– Грустная история. Кстати, могу поспорить, что Белкина реабилитировали уже при Брежневе. Каждый раз при смене правителя происходит пересмотр дел «жертв прежнего режима».
– Этого я не помню. Ну в общем, Ласкина надо продвигать, а Белкина наоборот, оправить в тыл. Куликов где то шляется, как обычно, а ты в Кремле каждый день бываешь, так что похлопочи.
– Второй пункт уже выполнен. Да не смотри так удивленно, просто Молотов просил усилить разведдеятельность в Китае, а Белкин уже работал нашими резидентом на востоке – то в Синьцзяне, то в Урянхае. (* Аня привела устаревшее название Тувы. Историк, что с нее возьмешь).
Без нас компания не скучала. Будучи на службе, пить водку с утра пораньше никто не собирался, но и без того веселье не утихало. Все трое моих охранников пели «По долинам и по взгорьям», размахивая в такт пистолетами, и едва не стреляя в потолок. Бедненькие, скучно им, вот и развлекаются, как могут.
У меня в памяти что-то всколыхнулось, и я поднял руку, призывая к вниманию. – Аня, пометь себе. Кажется, под Ленинградом недавно взяли в плен немецкого генерала Даниэлса, так?
– Верно, два дня назад сообщали в сводках, – подтвердил Леонов, – а вчера напечатали фотографию в газетах. Правда, генеральской формы у фон Дэниэльса еще нет, он просто не успел пошить. Я так понял, после осенних поражений Гитлер решил старых генералов сместить, а на их место назначить новых, вот в том числе и этого, новоиспеченного.
Значит, фон Дэниэльс. Да, вроде бы тот самый. Пока мысль еще держалась в голове, я схватил Аню за руку, и снова потащил в кабинет.
– Ну, что ты вспомнил?
– Надо этому генералу с Долматовским встречу устроить и заснять ее на кинокамеру.
– А они что, знакомы?
– Когда Долматовский был в плену, этот фон барон собрал наших командиров и уговаривал их перейти на сторону фашистов, обещая скорую победу. Вот наш поэт ему это и напомнит, гы гы. А вспомнил я, потому что Долматовский с другими командирами пел эту песню немцам, когда те пытались их агитировать. По крайней мере, так в мемуарах написано.
Аня кивнула, но мысли ее кажется, были далеки от пропаганды и боевых действий. – Интересно, – задумчиво произнесла она, – что все подумали о том, что мы так зачастили оставаться наедине?
– Да пусть себе думают, что хотим то и делаем, – раздраженно махнул я рукой, и наклонился к ней, ласково поправив челку. Давно хотел так сделать, но почему-то стеснялся, да и перед Зоей было немного совестно. А чего стесняться своих чувств, я же хотел чистой искренней любви, а это она похоже и есть, причем взаимная.
Аня все поняла без слов, и закрыла глаза, замерев от счастья. Только пушистые ресницы слегка подрагивали, и губы слегка приоткрылись, дожидаясь самого главного момента в жизни – первого поцелуя.
Положив руки ей на плечи, я секунду помедлил, за что тут же обругал себя. Чего ждать, вот же она, моя судьба. Голова отчего-то закружилась – наверно от запаха нежной кожи, юности, весны, хотя на дворе вроде бы зима, и конечно любви. Очень бережно, как будто передо мной хрупкий цветок, я поцеловал Аню, и подавив желание продлить чудесное мгновение, тут же отстранился, испугавшись, что ей не понравится. Все-таки она еще нецелованная и невинная девочка, мало ли, вдруг засмущается. Что до меня, то мне не просто понравилось, могу даже сказать, что подобных ощущений я еще не испытывал. Один поцелуй, а эмоций больше, чем за десять лет жизни, надо же. Возможно, в юности было также, но с тех пор прошло столько лет, и воспоминания о первой любви потускнели.
Длинные ресницы снова всколыхнулись, и вскинув голову, Аня посмотрела на меня своими изумрудными глазами, счастливо улыбаясь. Говорить не хотелось, да и нет таких емких слов, способных выразить тот сумбур, что творился у меня в голове. Только глаза могут разговаривать на языке любви, а еще улыбки, нежное пожатие рук и прикосновение к волосам любимой девушки. Невербальное общение… тьфу ты, могу я хотя бы на минуту забыть свои псевдонаучные термины.
То, что мы вернулись, нежно держась за ручки, и слегка перемазанные помадой, никто и не заметил. Все продолжали увлеченно петь, на этот раз «Пуговку» Долматовского, да еще усердно изображали ее в лицах. Наташа играла роль бдительного пионера, Авдеев был диверсантом, а Леонов, естественно, пограничником. Я слов не знал, но Аня тут же подключилась к хору, который на разные голоса и немного не в лад распевал песню:
Четыре дня искали, четыре дня скакали
Бойцы по всем дорогам, забыв еду и сон,
В дороге повстречали чужого незнакомца,
И сразу окружили его со всех сторон.
А пуговки-то нету от левого кармана
А сшиты не по-нашему короткие штаны,
А в глубине кармана – патроны от нагана
И карта укреплений с советской стороны.
Вот так шпион был пойман у самой у границы.
Никто на нашу землю не ступит, не пройдет.
В Алешкиной коллекции та пуговка хранится,
За маленькую пуговку – ему большой почет!
– Какие планы на сегодня? – на правах невесты и «посвященцы» поинтересовалась Аня, когда пение закончилось.
– Сейчас в нашу дивизию поедим, а то там дел накопилось тьма, а комбата нет.
– Как нет, – удивленно вскинула брови Аня. – Иванов же дней пять назад сюда заезжал, и говорил, что в батальоне все в порядке.
– А, ну я же тебе не сказал. Комбата направили на курсы «Выстрел» в Солнечногорск, повышать квалификацию. И эта тягомотина, к сожалению, продлится полгода.
– Это в лучшем случае, – огорченно уточнил Леонов. – Учитывая рекомендацию генерала Масленникова, который Иванову отличнейшую характеристику дал, его потом наверняка оставят учиться на комполка. Так что до конца войны он не вернется.
– Вот дела, – задумчиво протянула Аня, переживая за мое подразделение как за родное. – А кто же теперь командует вашим батальоном, его заместитель?
– Вот в том то и дело, Ань! Замов у комбата фактически не было, и теперь всем заправляет начштаба лейтенант Климов, так что считай никто. Он хотя формально и кадровый командир, аж год в военном училище отучился, но еще зеленый юнец.
– Получше никого не могли найти?
– Эх Аня, ты же сама на фронте была. Видела где-нибудь полную комплектность кадров? Да еще дивизию грабят все кому не лень. Наш дивизионный особист весточку мне передал, просит меня пособить. Представь себе, двух лучших снайперов дивизии – Николаева в нашем полку и Охлопкова в 234-м демобилизуют.
– За что, если они лучшие?
Я пожал плечами. – Вышел какой-то указ, чтобы представителей малочисленных народов в армию не брали. Но они же якуты, и к малочисленным не относятся. Да еще Семенова, нашего ротного коновода хотят забрать. Говорят, создали еще несколько казачьих дивизий, вот и ищут для них донцов. Но и это не все. Командование начало формировать литовскую дивизию, и в нее набирают отовсюду, кого только найдут. У нас в 179-й с начала войны состав практически полностью сменился, но еще осталось немного жителей Литвы, в основном, конечно евреи. Например, Абрамавичюс из политуправления, еще некоторые. Если не вмешаться, их скоро всех заберут.
Вообще, надо заметить, что хотя у многих фронтовиков сложилось предубеждение, что на передовой евреев не бывает, но это далеко не так. Просто среди них очень высокий процент образованных людей, которых и назначают на тыловые должности. А в литовской дивизии представителей этой национальности было не меньше четверти личного состава, причем именно в боевых частях. Я в свое время собирал всевозможную информацию по дивизии своего деда, поэтому и в курсе этих нюансов.
Убедившись, что Аня вникла в проблемы, и прочувствовала их, я продолжал грузить ее дальше. – Это еще не все. Пока мы глубоком тылу, нас снабжают из рук вон плохо, а ведь не сегодня-завтра, дивизию на фронт пошлют. Например, Водянов, это наш начальник ПФС полка (* ПФС – продовольственно фуражное снабжение) жаловался, что сухпайки выдали просроченные, да и то недостаточно. Да и много чего еще не хватает. Дошло до того, что бойцы ходят по домам и выпрашивают белые простыни и скатерти на маскхалаты. Наши особисты в курсе, что я порученец Меркулова, вот и просили посодействовать.
