По обе стороны от ворот, помещения замка были отведены под казармы, в которых размещался гарнизон. От них: по левой части шли часовня, кладовые, склады. Потом коридор заворачивал в ту часть замка, что находилась напротив ворот и куда, с внутреннего двора, вело крыльцо. Тут располагался холл, от него на второй этаж, в башню, поднималась винтовая лестница к личным покоям семьи барона.

Напротив холла находилась кухня к которой шел небольшой коридор, а дальше, за ней, по тому же коридору, были расположены столовая для гарнизона и арсенал, что замыкал правое крыло замка, упиравшуюся в воротную башню. Под арсеналом, по рассказам Христины находился колодец, а под часовней, семейный склеп баронов Репрок. Свой осмотр Ника закончила у дверей покоев барона.

— Свечи? - нахмурился Криспи, когда открыл ей и выслушал просьбу монахини. — На что вам свечки?

— У меня с собой книга “Отхода”. Хочу читать из нее ночью молитвы для леди Айвен. Помогает, знаете ли… Да и сама тогда не засну.

— Ну… коли для этого, — с некоторым сомнением протянул Криспи, потом вдруг решившись, сказал: — Моя бабка тоже исцеляла наговорами и нашептыванием. — И отец Фарф частенько пенял нам, что не молимся мы всей общиной за выздоровление страждущих односельчан. Говорит, что молитва тогда, ох, как сильна.

Они проходили мимо дверей залы, когда услышали красивый мужской голос, напевавший грустную песню, под аккомпанемент лютни. Мимоходом взглянув в открытые двери, Ника увидела, сидевшего в кресле сэра Ригана и примостившейся на низенькой скамеечке у его ног, леди Элеонор.

Отблески каминного огня играли в ее, медового цвета, волосах, золотых серьгах и в блестящих глазах, что с обожанием взирали на рыцаря. Ника отвела глаза, поспешно пройдя мимо дверей. Очень уж интимным показалось ей увиденное.

— Видимо баронессе пришлось очень постараться улестить сэра Ригана, чтобы он пел ей, — хмыкнул Криспи. — Она прямо таки тает от его песенок, да он до них не охочий, — и вдруг спросил. — Вы, сестра, часом не видели отца Фарфа? Что-то никак отыскать его не могу. Уже в деревню посылал. Поди ходит по дворам, да вразумляет свою паству, которая с его отъездом совсем от рук отбилась.

— Криспи, а кто, по ночам, сидит у постели барона?

Старый слуга остановился посреди коридора и трепещущее на сквозняке пламя факела, резко обозначило черты его лица.

— К чему вам это знать?

Ника молча смотрела на него и Криспи, сдаваясь, покачал головой.

— Когда с хозяином приключился этот недуг… когда он начал сдавать, он запретил мне находиться в его покоях по ночам.

— Почему?

— Из-за леди Элеонор. Он не желает ее пугать. Не желает, чтобы по замку поползли всяческие слухи…

— Но они и так поползли

— … о проклятии, жертвой которого стал он и его дочь.

— Я вообще оболдеваю! — прижала ладонь ко лбу Ника. — Жертвовать собой и дочерью, ради покоя своей женушки… и разве вы стали бы болтать?

— Помолчи! — шикнул на нее Криспи и ссутулившись, шаркающей походкой побрел вперед. — Ты ничего не смыслишь и не тебе судить об этом. Отец Фарф святыми молитвами очистил господские покои, освятив их. С его разрешения призвал барон Мари Хромоногую и ту нечестивицу, что живет на лесной опушке. Отец Фарф клал в изголовье ложа барона мощи святого Ура и ни что не помогло.

В каморке эконома мог едва развернуться один человек. Стоя на ее пороге, Ника внимательно огляделась. В маленьком хозяйстве Криспи царил идеальный порядок в котором не было ничего лишнего. Открыв крышку сундука, старый слуга достал оттуда пучок свечей.

— Странно, — проговорила озадаченно Ника, — что здесь мог делать сэр Риган?

И тут с Криспи произошла резкая перемена. Он нахмурился, неприязненно сунул ей в руки

свечи и буквально выпихнул ее из каморки.

— Показалось тебе, вот что. Сэр Риган сюда не заходил и не заходит, потому как, совершенно нечего здесь делать рыцарю. Вот тебе свечи, ступай отсюда и нечего попусту языком молоть, выдумывая всякие небылицы.

Ника успела подхватить свечи и быстренько отступить под натиском кастеляна. М-да, видимо происходящее в замке, каким-то образом, сказывается на всех его обитателях. Вернувшись в покои леди Айвен, Ника отпустила Христину, и принялась за дело.

Окропив комнату на моленной водой, которую привезла с собой из обители в тыквенной фляжке и, непрерывно читая охранные слова, Ника углем начертила на стенах четыре священных знака воздуха, земли, воды и огня. Перед порогом насыпала тонкую полосу земли, взятой с кладбища, а в оконном проеме и на ставне воском накапала кресты, заключенные в круг. Подойдя к постели Айвен, она, приподняв голову девушки, надела ей на шею амулет Бюшанса и осторожно, переступив защитную линию, стараясь не нарушить ее, закрыла дверь на засов.

Вернувшись к столу, Ника внимательно огляделась, подошла к алтарю Блаженной Девы, и принялась чертить углем на деревянных плашках пола оградительный круг, укрепляя его остатками кладбищенской земли, воском и вдумчивыми словами защитной молитвы, пока не уловила знакомый затхлый запах гниения и липкий запах плесени.

Остановившись, она принюхалась. Он исходил от алтаря-ниши Блаженной Девы и когда Ника придвинулась к нему ближе, стал более отчетливым. Странно. Она ничего не заметила пока не взялась за кувшин. Черный налет гнили с белесым налетом плесени покрывал его стенки, а на дне так просто буйно разросся, поднимаясь плотной мохнатой шапкой. Фу, гадость! Ника, взяв щепу, с остервенением вычистила кувшин, кидая плесень в огонь, а затем отправила в него же и потемневшу щепу. Видимо когда-то пред Девой ставили в кувшин цветы и вот они-то благополучно сгнили, не без помощи Балахона конечно. Христине было не когда, она и так разрывалась, прислуживая двум хозяйкам. Леди Айвен все время пребывала бесчувственной и некому было привести в порядок алтарь.

Завершив все приготовления, она еще раз проверила ничего ли не забыла, старательно припоминая все, что прочитала в книгах скриптория о пентаграммах и защитных символах от зла, и то что ей рассказывала Режина. Колокол деревенского храма еще не прозвонил к полуночи и Ника, что бы не терзаться тревожным ожиданием, устроившись в кресле, вдруг начала рассказывать леди Айвен сказку о Белоснежке, разглядывая ее тонкий профиль. Так хотелось верить, что девочка слышит ее.

Как только послышался полночный колокольный звон, Ника вскочила с кресла, прошла в круг и приготовилась. Но простояв в нем какое-то время, она начала сомневаться. А вдруг Балахон сегодня не появится и ей придется бестолково торчать в центре круга всю ночь, борясь со сном. И сколько, интересно, ей выпадет вот так, по дурацки, провести таких вот ночей, чтобы встретиться с ним.

Но это ладно. А как сохранить на стенах, окне и полу знаки и объяснить их появление Христине, а потом как-то убедить ее сохранить их в течении неизвестно какого времени. И каждый раз обновлять их, что ли? В итоге, по большому счету, все это просто смешно. А может ей все приснилось, про этот самый Балахон?

Распахнувшаяся со стуком дверь, заставила Нику вздрогнуть. Будто она и не запирала ее на засов. Однако дверь так и не смогла распахнуться полностью, а наткнувшись на преграду, начала биться об нее все быстрей и быстрей, пытаясь преодолеть, сдвинуть, убрать ее. Этой незыблемой преградой оказалась тонкая полоска, насыпанной перед порогом, земли.

Ну-у начинается драйв! Наравне со страхом, Нику занимало выдержит ли зыбкая полоска землицы подобный натиск? Стало еще страшнее, когда дверь перестала биться и за ней послышался шепот, перешедший то ли в жалобное поскуливание, то ли в хныканье.

Нику скрутила щемящая жалость и накатила слезливая сентиментальность. Да, что с ней такое? Из чего она сделала проблему? Да из ничего. Всего-то и нужно, что выйти из какого-то рисунка накарябанного на полу и впустить того, кто сейчас так нуждается в ее участии. Кого ей опасаться? Чего? Что, так трудно открыть дверь? Просто подойти, открыть эту треклятую дверь и спросить у человека, что случилось. Где ее милосердие? Или это всего лишь ее выдумка о самой себе? А на самом деле, она бесчувственная, себялюбивая, равнодушная ко всем, кроме самой себя. Что стоит, просто переступить через нарисованную черту и спасти того, кто за дверью и кто так нуждается в ее помощи.