Стояла жара, почти невыносимая. Тепло исходило от живых стен, отчего они покрывались капельками влаги. Даже здесь, наверху, от этого не было спасения. Все, что осталось от коридоров, служебных туннелей, транспортных шахт, залов собраний, часовен и садов наслаждений, — все было опутано мягким, въедливым, липким жаром.

Еще были голоса. Эхо несло их по коридорам, слабые и прерывистые. Снова и снова всхлипывал ребенок, потерявшийся в пульсирующем, ожившем лабиринте. Женщина шептала и шипела, надрывно смеялся мужчина, словно скрывая за лживой усмешкой невыносимый ужас.

Валиен ни разу не видел тех, кому эти голоса принадлежали. Он пробирался по выложенным из мякоти тропам, не видя перед собой практически ничего, часто спотыкаясь и стараясь не слышать их. У каждого угла он останавливался, уверенный, что за поворотом кто-то его поджидает. Но всякий раз, нетвердой походкой обогнув угол, он, убийца, обнаруживал лишь еще одну зловонную артерию — пустую, поросшую отвратительными спорами. Все это место было одновременно и покинутым, и переполненным — ни одного тела, но целый хор неупокоенных душ.

Стены давили на него. Некогда грязные, темные и холодные, теперь они стали блестящими, горячими на ощупь и покрылись органикой. Дышать по-прежнему было трудно. Системы костюма Валиена не справлялись — убийца чувствовал, что воздушные фильтры забиты спорами. В сапогах скапливался пот, весь костюм стал липким. Из-за обезвоживания агента преследовали постоянные головные боли, а высохший язык опух во рту.

Валиен знал, что находится где-то на самых верхних уровнях Капитолия. Путь выдался нелегким — приходилось кружить обходными путями. Куда быстрее было бы двинуться по огромному залу в самом центре шпиля, где вверх устремлялась колоссальная лестница, высеченная из мрамора и облицованная сталью, что вилась вокруг адамантиевой сердцевины Капитолия. Гордость Шардена — Великая Лестница, огромная цепь позолоченных ступеней, что на сотни метров поднимались над земной грязью и тянулись к небесному смогу.

Но этот путь сторожили толпы мутантов, культистов и кошмарных тварей варпа с мертвыми глазами, поэтому убийца был вынужден ползать по сырым и петляющим потайным ходам, давно брошенным, опечатанным и забытым. Весь его мир превратился в сплошную череду тесных, промозглых туннелей, где на голову постоянно капало нечто, жутко похожее на разжиженные человеческие органы. Сами стены дрожали, будто сделаны они были не из металла, а из кожи, и воздух пропитался мускусным ароматом. Мрачное, готическое величие столицы всего этого мира было опорочено, развращено, а аскетичная красота камня и металла обернулась кошмарным полотном из плоти, костей и крови.

Лишь однажды Валиен видел свидетельство того, чем Капитолий был до прихода порчи. Тогда, оступившись в конце долгого подъема по серии извилистых капиллярных туннелей, он от головокружения упал на колени и кое-как заполз в крошечную, заброшенную комнатушку. Перед ним, всего в метре или двух, стояла колонна из резного оникса. Венчала ее статуя. Мрачное, угрюмое лицо, высеченное в камне резцом скульптора, взирало на него из темноты.

Убийца уже видел эту фигуру много раз прежде. Облик стандартный, навязываемый Экклезиархией и одобренный руководством всех ремесленных гильдий. Практически такая же статуя стояла в храме Талики на Геспере, где Валиен проходил последние этапы своего обучения. То был Рогал Дорн, Лорд-Защитник, Спаситель Терры, магистр Кулаков, верный сын Императора в великолепном золотом доспехе на заре вековечного правления человечества среди звезд.

Из всего убранства верхних шпилей лишь только одна эта статуя осталась нетронутой. Лужи блестящей жидкости скопились у ее основания. Наросты ползли по гладкой поверхности колонны, словно стремясь добраться до фигуры на его вершине и погубить ее.

Валиен долго смотрел на статую могучего воина. В другое время и в другом месте он счел бы эту картину нелепой. Угловатая челюсть, узкие щелочки глаз, поза, выражающая решительность и непреклонность, — все это лишь позабавило бы его. Будучи циничным представителем циничной профессии, он всегда находил такую карикатурную величественность смехотворной.

Но не теперь. Валиен внезапно для самого себя обнаружил, что вспоминает все те истории, что его заставляли заучивать в схоле, — истории о деяниях Дорна во время решающей битвы за Терру, одинокого, окруженного воплощенным Хаосом и опутанного паутиной безумия, сплетенной Архипредателем.

И, вспоминая эти тексты, легенды и предания, агент легонько улыбнулся.

«Так было с тобой, то же сейчас и со мной».

Валиен поднялся на ноги, стараясь не замечать чавкающие и сосущие звуки, что издавали его сапоги, ступая на дрожащий пол.

«Но ты был примархом, образцовым сыном живого бога».

Спотыкаясь, он продолжил свой путь. Пальцы его потянулись к груди. Убийца аккуратно коснулся рубцов прямо под сердцем.

«А я лишь низший слуга твоего Отца. Преступник, кровопийца, грешник, которому дают задания, которые бы не взял на себя ни один здравомыслящий человек».

Сердцебиение эхом отдавалось в его мутной голове. Еще один туннель змеей ушел в сторону, теряясь в раскаленной дымке. Валиен с трудом двинулся туда, повинуясь одному лишь инстинкту и практически позабыв о приказах, что дал ему Гериат. Его направлял позыв, что сильнее любых прочих и что древнее самого чувства самосохранения.

«Любопытство. Теперь, после всего пережитого, я выясню, что за зло обосновалось здесь».

Он больше не видел смертных — ни одной живой души после встречи с Венмоном Килагом в туннелях глубоко в недрах Капитолия. Не чувствуй он себя так плохо, Валиен, быть может, порассуждал бы о судьбе миллионов мужчин и женщин, населявших этот шпиль и теперь бесследно исчезнувших. Возможно, он задумался бы, что за дьявольская магия разносила по воздуху их голоса, словно они все еще живы и бродят по коридорам. Обратил бы чуть больше внимания на лица, запечатанные в изменчивой поверхности стен и пола, на пузырящийся потолок или на протяженные следы крови, ведущие к транзитным шахтам.

«А удовлетворив свое любопытство, я сделаю то, зачем сюда пришел».

Валиен полз вперед, тяжело вдыхая спертый воздух и трясущимися руками раздвигая завесу из спор.

«Я выполню приказ».

Он едва знал, куда направляется. Он ослеп, ослаб, лишился чувства ориентации. Силы его таяли с каждым мгновением. И все же он сохранил в себе непоколебимую веру. Он знал лишь, что движется к сердцу шпиля, словно сам Император направляет его, и этого ему было достаточно.

«Я закончу начатое».

Вперед. Вперед.

«И тогда, лишь тогда, я умру».

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Железная ярость - i_020.png

По крайней мере, пушки замолчали. Пустошь между шпилями вернулась к своему изначальному состоянию безжизненного токсичного болота, не тревожимого вспахивающими землю траками танков или сотрясающей походкой титанов. Горячие ветра носились над руинами зданий и дорог, заметая пеплом следы битвы. Дымящиеся остатки потихоньку покрывались тонким слоем угольно-черной грязи.

Ульи-близнецы Меламара уже догорели. Отвесные внешние стены обрушились и почернели, и тысячи столпов дыма медленно поднимались к темному небу. На востоке же все еще были объяты бушующим пламенем шпили улья Аксис. Огромные рваные раны, чьи края источали магматический жар, усеяли тело города.

На севере возвышалась громада Капитолия, из-за большого расстояния теряющаяся в дымке. Мощные древние стены, ощетинившиеся стволами орудий, окружали улей, а над ними возвышалось бесформенное нагромождение куполов, готических контрфорсов и почерневших башен. Еще нетронутые войной, здания источали изнутри тусклый свет. Устремляясь к небесам, огни меняли цвет, превращаясь из красных в пурпурные. Вершину самого высокого шпиля скрывала от глаз пелена пепельных облаков, но яркое, неестественное свечение, исходившее из нее, скрыть было невозможно.