Мария Фиола рассмеялась.

— Вас, я смотрю, просто осыпают подарками. А эта кухарка — она хорошенькая?

— Она неотразима, как всякий тяжеловоз, и весит под центнер. Мария, вы сегодня обедали?

Глаза ее кокетливо сверкнули.

— Что бы вам хотелось услышать, Людвиг? Манекенщицы питаются только кофе и грейпфрутовым соком. Ну, и галетами.

— Отлично, — ответил я. г — Значит, они всегда голодны.

— Они вечно голодны и никогда не могут есть то, что им хочется. Однако изредка они делают исключения. Например, сегодня. Когда видят гуляш.

— Вот черт! — вырвалось у меня. — У меня же нет бойлера, чтобы это согреть. И я не знаю, есть ли бойлер у Мойкова.

— А холодным его есть нельзя?

— Боже упаси! Можно схватить туберкулез и сухотку мозга. Но у меня есть друг, у которого целый арсенал электроприборов. Сейчас я ему позвоню. И он одолжит нам бойлер. А пока что вот маринованные огурчики. Идеальная закуска ко второй рюмке.

Я подал огурчики и позвонил Хиршу.

— Роберт, ты можешь одолжить мне бойлер? Я хочу подогреть гуляш.

— Конечно. Какой масти?

— Гуляш или бойлер?

— Дама, с которой ты собрался есть гуляш. Я подберу ей бойлер под цвет волос.

— Гуляш я буду есть с Мойковым, — сказал я сухо. — Так что бойлер подбери лысый.

— Мойков был у меня две минуты назад, принес водку и сказал, что едет дальше в Бруклин. Ну да ладно уж, приходи, врун несчастный.

Я положил трубку на рычаг.

— Будет у нас бойлер, — возвестил я. — Сейчас я за ним схожу. Подождете здесь?

— С кем? С Феликсом О'Брайеном?

Я рассмеялся.

— Ладно. Тогда пойдем вместе. Или такси возьмем?

— Не в такой вечер. Не настолько я пока что голодна.

А вечер и вправду выдался дивный, какой-то медовый, тягуче разнеженный от остывающего летнего тепла. На ступеньках перед домами смирно сидели убегавшиеся за день дети. Мусорные бачки подванивали лишь слегка, ровно настолько, чтобы можно было перепутать их с бочонками недобродившего дешевого вина. Владелец овоще-цветочной лавки Эмилио не иначе как нагрел руки на массовой кремации. Из кущ белых лилий и банановых гроздьев он призывно махал мне цветком белой орхидеи. Должно быть, отхватил очередную партию по очень выгодным ценам.

— Как красиво отражается солнце в окнах напротив, — отвлек я Марию, указывая на противоположную сторону улицы. — Как старинное золото.

Она кивнула. На Эмилио она не глядела.

— Воздух такой, будто плывешь, — сказала она. — И себя почти не чувствуешь.

Мы добрели до магазина Роберта Хирша. Я вошел.

— Привет. Ну, где бойлер?

— Неужели ты заставишь даму ждать на улице? — ехиднo поинтересовался Хирш. — Да еще такую красивую. Почему бы тебе не пригласить ее сюда? Или боишься?

Я обернулся. Мария стояла на тротуаре среди снующих прохожих. Это был час матерей-домохозяек, возвращающихся с партии в бридж или просто от кумушки-соседки. Мария стояла среди них, словно юная амазонка, отчеканенная на металле. Витрина, разделявшая нас, сообщала ей странную чуждость и далекость. Я едва узнавал ее. И вдруг понял, что имел в виду Хирш, когда спросил, не боюсь ли я.

— Да я-то, вообще говоря, только бойлер хотел забрать.

— Сразу ты его все равно не получишь. Я сам уже час разогреваю гуляш Танненбаума-Смита. Понимаешь, я ждал на ужин Кармен. Так эта мерзавка уже почти на час опаздывает. Кроме того, сегодня вечером по телевизору бокс, финальные бои. Почему бы тебе не остаться? Еды на всех хватит. И Кармен придет. Надо надеяться.

Я колебался лишь секунду. А потом вспомнил плюшевый будуар, пустую комнату покойника Заля, сонную физиономию О'Брайена.

— Замечательно! — сказал я.

И направился в долгий, чуть ли не километровый путь к недоступной, безмерно далекой амазонке, что застыла в световом пятне от витрины в переливах серого и серебристого тонов. Когда я наконец дошел до нее, она вдруг показалась мне ближе и роднее, чем когда-либо прежде. Что за странные игры света и тени, подумал я.

— Мы приглашены на ужин, — сообщил я. — И на бокс.

— А как же мой гуляш?

— Уже готов. Стоит на столе.

Амазонка вытаращила на меня глаза.

— Здесь? У вас что, по всему городу лохани с гуляшем расставлены?

— Нет, только в опорных стратегических пунктах.

Тут я заметил приближающуюся Кармен. Она была в светлом плаще без шляпы и шла по улице столь отрешенно, будто вокруг вообще никого не было. Я так и не понял, с какой стати она в плаще. Было тепло, на вечернем небе ни облачка; вероятно, впрочем, ей до всего этого не было никакого дела.

— Я немножко опоздала, — объявила она. — Но для гуляша это не страшно. Его чем дольше греть, тем он вкусней. Роберт, а вишневый штрудель ты принес тоже?

— Имеется и вишневый штрудель, и яблочный, и творожный. Все доставлено сегодня утром из неисчерпаемых кухонных припасов семейства Смитов.

— И даже водка с маринованными огурчиками! — изумилась Мария Фиола. — Водка из мойковских погребов. Вот уж кто поистине вездесущий маг и волшебник.

Экраны телевизоров опустели, засветились белым, после чего пошла реклама. Бокс кончился. Вид у Хирша был слегка измотанный. Кармен спала, сладко и самозабвенно. Видно, непонятные боксерские страсти были ей скучны.

— Ну, что я тебе говорил! — сказал мне Хирш, отводя от Кармен ошалелые от восторга глаза.

— Дайте ей поспать, — прошептала Мария Фиола. — — А мне пора идти. Спасибо за все. По-моему, я впервые в жизни наелась досыта. По-царски наелась! Спокойной ночи!

Мы вышли на улицу.

— Он явно хотел остаться со своей подружкой наедине, — сказала Мария.

— Я не слишком в этом уверен. С ним все не так просто.

— Она очень красива. Мне нравятся красивые люди. Но иногда я из-за них огорчаюсь.

— Почему?

— Потому что они не остаются такими навсегда. Ничто не остается.

— Остается, — возразил я. — Злоба людская остается. И потом, разве это не ужасно, если все будет оставаться таким, как есть? Однообразие! Жизнь без перемен. А значит, и без надежды.

— А смерть? — спросила Мария. — Вот уж что никак в голове не укладывается. Разве вы ее не боитесь?

Я покосился на нее. Какие трогательные, наивные вопросы!