— Ну чего ему еще не хватает? Я уж и так не знаю, чем ему угодить, — в голосе Татьяны опять зазвучали слезы.

— Не понимаешь? А ты подумай — если он у тебя не как все, значит, и тебе, чтобы в ладу с ним жить, тоже не как все стать надобно. Ты вспомни Варвару с Фаддеем. Ведь и ума невеликого, и сплетница, и скандалить мастерица, и он чума чумой. Другая бы с ним не ужилась, и ей кто другой давно бы шею свернул, а они душа в душу живут. Он за нее сам кого хошь пришибет. Вот и думай, как это у нее получается. А если уже поздно окажется, так хоть сыновей не потеряй, их любовь сбереги, пока не поздно. Не от них понимания и помощи требуй — им поддержкой и опорой стань. И против отца Демку не настраивай — из-за тебя же он на него кидается. Опять только о себе думаешь? Ах, сын — защитник! А ему каково? Против отца, значит — против рода! А кто он без рода будет? Изгой! Что у тебя в семье ладу нет, то твоя вина, а ты эту тягость на сына перекладываешь. Подумай лучше, любовь ли материнская просит, чтобы он за ваши с Лавром раздоры лишал себя будущего? Может, это в тебе привычка прятаться за чужими спинами говорит? И не реви! — опять, как много лет назад, одернула старшая сестра младшую, подала мокрый от слез рушник и привычным движением поправила на ней головной платок.

От этой давно забытой ласки у Татьяны перехватило дыхание, и снова на глаза навернулись слезы. Она досадливо мотнула головой, прогоняя их, придвинулась на лавке поближе к Вее, прижалась к ней и затихла, потихоньку успокаиваясь и выравнивая дыхание. Сестра покосилась на нее, улыбнулась домашней — маминой — улыбкой, обхватила Таню рукой и прижала к себе покрепче.

— Как ребеночек-то? Не беспокоит?

— Настена говорит, скоро шевелиться начнет, — счастливо улыбнулась беременная женщина.

— Вот и славно. Это самое главное теперь. А все остальное… Ты все-таки подумай о том, что я тебе сказала, ладно? Сама понимаешь, я тебе зла не желаю, сестер-то у меня больше нету, одни мы с тобой остались, Заглядушка.

Татьяна потерлась щекой о надежное плечо, умиротворенно вздохнула и пробормотала себе под нос:

— Угу, у меня тоже никого ближе тебя нету, — вздохнула еще раз, потом встрепенулась, отодвинулась от сестры и заглянула ей в глаза. — Только и ты меня бросаешь, в крепость вот уже переехала. На кого мне тогда опереться? Дарена только и осталась…

Вея подобралась, покачала головой и осторожно проговорила:

— А почему ты про нее вспомнила?

— А кто ж еще мне поможет? Не Листвяна же. — Татьяна скептически поджала губы. — А Дарена всегда подсказывает, что и как делать надобно.

— Ага, вчера она тебе тоже подсказала, да? И что хорошего из этого вышло?

— Так ведь она же не знала, что батюшка Корней так… — опять задрожал голос младшей сестры.

— Да при чем тут знала — не знала? Ты пойми, Дарена в любом случае в выигрыше бы осталась.

— Ей-то какая польза тут может быть?

— Ой не скажи. Она баба умная, вперед далеко загадывает… Осталась бы ты в той горнице, услышала, об чем там речь шла, все потом подробно обсказала ей и впредь была бы благодарна?

— Конечно… А что тут такого-то?

— А то, что и потом ты бы ее охотно слушала, надо — не надо, всем бы с ней делилась, да по ее слову стала бы поступать. И вышло бы, что боярыня вроде ты, а на самом деле власть ее. А ей та власть необходима, она без нее, как рыба на берегу задыхается.

— Но ведь все равно не получилось ничего.

— Не скажи. Она и тут свою выгоду поимела: вся родня увидела, что свекор с тобой не считается, а Корней еще раз убедился, что толку от тебя как от боярыни мало, значит, у нее теперь еще больше возможностей тебя потеснить, а то и совсем в угол задвинуть.

— Да как же она это сделать-то сможет? — Татьяна всплеснула руками, недоверчиво глядя на Вею.

— Ну тут много чего можно измыслить… Корней-то пока не во всем может на Листвяну опереться — холопка все-таки, а разумная помощница, которая баб держит и с домашними делами управляется, ему нужна, пусть и не в боярском звании. Чем Дарена тебе не замена? Самое простое для этого — свою старшую вдовую дочку, которую она под шумок из мужнина рода забрала, когда с холопством решалось, Лавру поближе подсунуть. Ты что же, думаешь, эти дурищи сами по себе додумались твоего мужа делить? Не-ет, милая моя, подсказали им, потихоньку подвели к этой мысли так, что никто из них потом на подсказчицу не укажет… Они ведь тоже, как и все прочие бабы, свое место в новой жизни ищут, и тому, кто им помешать попробует, глотку перегрызут и не поморщатся, потому как не о себе пекутся, а о детях своих. Ради этого, сама знаешь, бабы на все пойдут. Если ты в семье боярского места не займешь, да так, чтобы никто и помыслить не посмел тебя оттуда спихнуть, то не боярыней станешь, а опять одной из них, как когда-то до замужества. Тебе такого хочется?

— Ну что ты такое говоришь? — Татьяна передернула плечами, прогоняя холодок, пробежавший по спине.

— Да то и говорю: одна ты с ними не справишься, подмога тебе потребуется. И помочь тебе там только один человек может — Листвяна. Сумеешь с ней поладить — вместе вы весь выводок к рукам приберете.

— Да ты что?! Она же холопка! О чем мне с ней договариваться? Хозяйка-то я, а не она!

— А я и не говорю, что ты ей во всем потакать должна. Но и о том, какая за ней сила стоит, не забывай. Ежели с умом подойти, то и ты ее к своей выгоде использовать сможешь. Конечно, не всегда так будет, рано или поздно она непременно захочет свою силу против тебя испробовать. А вот кто тебе всегда подмогой будет, так только Анна. У них между собой свои счеты есть, а вот тебя как родню Анна всегда поддержит. Так что не жаловаться на нее надо, а совета спрашивать и делать, как она скажет. Тем более ваши сыновья в будущем друг другу поддержкой станут. Потому и держись за нее, уж вреда от этого тебе всяко не будет. Вот Дарена нового места себе еще не нашла, а нынешнее ей ой как не по нраву. Ты же, по ее разумению, своему не соответствуешь. Вот и думай, душа моя, стоит ли тебе так уж безоглядно Даренины советы принимать, какими бы разумными они тебе ни казались. Прежде прикинь, а какая ей с того выгода будет.

— Да как же так-то? Она же всегда ко мне так ласкова… Выходит, никому верить нельзя?

— Эх, Загляда, простая ты душа. Не все, кто тебе улыбаются, добра желают, бывает, что с улыбкой примеряются, как бы половчее гадость сделать. И не всякий, кто ругает, — враг твой, наоборот тоже бывает. Учись в людях разбираться, сестренка, коли уж тебя жизнь выше прочих подняла. Иначе упадешь больно. Не ко времени оно, конечно, тебе все это — понимаю, да выхода-то нет. Потому я и говорю сейчас с тобой так, что о тебе пекусь. Жалостью-то делу не поможешь.

Татьяна слушала, не веря своим ушам: такой привычный и обжитой мир трещал по швам и пугал своей непредсказуемостью. Однако собраться с мыслями она не успела — на улице в очередной раз пропел рожок. Вея встрепенулась, встала сама и потянула за собой ошеломленную свалившимися на нее откровениями сестру.

— Ужин готов, пошли в трапезную, — внимательно посмотрела на Татьяну и покачала головой: — Зря ты все это в себе держала, давно бы со мной посоветовалась, глядишь, уже что и по-другому сложилось бы… Ну да ладно, еще не раз поговорим…

Незадолго до ужина Арину разыскала холопка и передала просьбу Софьи зайти в пошивочную. Оказывается, новое платье для молодой наставницы было уже готово к примерке: отдельные части соединены проколками из тонких и длинных рыбьих косточек и надеты на ту самую «бабу», что несколько дней назад принес в мастерскую Кузьма. Закрепленная на талии лентой пышная юбка струилась почти до самого пола, прикрывая высокую подставку, верхняя часть платья, наброшенная на «плечи», пока еще не была сшита по бокам, но кружевной воротник уже красовался на месте. Вокруг «бабы» суетилась Софья, приметывая и прикалывая что-то на нужное место. Увидев входящую Арину, она оторвалась от работы, вытащила изо рта несколько проколок, тщательно сложила их на столе в кучку, откинула назад растрепавшиеся волосы и с нескрываемой гордостью спросила: