Какой-то фриц, воспользовавшись остановкой, хрипловатым от простуды голосом громко запел под аккомпанемент губной гармошки. Немецкий язык я все еще знал очень плохо, и Леонов перевел мне слова песни:

Если в окопах от страха не умру,

Если русский снайпер мне не сделает дыру,

Если я сам не сдамся в плен,

То будем вновь крутить любовь

Под фонарем, с тобой вдвоем,

Моя Лили Марлен.

Лупят ураганным, Боже, помоги!

Я отдам Иванам шлем и сапоги,

Лишь бы разрешили мне взамен

Под фонарем стоять вдвоем

С тобой, Лили Марлен.

– Ты что, на ходу можешь перевод рифмовать? – изумился я неожиданному таланту.

– Могу, – скромно ответил Алексей. – Но в данном случае я просто процитировал перевод Бродского.

Позиции батальона, которые нам указали, находились на берегу Чудского озера, и с ними была связана забавная история. Внешний фронт здесь достаточно редкий, а в одном месте в нашей обороне даже образовался разрыв между подразделениями, и эту дыру закрыли было армейским заградотрядом. Но вдруг командующий соседней армии решил, что нападения со стороны озера можно не опасаться, и забрал весь заградотряд себе, чтобы укомплектовать свои поредевшие дивизии. Комфронта генерал Масленников, конечно, вмешался и запретил самовольно растаскивать чужие части. (* Бывало такое в реальной истории) Но пока суд да дело, брешь решили временно заткнуть нашим батальоном, вот мы и заняли этот рубеж. Как нам обещали, всего на пару дней.

Наши предшественники успели отрыть конусные ячейки, тянувшиеся ровной цепочкой вдоль края леса. Окопчики были весьма надежно замаскированы кустарником и присыпаны снежком, так что бойцам не пришлось мучиться и долбить промерзшую землю. Не забыли здесь также соорудить дзоты и выносные пулеметные окопы. Правда, ходов сообщения почти не было, но за этот участок на берегу широкой водной преграды, пусть и замерзшей, особо беспокоиться не стоило.

До темноты мы успели освоить новый рубеж обороны и распределить участки. Двух рот вполне хватало, чтобы сомкнуть фланги с соседями, а третья рота осталась в резерве и заняла вторую линию траншей.

Нашлось и наше соединение. За ночь мы установили связь со штабом полка, который, как оказалось, расположился в нескольких километрах, и разыскали взвод боепитания. Дивизия явно прибыла в полном составе, потому что к утру нам даже привезли свежий формовой хлеб, выпеченный полевой дивизионной пекарней.

Еще до рассвета, ведь световой день сейчас очень короткий, рота начала подготовку. Взводы, оставив несколько человек в охранении, отрабатывали ведение наступательного боя, используя тактику отвлечения обороняющихся ложной фронтальной атакой, пока основные силы совершают фланговый обход. При этом особый упор на тренировках делался на технику переползания и метание гранат.

Между тем ротные, батальонные и полковые командиры, штабисты и хозяйственники носились со списками, выбивая друг у друга оружие, боеприпасы, фураж, продовольствие и обмундирование. Впрочем, армейское командование старалось обеспечить дивизию, готовящуюся к наступлению, всем необходимым. Конечно, одежду и валенки старались подсунуть бэушные и залатанные, а лыжи, которых нам привезли аж целый грузовик, оказались восстановленными после поломки. Впрочем, ремонтировали лыжи на совесть. Осмотрев несколько пар, я даже не смог найти место склейки, и служить они будут не хуже новых. Но самое главное, трофейных патронов для нас не жалели. Другим соединениям они все равно не нужны, калибр не тот. Поэтому даже на пассивную винтовку, то есть хозяйственникам, давали девяносто патронов, а на активную все полторы сотни.

Закончив со списками, командиры части всех уровней приступили к планированию. По предварительным сведениям, нашему 215-у полку предстояло идти во втором эшелоне наступления, расширяя прорыв, и было важно не растерять личный состав во время марша в сложной обстановке. Еще труднее нам придется, когда часть начнет действовать в глубине обороны противника в предвидении встречного боя. Чтобы подразделения могли мгновенно реагировать на изменения обстановки, штабы полка и батальонов разработали несколько вариантов развертывания в боевой порядок и проведения маневра на поле боя. Если при встрече с врагом нам удастся упредить его в развертывании, то мы сможем атаковать своими главными силами с фланга или даже тыла, и добиться победы даже над превосходящим по численности противником. Поэтому командиры заранее наметили план действий для нескольких возможных рубежей.

Зарывшись в карты и планы, комбат вместе с нами оценивал обстановку на возможном маршруте, рассчитывал время, распределял задачи подчиненным подразделениям. Определялись новые позывные радиостанций и командиров, а также сигналы оповещения и управления, как на марше, так и в бою.

Едва я, с гудящей от перенапряжения головой, вернулся в роту, чтобы довести все эти варианты и сигналы до личного состава, как Иванов снова затребовал меня к себе.

Если до этого вид у комбата был всего лишь усталый и замученный, то теперь он стал просто растерянный. Дождавшись, когда соберутся все ротные, он скривился, положил руку на стопку каких-то подозрительных папок, и начал официальным тоном:

– Как вам известно, товарищи командиры, задача нам предстоит тяжелая. В смысле, не озеро охранять, это лишь временно, а развивать наступление. И потому командование фронта, зная, что соединение нуждается в доукомплектации, расщедрилось подкинуть нам резервы. – После этих слов Иванов скривился, как от соленого огурца без водки, и добавил: – Конкретно нашему батальону, к сожалению, передали целую роту.

– Это ж хорошо, пополнение сейчас на вес золота, – оптимистично заметил Коробов.

– Даже если это гражданские, недавно призванные полевыми военкоматами, поддержал коллегу Сверчков. – А тут целая рота.

– Гм, штрафная рота, – уточнил комбат.

Насладившись нашим озадаченным видом, Иванов поведал нам историю создания сего специального подразделения, нежданно влившегося в наши ряды: – Сначала здесь на Новгородском фронте пытались сформировать в каждой дивизии по штрафной роте, но переменного личного состава на них не хватало. Максимум, набиралось тридцать человек, а чаще еще меньше. Куда их девать? Тогда Масленников решил сократить число штрафных рот в армиях, и собрал штрафников в сводные роты. Вот такое подразделение нам и подкинули. Я решил, что будет надежнее, если штрафников распределить по ротам, за ними же постоянный пригляд нужен. Так что, ребята, принимайте по взводу.

Упс, нет три раза упс. Двадцать восемь человек, из них всего трое постоянного состава. Прежде чем знакомиться с пополнением, я сначала потребовал передать мне личные дела осужденных и внимательно просмотрел. Что характерно, все они действительно были военнослужащими, и большинство фронтовиками. В начале войны уголовников в штрафных подразделениях было крайне мало, потому что еще летом сорок первого была проведена амнистия, по которой освободили полмиллиона человек, имевших небольшие сроки. Потом осенью последовала еще одна амнистия. Всех освобожденных направили на производство или на фронт в обычные части. В заключении остались лишь «политические» и осужденные за тяжкие преступления, которым, естественно, давать оружие никто не собирался. Вот и получилось, что роту сформировали только красноармейцами из действующих или тыловых частей фронта.

Просмотрев последнее дело, я захлопнул папку и мысленно выругался. Лишь теперь мне стало ясно, как нам до сих пор везло с личным составом. После труднейших боев в нашей дивизии остались только стойкие, отборные бойцы, не собирающиеся ни сдаваться, ни дезертировать. Те пополнения, которые мы получали, тоже были вполне на уровне, и легко вливаясь в коллектив. А тут на тебе – самые настоящие дезертиры, трусы, ворюги, самострельщики. Как я подозревал, наверняка были и те, кто просто поссорился с начальством, но это тоже не подарок. Во-первых, такие бойцы считают себя несправедливо обиженными, и возможно, так оно и есть. Во-вторых, если у них склочный неуживчивый характер, они и со мной могут вступить в конфликт.