— Аська! Ты чего сидишь, в стену пялишься? Скоро два часа, народ пойдет, а мы ещё чаю не пили!..

— Иду, Юлька, иду. Скажи девчонкам, я оладьи принесла…

— Твои коронные, с грушей?..

— Ага.

— Зайчик мой! — И Юлька уже в коридоре.

Она всегда так носится. Ну ладно, можно и в самом деле чайку попить. А то потом головы будет не поднять…

Валентина уже разворачивала наши свертки.

— Ну что, Валюшка, — во мне всколыхнулись ночные страхи, — что твой-то сказал?

— Да ничего, — она безразлично пожала плечами. — Ничего он не сказал. Пришел поздно, я уже волноваться начала…

— Ну?

— Но спокойный, все в порядке, говорит. Ты не волнуйся, Ась. Пусть шефы работают. А мы уже сделали все, что могли. Ты чайку лучше попей.

Я кивнула. Нельзя сказать, что она меня совсем успокоила, но… Не будет ведь жена генерального так хладнокровна, если фирме неприятности грозят… Но я все-таки проверю. Хорошо бы я во всем неправа оказалась, во всех своих страхах…

На характерный звук чаепития появился шеф. Его чашка ждала на почетном месте — рядом, как обычно, гора бутербродов. Для шефа чаек или кофеек — это любая еда, кроме супа. Мы с ним когда-то вместе на курсах были, за городом, с тех пор и запомнилось, как вдохновенно Лаврук относится к идее покушать. Почти как мой бывший.

Короче, дохлебал шеф свой чай, быстро, обжигаясь. Видно, торопился куда-то.

— Так, девочки, я убежал. Буду около пяти. Вы тут без меня держите оборону. Да, Асенька, тебе от Манохина благодарность за вчерашнее. Он сказал, что ты сделала все совершенно правильно.

— Спасибо.

— Так, а теперь меня уже нет. Работайте…

И убежал.

Мужчин у нас в фирме мало, но они зато отборные такие — крупные. То есть, Лаврук и высокий, и полный, а Серега только высокий… Так что, когда они быстро двигаются, возникают ассоциации со стадом африканских слонов, спасающихся от пожара в джунглях.

В общем, убежал он. Тут стрелки часов к трем подошли — перерыв кончился и покатился нормальный рабочий день. Клиент за клиентом, и хоть нас двое, но посторонних мыслей уже никаких не осталось — работа съела все страхи и сомнения.

Инна Васильевна металась по квартире, как зверь в клетке. Пересилила себя, хватило выдержки, чтобы не скандалить на улице, а культурно уехать домой из этого клуба вонючего.

И как эти сволочи до сих пор работают? Конечно, всех купили, ни прокуратура, ни милиция их и пальцем не тронет. И ещё эта шлюха рыжая нашли кого посадить с людями работать! Рыжая, наглая, юбка такая короткая, что просто стыдно… И, главное, не испугалась, деньги ещё предлагать начала, гадина! Что мне твои деньги, я, может, побогаче вас всех буду. Главное — на чистую воду вас, жуликов, вывести!

Но как?! Как отомстить за Ирку-то?

Вопрос, как девчонку домой вернуть, Инну Васильевну не занимал. А что там возвращать — на то и сидят наши дипломаты за границей, им за это зарплату такую платят! Сами привезут, как космонавтку, на «Ту-104» с красной ковровой дорожкой.

Космонавтка! Дура, прошмандовка, ссикуха такая! Сама уехала, ничего слушать не хотела, да ещё перед отъездом хлебало раскрыла — хватит, мол, мою жизнь молодую гробить, дай хоть что-то в жизни самой решать! Вот и дорешалась, стерва.

Инна Васильевна пересела в кресло у журнального столика. Телефон стоял на кружевной салфеточке, ещё несколько таких же украшали заполненный хрусталем и фарфором сервант. Нигде ни пылинки — грязь она терпеть не могла, даром, что ли, всю жизнь при химии? А тем более сейчас, выйдя на пенсию, все свое время посвящала стиркам-уборкам.

Нетронутой оставалась только комната дочери, куда мамочке с салфеточками и вазочками входа не было. Здесь царила совсем другая атмосфера — модные журналы, кассеты, плакаты на стенах: страшно мускулистые мужики и не менее мускулистые, хоть и более красивые, девки, обязательный «Терминатор» и полуобнаженный красавчик Ван Дамм… Единственная уступка уюту — тахта с клетчатым пледом и большое зеркало со столиком, оснащенным по всем правилам косметического искусства.

Мамочка долго не могла понять, зачем дочке два одинаковых крема. Ира двадцать раз толковала ей, что это РАЗНЫЕ кремы — один грим снимает, другой за кожей ухаживает, но Инна Васильевна все равно ничего понять не хотела.

И хоть проработала мамочка всю жизнь на фармзаводе (потому и на пенсию вышла рано — производство-то вредное), но тонкости искусства украшать себя были ей чужды. Она все так же мыла голову детским мылом, дезодорантов не признавала в принципе. Правда, денег дочке на все эти глупости не жалела.

А чего же — в доме всегда был достаток! На своей работе Инна Васильевна могла достать любое лекарство — хоть наше, хоть импортное. И доставала — как можно людям не помочь, это ж не мебель или шмотки модные, лекарство, дело святое. Этими её возможностями многие пользовались благодарили, конечно, ей ведь тоже не даром доставалось. Она тоже пользовалась связями своих должников, особенно если нужно было достать что-то остро дефицитное.

Но жизнь изменилась — и исчезло понятие дефицита. Ничего, связи-то не исчезли! Люди добро помнят, а кто забудет, тому и напомнить не грех наоборот, грех доброту чужую забывать… И сейчас Инна Васильевна лихорадочно перелистывала страницы пухлого блокнота: кому бы позвонить? Кто из старых знакомых может помочь в сегодняшней беде?

Но увы! Таких пока не находилось. И виновата была в этом сама Инна Васильевна: сразу после отъезда дочери в Магомабад не поленилась обзвонила всех подруг-приятельниц, похвасталась, мол, дочка-то у меня девка не промах, за богатого иностранца замуж выходит! Как же им теперь скажешь, что не замуж она вышла, а целый год в борделе проторчала, срам-то какой! И добро бы — сразу приехала, а так… Целый год! Потаскуха!

Инна Васильевна откинулась на спинку. Кресло жалобно скрипнуло.

Кому же позвонить? Кому?!

Но недаром говорится в народной песне «кто ищет, тот всегда найдет». Нашла Инна Васильевна, нашла!

Клавдия Гавриловна! Вот кто выручит и болтать не станет!

А болтать не станет потому, что Инна Васильевна в свое время услугу ей нешуточную оказала — и промолчала, никому словечка не сказала, хоть и могла.

Попросила как-то Клавдия Гавриловна (она женщина интеллигентная, хоть и влиятельная) достать какому-то своему родственнику, а может, просто знакомому, лекарство редкое. Инна Васильевна в лепешку расшиблась достала. Только все улыбались почему-то, когда суетилась она. Ну, отдала, деньги получила… Потом только ей сказали, что лекарство это — от заразы венерической… А она ж всем говорила, что лекарство для себя ищет!.. Но стерпела стыд, никому ни слова, особенно ей, Клавдии Гавриловне. Знала, что та оценит и запомнит.

Вот её и можно было сейчас потревожить и всю правду рассказать.

Клавдия Гавриловна выслушала сбивчивые рыдания в телефон, подумала и говорит:

— Знаете что, Инна Васильевна, а вы им отомстите — все дела их грязные журналисту опишите. От такого скандала они век не отмоются и уж точно не откупятся. А если опровержение дадут, вот тогда народ и поймет, что в газете одна голая правда и написана.

— Ой, дорогая Клавдия Гавриловна! Мне бы такое и в голову не пришло. Только как это сделать? Припрусь в редакцию с улицы — кто меня там слушать станет?

— Нет, конечно. У меня племянник — журналист. Он умница, работает много. С разными газетами сотрудничает. Ему можно доверять, слова лишнего кому не надо не скажет и спьяну не проболтается.

— А как мне с ним встретиться?

— Я, дорогая, ему ваш телефон дам. Скажу, что у вас к нему дело. Он позвонит вечерком — вы обо всем и договоритесь. Не стесняйтесь его, он мальчик умный и тактичный.

— Ой, спасибо вам, родная!

— Не стоит. Да, зовут его Андрюша, Андрей Игоревич Родимцев.

— Спасибо вам, миленькая…

— До встречи, Инна Васильевна. И не волнуйтесь — все образуется…