. Я знаю. А все равно жутко. Как ты думаешь, к чему такие сны? Тебе не снятся?

— Снятся. Часто.

— Что они значат? Это они нас к себе зовут?

— Нет. Только то, что ты сам кого-то зовешь.

— Думаешь? И что же получается? Что не надо было жениться? Так, что ли?

— Нет, не так. Тебе бы все равно снились кошмары. Может, даже и похлеще, чем сейчас.

— А мне иногда кажется, будто я этой женитьбой Лину предал. Но мне было так худо! И потом, это же совсем иначе. Иначе, чем с Линой, понимаешь?

— Бедная женщина, — вздохнул я.

— Кто? Лина?

— Да нет. Твоя нынешняя жена.

— Она не жалуется. Она вообще тихая. Сорок лет. И тоже, по-моему, рада, что больше не одна на свете. Хотя не знаю. — Розенталь посмотрел мне в глаза. — Ты думаешь, это предательство? Ночью иной раз мысли так и одолевают. Эти глаза! И лицо. Белое, как полотно, и только глаза кричат. И спрашивают. А может, не спрашивают? Ты-то как думаешь? Мне же тут об этом и поговорить не с кем. Вот тебя встретил — тебя и спрашиваю. Только не жалей меня. Скажи честно, что ты об этом думаешь?

Не знаю, — проговорил я. — Одно с другим никак не связано. В жизни чего только не случается. Все ужасно перепутано.

Розенталь ненароком опрокинул свою рюмку. Он тут же подхватил ее и поставил на место. Тяжелая, чуть маслянистая жидкость лужицей растеклась по столу. Я думал о своей жизни, о многих вещах сразу.

— Так что ты думаешь? — наседал Розенталь.

— Не знаю. Одно другому никак не поможет. Лину у тебя жизнь отняла. Смотри, как бы тебе не потерять и ту женщину, с которой ты сейчас живешь.

— То есть как? Ты о чем? С какой стати я должен ее потерять? У нас вообще не бывает скандалов. Никогда.

Под его неотступным взглядом я отвел глаза. Я не знал, что ему сказать.

— Человек — это всего лишь человек, — промямлил я наконец. — Даже если ты его не любишь. — Я ненавидел самого себя, произнося эту фразу. Но другой у меня не было, — и, наверное, женщина только тогда счастлива, когда чувствует, что она тебе небезразлична, — сказал я, ненавидя себя за эту банальную фразу еще больше.

— Что значит «счастлива»? При чем тут счастье? — Розенталь меня не понимал.

Я сдался.

— Хорошо, что у тебя кто-то есть, — сказал я.

— Ты думаешь?

— Да.

— И это не предательство?

— Нет.

— Ну ладно.

Розенталь встал. Подошла Мицци.

— Позволь мне заплатить, — сказал он. — Прошу тебя.

Он расплатился и подхватил ковер под мышку.

— Такси здесь можно взять?

— На углу.

Мы вышли на улицу.

— Будь здоров, Людвиг! — сказал Розенталь, снова надевая свои золотые очки. — Даже не знаю, рад ли я, что тебя встретил. Наверно. Наверно, да. Но не уверен, захочу ли повстречать тебя снова. Ты меня понимаешь?

Я кивнул.

— Я и сам не особенно рассчитываю когда-нибудь попасть в Цинциннати.

— Мойкова нет, — сообщила мне Мария Фиола.

— А холодильник он не запер? — спросил я.

— Она покачала головой.

— Но я пока что водку не крала. Сегодня.

— А мне срочно требуется рюмка, — заявил я. — Причем настоящей русской водки. Которую прислала мне в подарок одна шпионка. Кое-что там еще осталось. На нас обоих.

Я полез в мойковский холодильник.

— Там нет, — сказала Мария. — Я уже смотрела.

— Да вот она. — Я извлек бутыль с наклеенной этикеткой «Осторожно — касторовое масло!». — Цела! А этикетка — простейшее средство, чтобы отпугнуть Феликса О'Брайена.

Я извлек из холодильника две рюмки. В теплом воздухе каморки их стенки сразу запотели.

— Ледяная1 сказал я Как и положено.

— Ваше здоровье! сказала Мария Фиола.

— И ваше! Хорош напиток, правда?

— Даже не знаю. Какой-то привкус маслянистый. Вроде касторкой отдает, нет?

Я ошарашенно посмотрел на Марию. «Ну и фантазия!»— пронеслось у меня в голове. Боже упаси меня на старости лет!

— Нет, — сказал я твердо. — Нет никакого маслянистого привкуса.

— Если хотя бы один из нас в этом уверен, уже хорошо, — философски заметила она. — Можно не опасаться беды. А что там внизу в этой шикарной посудине?

— Гуляш, — сообщил я. — Крышка заклеена скотчем. Опять-таки от прожорливого Феликса О'Брайена. Я не смог придумать этикетку, которая его удержала бы. Он ест все без разбора, даже если написано, что это крысиный яд. Поэтому пришлось прибегнуть к скотчу. — Я сорвал клейкую ленту и поднял крышку. — Настоящая венгерская кухарка готовила. Подарок сочувствующего мецената.