Шестьсот девятая полевая почтовая станция для удобства располагалась в здании городского почтамта, и там уже начинали паковать имущество. Однако нашу корреспонденцию нашли быстро, зная, что весточки из дома или от друзей – это одно из самых больших ценностей на войне. Писем была сразу целая пачка и, забравшись в машину, в которой было чуть теплее, чем в почтамте, мы сразу же начали читать. Пока Леонов перебирал послания от родных из Саратовской области, выбирая, с чего начать, Авдеев уже открыл письмо и радостно завопил. Оказывается, нашелся его двоюродный брат Евгений, пропавший еще в июне. Его еще в марте направили в составе отдельного саперного батальона на границу с Пруссией для строительства укреплений, и о его судьбе с начала войны ничего не было известно. И вот теперь он нашелся живой, хотя и не совсем здоровый, и переживший множество приключений. История Евгения Авдеева довольна обычная. Сначала он вместе с другими бойцами шел на восток, надеясь, что на старой границе фашистов остановят. Три недели группа пробиралась лесами, пока не наткнулась на отряд поляков, которые взяли их в плен и передали немцам. Затем Авдеева переводили из лагеря в лагерь и, наконец, отправили в северную Норвегию. Оттуда Евгений вскоре смог бежать вместе с несколькими советскими и норвежскими товарищами но, добравшись до Швеции, бывшие военнопленные столкнулись с новой напастью. Так как они не желали оставаться в Швеции или переезжать в Англию, то их поместили в тюрьму, а потом отправили на лесоповал. К счастью, поражения германской армии на восточном фронте вразумили шведское правительство и подвигли на сотрудничество с Советским Союзом. И хотя перевезти отпущенных на свободу солдат было весьма непросто но, в конце концов, Авдеев оказался на родине.
Затем настала моя очередь делиться новостями. Вот как раз письмо от одного из раненых бойцов второго взвода, Ветютнева, отправленного до выздоровления домой в Сталинград. Ни для кого не было секретом, что я вроде как родом из Сталинградской области, и боец спешил поделиться с земляком вестями из родного края. Развернув желтый треугольник из оберточной бумаги, видно, писали на том, что было под рукой, я пробежал глазами строчки, кратко пересказывая и добавляя свои комментарии.
– Дома Ветютнева сразу взяли на завод, людей там не хватает. Хотя население города уже выросло раза в два за счет эвакуированных, но мужчин мало. А паек неплохой дают. В сентябре ввели карточки, так что прибавок для семьи нелишний. Правда, приходится ездить в командировки по всей области – от Астрахани до Урюпинска. Еще пишет, что осенью начали копать оборонительные линии со стороны Дона, но потом перестали. В общем, у него все хорошо. Скоро выздоровеет и вернется в строй.
Второе письмо тоже из Сталинградской области, только из военкомата. Ох ты, да это же ответ на мой запрос про деда. Руки как-то вдруг задрожали и с трудом справились с конвертом. Глаза тоже неожиданно закапризничали и долго не могли прочитать строчки, хотя буквы ровные, отпечатанные на пишущей машинке. Но, наконец, пропустив вводную часть, я все-таки добрался до главного – «Погиб под Вязьмой.»
С недоверием прочитав страшные слова, я несколько раз проверил, о том ли бойце здесь говориться. Но все точно – Андреев Александр Иванович. Место призыва тоже совпадает, год рождения – 1902-й. Но почему такое могло случиться? В той истории он, правда, тоже погиб, но только в 42-м. Да к тому же на этот раз место захоронения неизвестно. И вроде я столько всего наулучшал, а вот самое главное, спасти своего родственника, сделать и не смог. Но почему? За что мне так? Я даже не успел встретиться со своим дедом. Это не-спра-вед-ли-во!
А Куликов-то хорош. Обещал узнать в главном управлении кадров НКО, и ничего не выяснил. Или выяснил, но не хотел говорить? Другой вопрос – почему мой дед очутился в другой дивизии? Хотя это довольно просто объяснить. К наступлению «Тайфуна» советское командование готовилось совсем по-другому, и маршевые роты направлялись к местам возможных ударов. Вот его и направили к Вязьме. Выходит, погиб он из-за меня, от всего этого прогрессорства.
Бессильная злоба перехватила дыхание, а рядом даже не было врагов, чтобы стрелять в них или колоть ножом. Хотелось плакать, и заплакал бы, но понимал, что этим ничего не исправишь. И еще появилось дикое желание рвать фашистов руками, всаживать в них штык и стрелять, стрелять, пока ни одного не останется. Война вдруг превратилась из абстрактных книг по истории, таблиц и цветных карт в суровую реальность. Но как же так вышло? Вроде и осколки в меня настоящие попадали, и глаза погибшим товарищам закрывал, и в окружении был, мерз, голодал, а все-таки смотрел на этот мир со стороны, как будто на компьютере играю. Там тоже к персонажам привыкаешь и терять их жалко, особенно когда долго с ними возился. Но вот тут умер не боец, с которым только неделю как познакомился и ничего толком о нем не успел узнать, а родной человек.
– Погиб кто-то, да? – участливо спросил Паша тихим голосом.
В ответ я лишь коротко кивнул, поджав губы. Разговаривать о потери не хотелось, да и объяснить, кем мне приходится погибший, было затруднительно. Алексей с Павлом смущенно молчали, не зная что сказать, а я вдруг посмотрел на них со злостью. Молодые парни, здоровые, как лошади, стрелять и гранаты кидать умеют, военное ремесло знают, а торчат в тылу. И не у станка на оборонном предприятии, а так, в теплой квартире чаи гоняют. Да и я тоже хорош. Только и забочусь о том, чтобы сладко есть, мягко спать и свадебку сыграть.
Досчитав до десяти и немного поостыв, все-таки зря на них окрысился, я процедил, почти не разжимая губ.
– Ребята, а не засиделись ли мы в тылу?
Вопреки опасениям, лица у моих охранщиков не вытянулись, а наоборот, просветлели.
– Да я уже боюсь на заводы и КБ заходить, – с жаром воскликнул Леонов, так что прохожие пугливо оглянулись на наше такси. – На меня смотрят, как на профессора, и ждут откровений свыше.
– К черту Москву, – поддержал общий порыв Авдеев. – После войны наотдыхаемся.
– Искать же будут, – попробовал я вразумить неразумную молодежь, – сначала надо поставить в известность руководство.
– Нехай ищут, мы же не в тыл сбежали.
– Ну, раз все за, – подытожил я результаты голосования, то идем к зампотылу дивизии. Если он еще здесь, то поможет разыскать наших.
Заместитель командира дивизии по тылу Кончюнас, недавно получивший звание старшего батальонного комиссара, несмотря на сверхзанятость, нашел минуту, чтобы помочь сослуживцам. Узрев знакомые физиономии он, не отрываясь от телефонной трубки, сделал приглашающий жест рукой.
– Товарищи командиры, посидите вот здесь в уголочке и чай с сиропом попейте.
Пить чай мы не собирались, но сидели тихо, дожидаясь, когда у зампотыла высвободится минута.
– Так значит, не успели со своими уехать? – сразу вник он в нашу проблему. – Вот что, товарищи, сейчас грузится дивизионный артполк, можете с ним отправиться, а там уже найдете свой полк. Только подождите секундочку, я найду номер вашего эшелона. Так, двести пятнадцатый полк, первый батальон, верно? Записывайте, 45013.
Я уже поднялся и собрался бежать, но Леонов напоследок уточнил:
– Юозас Альгирдович, поезда в какую сторону идут?
– На север.
– Как полагаете, если мы на машине рванем, то сможем догнать?
– Не получиться, – покачал головой подполковник. – В Москве эшелоны задерживать не станут, а куда их направят дальше, не знает даже комдив. Лучше идите на вокзал, пока там артиллеристы грузятся. Покажите им свои бумаги, которые особист написал, и вас возьмут с собой.
На выходе мы столкнулись с пожилым железнодорожником, спешащим к Кончюнасу по какому-то важному вопросу. Он еще от дверей закричал что-то зампотылу, но впопыхах не смог выговорить непривычное имя. – Ёу… Юоо…
Наконец, оставив попытки справиться с литовским языком, он переиначил имя на свой манер. – Иосиф Александрович, в «45021» трех вагонов не хватает, а через полчаса эшелон должен отправляться!
