– Я понимаю, что демократы от республиканцев не сильно отличаются, но какая-то разница есть? Все же демократы относятся к нашей стране более дружелюбно, чем республиканцы. Хотя, надо признать, что к Трумэну это не относится.

– Безусловно, – кивнула девушка, – имеются политиканы, плетущие антисоветские интриги и педалирующие красную угрозу исключительно по идеологическим соображениям, но основные интересы сенаторов лежат все-таки в экономической сфере. Все определяется тем, кого данный конгрессмен или сенатор лоббирует. Возьмем, к примеру, самые актуальные внешнеполитические проблемы США в послевоенном мире: план Маршалла и размещение войск в Европе, и на этих примерах проиллюстрируем поведение депутатов. Что касается плана Маршалла, предусматривающего экономическую помощь странам западной Европы, то очень многие конгрессмены были против. Рассуждали они так – зачем давать кому-то деньги, если у страны и своих проблем хватает? Взваливать дополнительное бремя на налогоплательщиков, не имея никаких гарантий возврата кредита лишь для того, чтобы профинансировать британский империализм, народным избранникам не хотелось. Но представители штатов-экспортеров, то есть республиканцы аграрного юга и демократы промышленного региона Новой Англии, вне зависимости от партийной принадлежности, активно лоббировали предоставление кредита, и оказались правы. Ведь вся эта ссуда в конечном итоге оказалась в руках американских финансовых и промышленных групп и, к тому же, выполнение плана Маршалла значительно укрепило позиции США в Европе.

– Хорошо, данный план для американцев действительно полезный, тут не поспоришь, – согласился Шурик. – И потомство не вынесет нам благодарности, если мы допустим его выполнение. Ну а для чего Трумэн создал новые базы за рубежом? Ведь это означало увеличение числа призывников и рост военных расходов, но никаких признаков перевода советской экономики на военные рельсы американцы не замечали, а значит, и причины для военного присутствия не было.

– А для того, чтобы увеличить военные расходы, сенаторам часто и не требуется особого повода, – хихикнула Жмыхова. – Ведь расходы государства означают доходы магнатов и депутатов. Возьмем, допустим, Роберта Тафта. Это самый типичный республиканец-консерватор. Он видный политик, сын президента, сенатор и, полагаю, его дети и внуки тоже будут заседать в Конгрессе или сенате. По своим убеждениям Тафт ярый антикоммунист, но одновременно еще и изоляционист. То есть он выступал не только против помощи нашей стране в войне с Гитлером, но и против создания НАТО в послевоенном мире, потому что не видел никакой угрозы от нас, а создание военного блока могло лишь наоборот, эту угрозу создать. Однако, для размещения американских самолетов в Европе Тафт делал исключение, доказывая, что стратегическая авиация вполне может защитить от любой потенциальной угрозы. И как вы думаете, откуда у него такая любовь к самолетам?

Первым, как специалист по военной технике, о причинах аэрофилии сенатора догадался Куликов:

– Предположу, что Тафт является депутатом от штата, имеющего авиационные производства или базы, например, Огайо.

– В точку, он действительно сенатор от Огайо! – Аня от восторга даже хлопнула в ладоши, а потом, смутившись, уже более спокойным тоном продолжила. – В общем, если идеология не совпадает с экономическими интересами, она отходит на второй план, а потому нет разницы, кто станет президентом, демократ или республиканец, лишь бы этот человек избегал конфронтаций с Советским Союзом и твердо проводил свой курс на пользу своей страны.

Военврач 3 ранга Жмыхов В.С.

84 ОМСБ

Вот она, настоящая война. И что из того, что я не бегу в атаку с винтовкой в руках и не строчу из пулемета. Мое оружие – скальпель, и им я веду битву за жизнь. А ведь еще недавно казалось, что так и останусь до конца войны ординатором в районной больнице что, в общем-то довольно удивительно. Ведь из всех врачебных специальностей моя во время боевых действий самая дефицитная, и почти всех хирургов области призвали на фронт еще летом. Не направили меня и в эвакогоспиталь, хотя в области их развернули несколько десятков, причем ближайший находился совсем рядом, в Измайлово. Госпитали, в основном, не создавались на месте, а формировались из эвакуированных медучреждений, поэтому их было так много. Конечно, действующих клиник, гражданских и окружных, не хватало, но еще до войны был составлен список зданий, в которых намечалось оборудовать госпитали. Их размещали в гостиницах, школах, общежитиях и техникумах. За считанные недели в выделенных помещениях оборудовали палаты для раненных, операционные блоки, лаборатории и физиотерапевтические кабинеты. Медицинские кадры пополняли, в том числе, эвакуированной профессурой и, по крайней мере, терапевтические госпитали очень уж острого кадрового голода не испытывали. Впрочем, и терапевтам приходилось работать сутками без сна и отдыха.

Но, с другой стороны, лишать тружеников тыла единственного хирурга тоже не дело. И без того количество операций, которые мне пришлось проводить, выросло втрое против довоенного. Но в облздраве быстро придумали, как решить проблему, и отдел эвакогоспиталей своевременно организовал курсы повышения квалификации для подготовки медперсонала – врачей и медсестер. За несколько месяцев удалось подготовить смену, и первого ноября меня призвали в армию. Прямо как в песне – прислали повестку мне спозаранку, шпалу в петлицы, назначение в руки, и вот я военврач третьего ранга.

Назначение я получил в Чердаклы, где начала формироваться восемьдесят четвертая морская стрелковая бригада, в которой меня назначили сперва командиром медвзвода, а затем, почти сразу же, командиром медико-санитарной роты.

Бригада, хоть и называлась морской, но частично комплектовалась и мобилизованными, хотя её костяком все равно являлись моряки – курсанты военно-морских училищ и матросы Тихоокеанского флота. Мне, как медику пришлось заниматься сразу несколькими задачами – формировать свою медсанроту, решать вопросы медснабжения и проводить санобработку пополнения бригады. Бани в поселке имелись, а жарокамеры для дезинфекции и дезинсекции обмундирования мы соорудили из бочек, поставив их подальше от жилых помещений. Поначалу, конечно, не обходилось без казусов, когда вместе с насекомыми сжигали солдатское белье, но потом мы научились регулировать температуру самодельных камер.

Пока принимали пополнение и формировали бригаду, активной хирургической работы вести не приходилось, но зато меня буквально завалили всяческими ведомостями, актами и реестрами. И ладно бы, если бы все ограничивалось получением медикаментов и перевязочных средств, так и вещевое довольствие всей роты тоже на мне висело, вплоть до пересчитывания кальсон и измерения портяночного полотна. Кроме того, я решил организовать бригадный дом отдыха при медсанроте, ведь пополнение зачастую прибывало с марша усталое и обмороженное. Так, например, учебный отряд подплава, направлявшийся к нам с Каспия, перевозили по Волге на пароходе, но когда судно вмерзло в лед, морякам пришлось идти пешком, в мороз и без теплой одежды. Впрочем, зимнего обмундирования для всего личного состава мы так и не дождались. Формировку бригады еще не закончили, как её в конце ноября срочно перебросили к Демянску, чтобы перехватить прорыв немцев из котла.

И вот, начались первые фронтовые операции. Случаи встречались тяжелейшие, а что самое неприятное, из батальонных медпунктов зачастую подвозили сразу целую группу пациентов. И у всех в медкарте передового района красные отрезки – всем требовалась срочная операция! Позже узнал, что бои шли чуть больше суток, но из операционной мы не выходили несколько дней. Как хирургическое отделение выдержало столько времени на ногах, лишь иногда позволяя себе прикорнуть на пару часов, даже не представляю.

Но первое сражение закончилось, и моряки, передав свои позиции армейцам, вернулись на формировку, на этот раз в Подольск. Всем наконец-то раздали теплые вещи, медслужбу обеспечили достаточным количеством перевязочного и шовного материала, а за медикаментами меня направили не на какой-нибудь окружной склад, а почему-то прямо в Москву, на химико-фармацевтические заводы.